Офицеры, прихватив «тревожные» чемоданчики, покинули уазик и скрылись в темноте. Сергей с водителем остались одни. В надежде, что ранее завтрашнего дня ему не дадут никакой работы, Сергей приготовился ночевать в машине, но только он устроился на сиденьях, как появился капитан Черных и приказал до утра машину окопать.

– Значит так, бойцы, – сказал он. – Вы должны выкопать окоп размером три на шесть метров и метр глубиной с заездом с одной стороны длиною четыре метра. Вынутый грунт уложить на бруствер с трёх сторон и замаскировать. Срок – до утра. Всё ясно?

– Так точно, товарыш капитан, – ответил за двоих водитель Орещук. – Тильки у мене одна лопата…

– Значит, будете копать по очереди. Это даже хорошо, что одна лопата – в темноте не заденете друг друга.

С этими словами капитан скрылся в темноте леса. Орещук завёл мотор и отъехал назад, освобождая место для работы. К полуночи заметно похолодало, ночная тьма наполнилась лесной сыростью. Пока водитель рылся в машине, доставая лопату и переноску, Сергей прикидывал объём предстоящей работы, чтобы определить время, которое потребуется на её выполнение. Выходило, что надо было поднять и уложить на бруствер двадцать четыре кубометра грунта. Разделив это количество на два кубометра в час, Сергей пришёл к выводу, что закончить работу можно будет только к полудню следующего дня, но никак не до утра. Он поделился своими неутешительными расчётами с водителем, но тот, огорчённый тем, что не удастся выспаться, только махнул рукой.

– Сказано копаты, значить будэмо копаты, – сказал он обречённо и протянул Сергею лопату. – Ось тоби лопата – роби размитку.

Решено было меняться через час. Сергей стал размечать площадку, окапывая её со всех сторон, Орещук, закрепив на дереве переноску, ушёл спать в машину. Однако долго спать ему не пришлось, через двадцать минут Сергей разбудил его и отправил за топором, так как пробиться сквозь многочисленные корни одной лопатой было невозможно. Недовольный тем, что его разбудили, Орещук ушёл, а Сергей продолжил освобождать площадку от верхнего растительного слоя грунта. Через полчаса, когда Орещук вернулся с топором в руках, Сергей, передав ему лопату, взял топор и стал рубить скользкие жилистые корни.

– Сокиру тильки на годину далы, – предупредил Орещук, – треба будэ повернуты.

– За час уложимся, – заверил Сергей. – У сосны корни поверху идут, нам бы только верхний слой пробить, а дальше легче будет.

Орещук принялся выбрасывать грунт, Сергей, держась от него на безопасном расстоянии, рубил корни. Через полчаса они поменялись местами, а ещё через полчаса с корнями было покончено. В то время как Орещук относил обратно топор, в тусклом свете переноски вновь появился капитан Черных.

– Вот что, бойцы, – сказал он, хотя Сергей был один. – До утра вы всё равно не успеете, поэтому работу отставить, всё обратно засыпать, разровнять и прикрыть ветками. Уазик загнать под деревья и замаскировать, а для себя отройте щель-укрытие глубиной два метра. Сверху щель накрыть брёвнами, засыпать землёй и тоже замаскировать. Ясно?

– Ясно, товарищ капитан.

– Приступайте.

Капитан Черных ушёл, вместо него появился вернувшийся Орещук. Сергей изложил ему новую вводную и передал лопату.

– И що це за служба така? – возмущался Орещук, с силой втыкая в бруствер лопату. – То викопуй, то закопуй! Хрин зрозумиеш.

– А это, я думаю, для того, чтобы нам служба мёдом не показалась.

– Та який там мед? Хоча б чаю горячего пиднеслы, або горилки…

– Ты же за рулём, Орещук, – заметил Сергей.

– Я зараз – за лопатою и змерз як цуцик, – недовольно проворчал Орещук, забрасывая грунтом несостоявшийся окоп для машины.

Покончив с этой работой, притоптав грунт и прикрыв свежую землю охапками старой хвои, бойцы принялись копать щель, то есть короткую, но глубокую траншею с пологим заходом. За отсутствием топора корни деревьев приходилось рубить лопатой, которая скользила, отскакивала и попадала по ногам, и если бы не надёжный русский сапог, ногам пришлось бы худо.

