Матильда посмотрела на Эли.

– Твой дедушка был хорошим человеком. Он не был дамским угодником. Это только так казалось. Ему не из чего было особенно выбирать. И мне тоже, цветной девушке.

Эли был явно удивлен. Я тоже удивилась – этого я никак не ожидала.

Матильда несколько раз коротко вздохнула, ей не хватало сил. Ее глаза снова остановились на Эли.

– Но я любила твоего дедушку. Я любила Энтони Уэйда, и он любил меня.

Карен взяла ее правую руку.

– Эта рука трясется. – Матильда нахмурилась.

– Мне все равно. Это сильная рука. – Карен поднесла руку Матильды к своему животу и судорожно глотнула. – Бабушка, для тебя еще не пришло время признаний на смертном одре. Ты просто не можешь сейчас умереть, потому что скоро станешь прабабушкой. У меня будет ребенок.

Лицо Матильды окаменело. Пока Карен рассказывала ей обо всем, мне казалось, что каждое ее слово падает прямо в сердце Матильды.

– Я была счастлива стать матерью, – прошептала она, когда Карен закончила свою исповедь. – А ты?

Карен прижала руку к горлу, ее лицо исказила гримаса, но она кивнула.

– Тогда я горжусь тобой, – сказала Матильда. Карен нагнулась к бабушке и крепко обняла ее.

– Мисс Матильда, я хочу попросить Карен выйти за меня замуж, – раздался с порога голос Леона.

Мы все изумленно обернулись. Карен даже рот открыла.

– Я люблю ее еще с тех пор, когда был мальчишкой, – твердо продолжал Леон, сжимая кулаки.

Я до сих пор люблю ее – всю, до последней клеточки. Я позабочусь о ней и о ребенке. Клянусь вам, мисс Матильда. Я клянусь всем вам. – Он посмотрел на Карен. – Я буду твоим мужем и отцом твоему ребенку, если ты мне позволишь. Просто подумай об этом, не отвечай ничего. Мы поговорим позже.

Карен молча смотрела на него, по ее щеке медленно поползла слеза. Леон развернулся и быстро вышел.

Матильда повернула голову к Сван, и они обменялись такими взглядами, что у меня мороз пробежал по коже. Я была потрясена, была готова расплакаться. Они все сказали друг другу без слов, и им потребовалось на это меньше времени, чем требуется на рукопожатие.

– Я хочу, чтобы у наших внучек было здесь будущее. И у их детей тоже, – прошептала Матильда.

Сван отвела глаза.

Поздно ночью, когда в доме все стихло, я сидела в маленькой гостиной, вдалеке от парадных залов особняка. Это была небольшая комната с массивными книжными шкафами и удобными креслами для чтения. Карен поднялась наверх в спальню и пыталась уснуть, Леон дремал в кресле на кухне, сиделка устроилась на диванчике у дверей спальни Сван.

Эли с сигарой в руке прислонился к стене у камина. Мы с ним почти не разговаривали. Наконец он бросил окурок в огонь и сел в другом углу дивана, где сидела я.

– Я хочу, чтобы ты сказала Матильде, что больше никаких раскопок не будет.

Я повернулась к нему:

– Что ты имеешь в виду?

– Я уезжаю, Дарл. И увожу маму и Белл обратно в Теннесси. – Он тяжело вздохнул. – Я не хочу больше причинять боль ни моей семье, ни твоей. Ты – часть меня и всегда была ею. А я делаю больно твоим родным, делаю больно тебе… Этот план был обречен с самого начала. Я ничего не могу сделать, чтобы спасти душу моего отца.

«Сван победила. Теперь Эли всегда будет считать, что его отец – убийца, если я этому не помешаю», – пронеслось у меня в голове. Я встала, прошлась по комнате, снова села. Мне вдруг охватил удивительный покой. Я придвинулась к Эли и коснулась пальцами его щеки. Он судорожно вздохнул.

– Ты никому не причинил боли, – прошептала я. – Все началось много лет назад.

Эли притянул меня к себе, обнял, погладил по волосам.

– Уезжай отсюда, Дарл! Я буду ждать тебя, я создам для тебя новую жизнь.

– Нет, сейчас ты пойдешь со мной, – возразила я. Спокойное отчаяние и ощущение собственной победы сливались в одно тревожное чувство. Я покажу ему, где зарыта истина. Я отпущу его на свободу. Я потеряю его. – Мы идем в Сад каменных цветов.

