Медленно и осторожно двигаясь, я попытался лечь удобнее, но ничего не получалось. Били меня на славу, мастера своего, так сказать, дела — болело все и везде. Как ни ляжешь — мучение. Впрочем, сейчас боль для меня означала одно — я пока что жив. И мне предстоит самая долгая, и в то же время, самая короткая ночь в моей жизни…

Мы, эльфы, если не погибнем в бою или на охоте, можем дожить до ста пятидесяти — двухсот лет, везучие обязательно доживают, а ко мне боги сурово отнеслись. Всего двадцать два, я не прожил даже четверти положенного, а уже приходится о смерти думать. И не в бою, не на охоте, а позорной казнью.

Говорят, в такие минуты перед глазами проходит вся жизнь. Не знаю, как у других, а я вспомнил маму, Налию. Она у меня белошвейка. Родичи говорят, что сама Богиня Савира ей иглу подарила. Мамина работа всегда пользовалась большим спросом. Сколько себя помню, почти все свободное время она что — то шила. Мне нравилось смотреть как, она работает, как тонкие пальцы ловко держат острую иголку. Кажется, мама просто водила ею по ткани, а готовые вещи сами собой выходили из рук. Часто она напевала за работой, в голос-то у нее ой, какой красивый! Бывало, сяду на минутку — а уже темнеет, — заслушался. Мне казалось, что мама знает все песни на свете. Она могла петь очень долго и ни разу не повториться.  Самое первое мое воспоминание — она сидит у окна, чтоб светлее, в домашнем платье любимом, изумрудно-зеленом. Густые каштановые волосы заплетены в толстые косы, одна спадает на грудь — другая перекинута на спину. Я рядом, на полу, играю солдатиками, которые вырезал отец. Мама шьет и поглядывает в мою сторону, ласково улыбаясь. Я прошу ее спеть песенку и она охотно запевает. Убаюканный любимым голосом,  я незаметно засыпаю. Я бы все сейчас отдал, чтобы хоть краем уха услышать мамин голос…

Потом мысли переключились на парней из конюшни. Я почти не помню, как они меня встретили, когда принц отправил меня ухаживать за лошадьми. Помню, что старался не попадаться другим работникам на глаза, попросту прятался в денниках, чистил, кормил коней, убирал, лишь бы никто не видел меня и не трогал. Постепенно я стал замечать окружающих, перестал прятаться, если кто-то подходил. В конюшне от меня требовали полной отдачи. В начале я старался, боясь наказания, после — потому, что это просто нужно было делать. Может быть, поэтому парни не били меня, иногда помогали, если Ниэлон не нагружал их другими поручениями. А как они кинулись защищать меня…

Утро застало за невеселыми думами. Пришли безмолвные охранники, не особо церемонясь, заковали руки и ноги в тяжелые цепи, непонятно зачем — я и так еле двигался. Единственное, что я мог сделать стремительно, это рухнуть на сырой и грязный тюремный пол, что я и проделал. Охранников это не особо озадачило, они просто схватили меня под руки и поволокли во двор, там, с той же заботой, бросили в повозку, и я отправился в своё последнее путешествие.

Стоял легкий морозец, сыпал снег, было тихо-тихо. От холода ли, от бессонной ночи или от мыслей о предстоящей казни все мое тело тряслось так, что даже цепи позвякивали.

Сперва я ничего не слышал, просто смотрел, как падает последний снег в моей жизни, потом услышал со всех сторон: «Подлец! Степная собака!» — мы приблизились к площади. Сердце бешено заколотилось. Солнце милостивое! Неужели все?! Как умирать- то не хочется! Впрочем, лучше смерть, чем дрянная жизнь раба, оставалось надеяться, что всё закончится быстро.

Стражники поволокли меня на эшафот, потому что идти я не мог, а потом перекинули цепи за крюк на столбе, потому что стоять самостоятельно не мог тоже. Я просто повис на цепях. Вышел эльф в черном одеянии хранителя и начал зачитывать длинный перечень моих преступлений. Если бы не слабость и шум в голове, я бы послушал, наверное, интересно узнать о себе столько нового. Вон какой свиток огромный не пожалели, что бы все перечислить.

Когда внушительный перечень моих преступлений уже подходил к концу, у чтеца возникла заминка, а толпа как-то по-другому зашумела. Я с большим усилием поднял голову, но сперва не видел ничего, кроме пестрой толпы горожан. А потом увидел.

