Как я уже писал, прабабке моей Акулине котеночек с первого взгляда приглянулся. Она его как из мешка на свет божий изъяла, так он сразу и присмирел у нее на ладонях. Мы его первое время при веранде держали, чтобы с нами пообвыкся, запахи запомнил на новом месте, привык к обстановке. Носили его с мамой за сарай и глазки промывали, закисшие, а был он, повторюсь, почти слеп поначалу.
Потом, когда прикормился да пообжился, он к хозяевам ластиться начал. К примеру, чистит бабушка бывало огурцы во дворе, у стола, или сидит на лавочке, картошку перебирает, а Рыжик к ней подходит, стало быть, и мнется. Подходит так осторожненько, издалека сначала, медленно так подходит и вальяжненько, вразвалочку. Как приблизиться на расстояние десяти шагов своих котячьих - еще больше замедлиться и, наконец, совсем замрет. Тогда ушами подергает, по сторонам поводит мордочкой, на бабушку посмотрит, прищурившись, то ли от солнца, то ли от своей кошачьей, стало быть, природы, а хвостик тем временем ужиком вьется, тоже медленно и как бы лениво. Прощупает, так сказать, почву: можно или нельзя? А рожа-то хитрая, как на сметану, видно за чем пришел, шельмец! Конечно, можно!
Бабушка обыкновенно его не заметит сразу, ясное дело нарочно, продолжит заниматься своими делами, а когда тот осмелеет совсем уж и, расхрабрившись, приблизиться к ней, начнет об ноги тереться - тогда, может быть, и оценит своей лаской она его старания: погладит разок-другой, почешет за ушком. Много же ласки ему, по мнению моих родных, не за что дарить было, не положено. Иным котам городским, любимчикам, случается, и во сто крат больше внимания уделяют, они там, правда, не живые существа больше, а объекты декора. Но деревня есть деревня, - здесь другие законы и другие качества в животных ценятся. Кот, таким образом, ласку должен заслужить, его же для мышей заводят, а не просто так. И у нас мыши были, в сарае водились и на полях, не на самом нашем огороде, хотя и туда вредители порою залазили, а на тех полях, которые за нашим домом сразу начинались, больших полях пшеницы, ячменя, одним словом, - злаках. Мыши, стало быть, полевые.
Я очень хорошо помню его первые дни у нас, когда он, прозрев, по двору опасался ходить и от курей убегал, боялся к ним даже приближаться (и правильно, кстати, делал). Он вел себя тогда осторожно, не как когда я видел его у Козлихи, где у него были братики для забав и площадка для игр, целиком в его распоряжении. Должно быть, ему у нас было страшно и грустно первое время. Потом он себя нашел. Тот кот, которого я помню по тем самым первым дням у нас никогда бы никуда со двора не ушел и ни с какими бродячими собаками во век не связался бы. Помню, как у него начали резаться зубки и как он в связи с тем, жалобно пища, во дворе грыз траву и палки, все вообще, что находил подходящее, или что я ему подсовывал. Мне это, впрочем, было по душе - просто еще одна забава, детская шалость - едва ли я его жалел тогда. А после, когда зубки прорезались, а сам он вырос, он и зубки, и коготки свои востренькие, и все органы чувств и все тело разом стал на охоте пробовать, притаскивая бывало то мышь, то крота (чаще мышей, конечно) и ложа их на ступеньки у веранды. Он так хвалился, а есть гнушался, ему доставались объедки со стола, которые были в разы вкуснее. Когда же в загулы уходил порою, то возвращался обратно как раз за пищей, а если на недели пропадал - питался, вероятно, чем придется. Ближе к последним годам шерсть его, не слишком длинная, изначально рыжего окраса, посветлела, сделавшись совсем какой-то блеклой, словно пеплом обсыпали. Только имя менять было уже поздно, так и умер он, стало быть, Рыжиком.
Колодцы и семьи
История о колодце - одна из тех историй, в которых раскрывается главный герой рассказа и его личностные качества, то есть в данном конкретном случае раскрываюсь я сам и моя суть. В дальнейшем будет еще несколько таких историй, посвященных главным образом моим глупым детским выходкам и шалостям, неожиданным для взрослых происшествиям. Историй, которых у каждого повзрослевшего мальчика, вроде меня, наберется не с один десяток. Здесь, однако же, будут представлены лишь те из них, которые запомнились мне пуще прочих. Делиться некоторыми историями во всех подробностях, порой весьма даже нелицеприятных, мне будет очень стыдно, но, к сожалению для честолюбивого меня, без тех проделок полноценного представления об юном мне как личности, читатель не получит. А потому, стало быть, очень важно для правдивости повествования (раз уж мы пишем здесь произведение автобиографическое) запечатлеть те истории в точности до мельчайших деталей, без прикрас, занимаясь, таким образом, не благородным искусством художественного портрета, но реалистичной фотографией, по сути своей не допускающей и доли вымысла.