Дождь перестал. Холодная белая луна вырвалась из серых облаков и освещала горы и лес ярким светом, придавая всему нереальные, неземные очертания. Огромные ели цеплялись за нашу одежду, преграждали нам путь, стряхивали с тяжелых лап капли, и они падали нам на лицо, как ледяные слезы, пока мы карабкались по холмам и спускались в долины. Я так и не успела переодеть шелковые светлые брюки, только натянула поверх блузки свитер потеплее. Колючки шиповника впивались в тонкую ткань, рвали ее, царапали кожу легких туфель. Влажные пряди волос облепили мне голову, шею. Меня била дрожь.

Эли нес небольшую лопату, а я – мотыгу. Он не спросил, зачем понадобились инструменты, и я не стала ничего объяснять. Его волосы тоже намокли, лицо казалось напряженным. Он захватил полевой фонарь, и его белесое сияние почему-то внушало мне ужас. Эли не знал, что мы собирались выкапывать, а я знала…

Когда мы поднялись на последний холм, скрывающий Сад каменных цветов, я остановилась. Эли поднял фонарь повыше. Внизу в ярком лунном сиянии стояла массивная мраморная ваза, отбрасывавшая длинную тень. Старые мраморные скамьи как будто вросли в землю. Заросшие мхом, опутанные виноградом, они казались маленькими надгробиями, скрывающими детские души, попавшие в ловушку.

Я начала медленно спускаться по склону холма. Каждый шаг приближал меня к могиле Клары. Подойдя к гигантской вазе, я оперлась на нее и принялась разгребать ногой опавшую листву. Я не могла унять дрожь.

Эли встал рядом со мной.

– Где? – мрачно спросил он.

Я указала на место всего в нескольких дюймах от основания вазы. Эли поставил фонарь на землю, снял с плеча лопату, но я покачала головой:

– Позволь мне самой начать.

Я взяла мотыгу обеими руками и вонзила ее острый конец в землю, влажную и податливую, как плоть. Каждый мускул в моем теле сопротивлялся этой страшной работе. Но я упорно рыла, снова и снова отбрасывая землю в сторону. Вязкая масса горкой высилась вокруг меня. И вместе с ней меня окружало прошлое. Я тяжело дышала и уже не сдерживала стоны. Каждый мой ночной кошмар, каждое мгновение вины и отчаяния, которые преследовали меня двадцать пять лет, я выставляла на обозрение Эли.

Он опустил руку мне на плечо. Я была так поглощена своими мыслями, что не сразу почувствовала его прикосновение.

– Не надо! – взмолилась я.

Но он заставил меня выпрямиться, вытер слезы с моих щек, заглянул мне в глаза.

– Дарл, посмотри на меня. Ты теперь не одна. Это главная ошибка в твоих рассуждениях. Что бы это ни было, я вместе с тобой.

– Ты не представляешь, о чем говоришь!

– Возможно, не представляю, только не говори, что справишься со всем сама. Помни: я рядом.

Он вонзил лопату в землю и начал копать. Я отерла рукавом пот с лица и упала на колени рядом с небольшой, но становящейся все глубже ямой. Теперь я заставляла себя вспоминать все детали, которые прежде так старалась выбросить из памяти. Когда я была ребенком, вырытая могила показалась мне бездонной, но сейчас мне было ясно, что Сван и Матильда не могли закопать Клару глубоко. Каждый раз, когда Эли вонзал лопату в землю, я вздрагивала. Внезапно раздался резкий скрежет. Это могло означать, что лезвие уперлось в кость. Или это был всего лишь камень?

Я вскочила на ноги, рванулась к Эли и ухватилась за черенок лопаты.

– Все, хватит! Дальше я сама.

Я нагнулась над ямой и принялась работать обеими руками, глубоко погружая в землю трясущиеся пальцы. Я чуть не потеряла сознание от отвращения, когда верхний темный слой почвы сменился красной глиной, но я автоматически продолжала копать. Эли опустился на колени рядом со мной. Он смотрел на меня так, словно я вырывала сердце из его груди. Его лицо исказилось от боли. На секунду мне представилось, как дико я выгляжу – вымазанная землей, взлохмаченная.

– Прекрати, немедленно перестань! – Он схватил меня за запястья. – Я не знаю, зачем ты делаешь это, зачем так мучаешь себя, но я тебя остановлю. Ты видела, как мой отец закопал здесь что-то, имеющее отношение к Кларе? Верно? Ты видела что-то ужасное, и это тебя мучает.