Леолан, в сопровождении десятка солдат, прокладывал себе дорогу через людскую толпу. Вид у него был настолько грозным, что люди сами расступались. Принц с солдатами поднялся на эшафот, меня отвязали от столба и сняли цепи. А дальше я ничего не помню — последние силы покинули. Сквозь полуобморочное состояние я чувствовал: меня куда-то несут. Потом кладут. Потом меня снова начали пытать. Кажется, я кричал, потому что кто-то сказал над ухом:

 - Потерпи, я просто обработаю раны…

Я открыл глаза — и вправду, лекарь, со смешной такой шапочкой, как у них принято — с палачом не перепутать. Обрабатывают раны? Старичок приподнял мне голову, залил в рот какую-то горькую гадость, и сразу боль отступила, я заснул. Несколько дней то просыпался, то снова засыпал. Помню, будто меня поили молоком, несколько раз приходил тот же лекарь, но уже так больно не было. Когда я впервые пришёл в себя по-настоящему, понял, что смерть прошла совсем рядом, подышала в затылок, и ушла ни с чем.

Я медленно осмотрелся. Это был не тот пустой денник, который Ниэлон выделил мне, когда меня отправили в конюшню. Я находился в комнате с настоящей кроватью, с большим окном, чистой и опрятной… Неподалеку стоял небольшой столик и стул, на нем, уронив голову на руки, спала служанка. Я осторожно, стараясь не разбудить ее, попытался повернуться на спину, но даже от легкого шороха женщина проснулась. Она поспешно поднялась и подошла ко мне, поправляя волосы. Я узнал молодую горничную, с которой иногда сталкивался во дворце. Обычно она проходила мимо меня, как мимо пустого места, но сейчас была — сама забота.

— Хочешь пить? — проворковала девушка.

В горле у меня действительно пересохло, поэтому я кивнул головой. Она принесла мне кружку с водой и помогла напиться. Такое отношение вызывало тихое недоумение. Еще совсем недавно дворцовые слуги из местных предпочитали полностью игнорировать мою персону, с чего такое внимание? Что Леолан рассказал обо мне такого?

 - Давно я тут? — Получился еле слышный хрип, но девушка расслышала.

— Уже шесть дней, как его высочество привез тебя с площади, — с улыбкой ответила служанка и посмотрела на меня… с уважением? — Оказывается, ты несколько раз спас ему жизнь!

Я мысленно ухмыльнулся. Насколько я помнил — два раза, причем, после каждого был бит, вероятно, из благодарности. Я попытался сесть, и тут заметил, что на мне нет одежды. Служанка, видя мое смущение, положила на постель штаны. Новые, из тонкого сукна!

— Держи, — она опять улыбнулась, — Только думаю, они тебе пока не понадобятся.

— Я что, должен перед принцем в чем мать родила разгуливать? — возмутился я.

— Лекарь сказал, что тебе нужно будет лежать до тех пор, пока он не снимет швы на спине, а он их не снял.

Тут я в самом деле почувствовал, что лежать мне, мягко говоря, неприятно.

— Плохо у меня со спиной-то?

— Жить будешь, но из шкуры сапоги теперь не сошьешь, — пошутила девица.

Да уж, утешила… Но, по крайней мере, болтовня со служанкой меня немного оживила, о чём я и собирался ей сказать, однако тут распахнулась дверь, и в комнату стремительно, как всегда, вошел Леолан. Я осторожно сел на постели, хоть и негоже сидеть перед принцем, но стоять бы я сейчас вообще не смог. Девица почтительно присела и быстро удалилась. Рад был его видеть, честное слово. Принц выглядел довольным.

— Наконец-то ты пришел в себя, — приветливо сказал он. — Я уже думал, что не успею на площадь до казни.

И тут же нахлынули воспоминания: холод, цепи, боль в израненном теле, злобные крики толпы. Горло сдавило. Я хотел от души поблагодарить его за чудесное спасение, но вместо этого выдавил:

— Скажите, господин, что вы сказали солдатам, чтобы они пошли с вами?

Принц нахмурился.

- Думал, ты этого не видел, так плох был… — он помолчал. — Садор нашел одного из тех троих, что были на озере, притащил ко мне…