Колодцам в деревне с ранних лет моих в загашниках памяти было отведено особенное место, лишь немногим уступающее по значимости животному и растительному миру, а также людям, проживающим в деревне постоянно, своеобразным их чертам, как внешности, так и натуры, их отличному от городского быту, в совокупности и составляющим общность сущности деревенского характера. Можно сказать, что приезжая в деревню ребенком во все разы после первого сознательного своего раза, даже еще не прибыв туда, но будучи лишь в пути, я рисовал в своей голове пейзаж той живописной пасторали, в которой мне и суждено было провести последующие несколько недель своей жизни. Тому немало способствовали просторы, проносящиеся за окном поезда. По мере отдаления от центра, вблизи которого я жил, к периферии страны, просторы, все более дикие и неприкаянные. В не меньшей степени тому способствовали и мои личные воспоминания о тех родных краях. И хотя, повторюсь уже в который раз, отлучение от городских удобств я воспринимал в те годы, как наказание, то не мешало мне любить и ожидать всем своим маленьким, детским, тогда еще, конечно, не сформировавшимся полноценно, но уже вполне себе человеческим естеством все яркие и бесценные, золотые мгновения, которые мне суждено было в деревне провести.
Итак, колодец в деревне есть при каждом дворе. Без колодца и помыслить жизнь человека в деревне невозможно, ведь это источник доступной питьевой воды, без которого не обойтись ни в одном хозяйстве. Как с давних пор селились люди в близости воды, так и в современности хозяйское оприходование нового участка начинается всегда с рытья колодца. Лишь там, где есть вода или аналогичный по свойствам субстрат, возможна жизнь в привычном ее смысле, - оспорить данное утверждение, кажется, невозможно. Я же с ранних лет своих привык колодцы оценивать не в сообразности с удобством выполнения практической их задачи, которая для большинства людей стоит на первом месте, но сугубо эстетически, без прагматической, так сказать, дела подоплеки.
Каждый двор в деревне, таким образом, эстетически можно воспринимать как в единстве всех деталей, в него входящих, так и рассматривая каждую из тех деталей по отдельности. Колодец в данном случае - одна из множества таких деталей, причем корневая для структуры двора, - неотъемлемая. По колодцу можно судить, к примеру, о зажиточности семьи, проживающей на данном дворе. Если судить по состоянию его внешней отделки, а следственно, опосредовано и о частоте использования, то сразу понимаешь по объему воды, который в день на двор уходит, насколько семья большая, насколько хозяйство зажиточное. Где краска облупившаяся да цепь местами ржавая, - там от колодца, можно сказать, и не отходят. Где узорами бока пестрят и насос стоит, - там семья богатая, а хозяйство большое и воды, стало быть, на его содержание требуется много. Это, впрочем, показатели далеко не всегда точные, но внимательному и чуткому человеку, уж несомненно, очень многое и громко говорящие. Уж наверняка не меньше, чем по состоянию забора и тому, из какого материала забор сделан, можно судить о хозяйстве по колодцу, который, однако, далеко не всегда на виду, а очень даже часто скрыт в недрах двора. И как в иных крепостях наместники свои драгоценные источники в подвалы порой упрятывали, так и в наши дни многие семьи, блюдя суеверия, от сглаза да подальше прячут свои колодцы за высокой оградой, не желая выставлять на показ, что не мешает им, однако, стремиться к максимальной красоте в отделке на случай, если кто-нибудь все же заглянет в гости. Это, в первую очередь, свойственно архаичным семьям, в деревне с давних пор живущим и родословную свою хорошо помнящим, коренным, так сказать, жителям села. Здесь я, возможно, кое-что и надумал, и приукрасил, но лишь только потому, что хочется мне создать максимально красивое к самой истории обрамление и видимость стройности, плавности мысли. О мне же как человеке, вступительное это слово создает самое что ни на есть правдивое представление, ведь, как вы уже, должно быть, заметили - и в ранние свои годы был я тем еще выдумщиком, а теперь, когда начал писать, сделался им и подавно. Рассматривая дело под таким углом, все вполне себе даже правдиво у нас слагается.
