Ашот опустился возле меня на корточки и завыл, как будто это была его нога.
– Как ты идешь, ведь на это смотреть невозможно, я представляю, как тебе больно.
– Ну вот видишь, как я мучаюсь из-за твоей рубашки, – сказал я.
– Идиот ты, еще шутишь! Как мы дальше пойдем? Посмотри на это, их теперь даже назвать ногами нельзя, а тебе надо встать и идти. Сколько нам еще иди?
– Вот, – говорю, – досада, язык не достаёт.
– Куда тебе надо достать языком, что ты не можешь?
– Да вот, надо облизать их, им станет легче, и мы спокойно пойдем дальше. Может, ты попробуешь? Твой язык длиннее.
Но шутка не удалась, Ашот совсем расстроился, и теперь он или молчал, или ругался, бурча себе под нос:
– То чуть не угробил меня, потом, видишь ли, рубашка ему не нравится, теперь ноги оближи ему. Скотина.
Я почистил обе лапы от мелкого камня и грязи, встал, и мы продолжили наш путь.
– Не бойся, наше дело правое, мы победим, а когда придем домой, я куплю тебе новую рубашку, даже лучше, чем эта, – сказал я.
Но он делал вид, будто не слышит меня.
Вдруг я услышал ржание лошадей.
– Слава богу, нашим мучениям приходит конец.
Ашот обрадовался и как-то воспрял духом, а духовная сила в таких ситуациях дорогого стоит.
– С чего ты решил, что скоро конец нашим мучениям? – спросил он.
Надо сказать, я сам ели сдерживал себя, чтобы не завыть от боли и усталости. Я точно знал: ничто, кроме уверенности, не помогает преодолеть трудности.
– Ты слышал ржание лошадей, а это значит, что скоро деревня. И вообще, вон внизу горят огни, видишь, действительно, где-то меньше двух километров пути, и мы в деревне. Скажи, мой юный друг, когда бы тебе пришлось прогуляться по склонам трехглавого Казбека, да еще ночью, и если к этому прибавить опасность встретить волка или стаю волков… Представляю, сколько им понадобилось бы времени, чтобы сожрать нас двоих.
Тут я перебрал. Мой юный друг резко развернулся и встал как памятник. Он так тупо смотрел куда-то вдаль, что я подумал: кто-то идет за нами. Пришлось самому оборачиваться, но там никого не было.
– Ашот, что с тобой? – спросил я, а он стоял, и было такое ощущение, как будто он не дышит. Я подошел поближе и потрусил его за плечо:
– Да что с тобой?
Не шевеля ни одним мускулом на лице, он сказал:
– Волки, здесь водятся волки?
В вопросе так явственно чувствовался страх, что у меня по спине поползли мурашки.
– Ну да, а как ты себе представляешь Казбек без волков, да тут их валом. Нам просто повезло, что мы успели уйти, да и кровь стала идти не сразу. Когда машина поднялась в гору, они разбежались, потом стрельба. Волки – умные твари, они оружие хорошо чувствуют и бегут от него. Потом, услышав голоса, потихоньку начинают сходиться. Ты думаешь, почему тебя оставили в живых? Они точно знали: волки не дали бы тебе далеко уйти. Судя по всему, меня живым боялись оставлять, но что-то не сошлось, нам просто повезло.
– Повезло, – воющим голосом сказал мой юный друг, потом обнял меня и разрыдался.
– Ну перестань, ты чего, успокойся, и все будет хорошо, нам надо идти.
Немного похныкав, он успокоился и уже стал понимать всю опасность, о которой он даже не догадывался. Ашот стал внимательнее и серьезнее относиться ко всему окружающему нас. Мы уже подходили к деревне, как за нами раздался вой волка, потом еще и еще. До деревни оставалось чуть больше километра, вой волков приближался, и я понимал, что нам надо как-то ускориться, но как, я еле волочил ноги. Я уже говорил, что страх – огромная сила и он может многое. Не зря говорят: два чувства правят миром – Любовь и Страх. Так или иначе, я, сильно хромая на обе ноги, пошел быстрее.
Трудно сказать, как пошли бы наши дела дальше, но из деревни на нас бежала свора собак и громко лаяла. Огромные псы. Кавказские овчарки, громко лая, понеслись мимо нас. Вскоре свора пропала в ночной мгле, потом и лай прекратился и вся эта свора пошла назад. Конечно, быть заживо съеденным хуже, чем разорванными в клочья, страх уже подкатил к горлу и становилось тяжело дышать. Уже светало, и в этих сумерках было видно, как собаки, довольные нашим спасением, приближались к нам. Я понимал, что сейчас не до шуток и надо что-то делать, эти собаки сторожевые, их интересует только охраняемый ими объект. Не придумав ничего умного, я скомандовал Ашоту сесть на землю, опустить голову и сидеть, не издавая звука. Сам, конечно, сделал так же. Собаки подбежали к нам, играючи стали обнюхивать нас. Агрессии с их стороны не было, да и уходить они почему-то не собирались. Посидев на холодной земле немного времени, я стал разглядывать одну псину, которая прижалась к моей спине и стояла, гордо задрав морду. Собак я любил с детства, но здесь было не до любви. Пес был такой здоровый, из его пасти свисал огромный алого цвета язык, от которого шел пар и воняло псиной. Я потихоньку повернулся к нему и попытался заговорить с ним:
– Ты долго собираешься охранять меня?