Ночная тьма стала медленно оседать и прижиматься к земле, уступая место серым предрассветным сумеркам, подгоняемым свежим утренним холодком. Руки замёрзли и дрожали от напряжения. Выкопанную двухметровой глубины щель перекрывать было нечем. В сосновом лесу без топора и пилы делать было нечего, и щель пришлось оставить открытой, лишь отвалы песчаного грунта на брустверах замаскировали наломанными сосновыми ветками. Когда работа была закончена, Сергей с водителем забрались в машину. Орещук завёл мотор, и скоро тёплый воздух, нагнетаемый вентилятором, стал наполнять салон уазика. Когда Орещук выключил мотор, Сергей уже не слышал. Он заснул сидя, привалившись головой к окну. Но долго спать не пришлось.

В шесть часов утра всё тот же Черных разбудил Сергея и водителя и отправил их помогать натягивать маскировочную сетку над сцеплёнными задними бортами тремя командными кунгами. Маскировочные сетки были мокрые, и от холода коченели пальцы.

К утру стал виден результат ночной работы в лесу: были установлены и замаскированы большие палатки, сквозь ветки деревьев проглядывали укрытые машины, тянулись прикопанные провода и кабели электроснабжения, работали генераторы, были подняты многочисленные антенны и ароматно дымила полевая кухня.

Завтракали на свежем воздухе впервые за год – без дурацких команд, грохота сапог и посуды, без барабанной дроби ложек. Сергей, устроившись под деревом, совсем как дома на болотах или на войне, впервые ел из плоского солдатского котелка. Ему нравилась эта боевая обстановка, причастность к какому-то важному мужскому делу, которым все были заняты и увлечены. Он любил войну, как управляемую стихию, в которой всегда есть чётко поставленная задача – уничтожение врага. Он горел этим желанием и, пожалуй, это было самым сильным его желанием, и он мог бы не хуже отца давить на гашетку пулемёта, поливая свинцовым дождём вражеские цепи, но на сегодняшний «мирный» день перед ним стояла совсем другая – канцелярская задача.

Первое задание он получил сразу после завтрака: сделать схему размером три на три метра. Для работы ему отвели большую палатку, где уже стояли столы и несколько стульев. На брезентовом полу он сделал склейку из рулонной миллиметровки, сразу же прикнопив её к деревянным рейкам. Затем он узким плакатным пером расчертил тушью таблицу и стал заполнять получившиеся клетки текстом и цифрами. Через час «простыня» была закончена, но от низкой температуры и влажности долго не хотела сохнуть и даже покрылась инеем.

Ближе к обеду погода разгулялась, и выглянуло солнце. На краю поляны, метрах в двадцати от большой штабной палатки был поставлен стол и три сбитых кресла, взятых из клуба. Это было рабочее место Сергея, за этим столом он провёл весь оставшийся день, ожидая новых заданий, но их не последовало. Он читал записки В. Катаева, взятые с собой на всякий случай, а когда читать надоело, расстелил на земле шинель и задремал, подставив лицо под тёплые солнечные лучи.

После беспокойной ночи и утра про Сергея как будто забыли, и он был предоставлен самому себе. После обеда он устроил для себя небольшой пикник из принесённого во фляге чая и куска хлеба с сахаром. После целого года непрерывного над собой надзора он впервые почувствовал себя относительно свободным и мог просто сидеть или лежать под деревом в лесу, греться на солнышке и пить горячий чай из фляги. После всего того, что ему пришлось пережить за год службы в армии, этот солнечный апрельский день казался ему невероятным счастьем. Насколько было возможно, он старался не думать об учениях и вообще об армии, а старался представить себя в недавнем прошлом, в родном доме, в родном и знакомом с детства лесу. Он наслаждался каждым мгновением этого временного забвения, ловя каждый лучик солнца, стараясь надышаться чистым хвойным запахом леса.

Это были драгоценные и счастливые часы его жизни. За год службы он уже научился дорожить ими, находить и вычленять их из общего потока военной службы и серого, однообразного казарменного быта, он научился ценить эти дорогие для него мгновения свободы и одиночества.