У нее серьезный вид, причиной которого является присутствие в палате двух мужчин в белых халатах. Если судить по их строгой манере держаться, это медицинские светила местного значения.
Один из них лысый, в очках с тонкой золотой оправой, другой – тощий, с острым носом. У обоих благородная внешность и умные глаза.
Они смотрят на меня с интересом. Им обо мне рассказали, и они знают, что в Секретной службе моя должность соответствует директору клиники, так что они идут ко мне, протягивая руку, с явным почтением...
– Мюллер, – представляется первый.
– Розенталь, – говорит второй.
– Сан-Антонио, – называюсь я и поворачиваюсь к странному аппарату, занимающему центр комнаты.
Не знаю, видели ли вы «стальное легкое». Занятная машина.
Разглядывать пациента в этом железном ящике неудобно. Самое впечатляющее то, что он лежит горизонтально.
Наклоняюсь над стеклянным окошком. Смотрю. Моя первая мысль: никогда раньше я этого человека не видел. Вторая: это не какая-нибудь дешевка. У него умное лицо с правильными чертами, тонкие светлые усы, светлые волосы с проседью.
Вижу, озвучивающая аппаратура на месте.
– Он жив? – спрашиваю.
Это трудно понять, потому что малый абсолютно неподвижен.
– Да, – отвечают эскулапы.
– Что-нибудь говорил?
– Нет...
– Вы можете дать ему стимулятор, чтобы привести в сознание?
– Все готово, – отвечает второй врач, чья фамилия Розенталь Он считает нужным объяснить мне: – Это средство еще не отработано до конца. Я видел; как в Швеции благодаря ему мои коллеги добились заметного улучшения в состоянии больного, но эффект очень кратковременный.
– Это все, что мне нужно, – цинично уверяю я. – Начинайте.
И отхожу в глубь зала.
Оба эскулапа склоняются над маленьким столиком и начинают возиться с пузырьками, ампулами и шприцами
Затем они подходят к жутковатого вида аппарату, открывают люк сбоку и делают пациенту инъекцию, после чего закрывают люк.
– Остается только ждать, – заявляет врач в очках.
– И скоро начнет действовать ваш наркотик?
Они хмурят брови. Мне кажется, они представляли себе аса секретной службы совсем не таким.
– Если этот препарат еще может подействовать, – объясняют они, – мы получим результат в течение часа.
Медсестра сходила за стульями для всей компании, и мы рассаживаемся вокруг адской машины, ловя через стекло возможные реакции малого.
Я пользуюсь этим, чтобы спросить моего местного коллегу
– Вы отправили фотографию и отпечатки этого человека в службу идентификации?
– Да, но на него ничего нет.
– Вы нашли какой-нибудь его след до приезда в отель?
– Никакого. Он приехал на частной машине. Водитель остановился на некотором расстоянии от отеля. Машина черного цвета Но все было настолько обыденно, что швейцар не может припомнить ее марку.
– А за время проживания в гостинице его никто не навещал?
– Нет.
– И никто не звонил?
– Никто.
– Короче, он словно с луны упал?
– Примерно так.
– Вот только он не упал с луны. Вы сообщили газетчикам его заглавие?
Он смотрит на меня совершенно ошеломленный.
– Его... что? – переспрашивает он.
– Его фамилию! А фото?
– Нет, мы сохранили все в строжайшей тайне. Когда мы обнаружили эту бомбу, то поняли, что дело серьезное.
Естественно, они побоялись рисковать. Меня даже устраивает, что они оставили дело нетронутым.
– Внимание, – говорит мне один из врачей. – Он приходит в себя.
Тип действительно открыл глаза.
Он моргает, и его взгляд останавливается на лицах, склонившихся над ним.
Он открывает рот, но оттуда не выходит ни единого звука. Он хочет что-то сказать, но не может.
Думаю, мне предстоит непростая работа. Смотрю на лысого врача.
– Он проявляет все реакции, на которые вы надеялись?
– Да, – отвечает он мне.
– Он может проявлять их лучше?
– Не знаю... Надеюсь, что да...
Я размышляю и говорю себе, что если субъект находится в своем уме, то на мои вопросы может отвечать глазами – моргая.
Беру микрофон и подношу к губам.
– Вы меня слышите? – спрашиваю я.
Больной не шевелится. Его взгляд останавливается. Должно быть, обдумывает вопрос. Ему требуется время, чтобы понять его смысл и осознать, что обращаются к нему.
Я секунду жду.
– Если вы меня понимаете, – продолжаю я, – просто опустите веки
Мы ждем, не сводя глаз с ящика, сохраняющего жизнь человека, как лампа сохраняет жизнь пламени.
Вдруг псевдо-Клюни слабо моргает.
– Понял, – констатирую я.
Я стараюсь формулировать вопросы так, чтобы он мог отвечать «да» или «нет».
– У вас был приступ полиомиелита, – говорю, – вы находитесь в «стальном легком» понимаете?
Новый взмах ресниц.
Странный допрос. У меня такое ощущение, что я участвую в фильме ужасов.
– Вам стало немного лучше, но, возможно, это ненадолго. Короче, мы не можем быть уверены в вашем выздоровлении. Поэтому, если вы хотите кому-нибудь сообщить, что с вами случилось... Вам есть кого предупредить?
Он остается неподвижным. Светло-голубые глаза ничего не выражают; видят они меня или уже нет? Судя по их странному блеску, это весьма сомнительно.
Думает ли он? Доходит ли до него смысл слов?
Я поставил успех всей партии на этот вопрос... В таком состоянии он вряд ли понимает, что я полицейский, а доносящиеся до него слова являются официальным допросом.
– Кого надо предупредить?
Если умирающий сумеет ответить на этот вопрос, я смогу начать расследование, дойти до истока...
Это самое главное. – Кого надо предупредить?
Тут я замечаю, что он физически не может ответить на этот вопрос, поскольку не в состоянии говорить,
Он может отвечать только «да» и «нет».
Надо найти систему...
– Вам есть кого предупредить? Он моргает.
– Женщину?
«Да», – отвечает он, опуская веки.
– Она живет в Страсбуре? Неподвижность.
– В Париже?
Неподвижность.
Черт, не могу же я перебирать все города мира!
– Она живет во Франции?
Это слишком обще, но что делать?
Он отвечает утвердительно.
– Хорошо... В большом городе?