Потихоньку болтая всякую чушь, я стал гладить его, даже постучал по морде. Надо сказать, он был спокоен, даже не шевелился, однако я стал замечать, что другие собаки как-то ходят вокруг нас кругами, словно ревнуя. Тут меня осенило: это сука, у которой была течка, а кобели, окружавшие нас, не понимая, что надо делать, ходили вокруг. У Ашота был ремень на брюках.
– Снимай, – говорю, – мне нужен твой ремень.
Сняв ремень с Ашота, я надел его на нового друга или подругу, завязал так, чтобы не задушить собаку. Теперь можно вставать. Вот так, в сопровождении своры собак, мы двинулись дальше. Прямо перед деревней проходила асфальтированная дорога, которая и должна была привести нас в город Алагир. Когда мы вышли за село, я отвязал собаку, поблагодарив ее за наше спасение, и дальше мы пошли без охраны. Пошли – это громко сказано, но, тем не менее, мы шли и с каждым шагом приближались к назначенному пункту. На дороге появились горящие вдали фары. Машина приближалась с большой скоростью, я даже думал, что она не остановится. На всякий случай поднял руку, она проехав метров двести и встала. Ашот попросил довезти нас до города. Пока он договаривался, я подошел, мы сели, и, как только закрылась дверь, я пожалел, что мы сели в эту машину. Водитель, который сидел за рулем, был пьян, нет, не просто пьян, он был в хлам. Сам он еле сидел, держался за руль, чтобы на упасть, его так качало из стороны в сторону, что Ашоту приходилось придерживать его.
– Вы куда едете? – спросил он.
– Извини меня, а ты сам вообще куда летишь?
Этот ЗиЛ 133 летел по горной дороге с такой скоростью, что на поворотах его заносило. Дорога шла между горой, вертикально стоящей с левой стороны, и обрывом, внизу которого справа журчал ручей.
– Не бойся, брат, я эту дорогу хорошо знаю. Тебе куда надо? Довезу, куда скажешь.
– В ментовку, – коротко сказал я.
– Хорошо, только близко подъехать не смогу, – закончил он, с трудом выговаривая слова.
Немного помолчав, я спросил его:
– Так ты думаешь, мы все-таки доедем?
Между тем дорога выпрямилась, уже не надо было петлять, и вскоре мы уже ехали по прямой городской улице. Подъехав к мигающему светофору, машина встала на середине перекрестка. Водитель протянул руку через кабину и что-то пытался сказать. Правда, мы совершенно не понимали его, но из сказанного я понял только то, в какую сторону надо идти. Вывалившись из кабины, я перекрестился, слава богу, мы доехали. Надо сказать, я здорово был напуган этой поездкой.
– Я ничего не понял, что он сказал, куда идти. Он что, не мог подвезти нас к отделу? – выругался Ашот.
– Успокойся, нам туда, – скомандовал я и, хромая на обе ноги, пошел дальше.
Надо сказать в машине было очень жарко, за время нашей поездки мои штаны растаяли и опять были мокрыми, поэтому идти стало еще труднее. Ноги тоже почувствовали тепло, стали отходить и уже сильно разболелись, да так, что не то что идти, я стоять не мог. Такое ощущение, будто в ступни ног вбили ежа. Пункт милиции был освещен своими огнями, поэтому мы его увидели издалека. Конечно, идти по асфальту было намного легче, чем там, в горах, но боль не утихала. Между тем надо напомнить, что шли уже третьи сутки, как мы выехали из дома. Ашот еле волочил ноги, он так устал, что готов был лечь прямо на асфальт, но, кроме усталости, нас добивал голод. В машине, на которой мы добирались до города, была бутылка с водой, которую мы осушили до донышка, утоляя жажду. Я много раз слышал об обезвоживании, но вот так попробовать это на себе пришлось впервые. Это очень сложное и труднотерпимое состояние: вокруг холодно, а у тебя рассохлись губы, полностью высохло горло, тяжело дышать, мышцы отказываются подчиняться, и поэтому ощущается какая-то скованность, в итоге весь твой рассудок подсказывает тебе: «Брось все это, сядь, отдохни».
