Но он не верил в совпадения. Ему хотелось переговорить с Джемом. Именно с Джемом он советовался по поводу своих видений: Джем был Безмолвным Братом, хранителем мудрости, накопленной Сумеречными охотниками на протяжении веков. Джем наверняка знает, что делать.

Он вытащил из кармана коробок спичек. Это был необычный коробок: на крышке был изображен греческий бог Гермес, покровитель послов. Джем дал юноше коробок несколько месяцев назад и снабдил его строгими инструкциями относительно использования.

Джеймс чиркнул спичкой о железную решетку, ограждавшую крышу. Пока спичка горела, он неожиданно подумал еще об одном человеке, который, как он подозревал, заметил нечто странное в его поведении: Корделия. Он понял это по ее взгляду, брошенному на него, когда он подошел к ней и попросил достать из своего кармана стило.

Корделии было кое-что известно о его сером мире. Их семьи были близки, и она была с ним тогда, когда он заболел жгучей лихорадкой в Сайренворте и постоянно перемещался из реального мира в призрачный и обратно. Ему даже казалось, что тогда она читала ему вслух. Но ему было трудно вспомнить: он был сильно болен.

Спичка догорела и уже жгла ему пальцы: он отшвырнул огарок и поднял голову, чтобы взглянуть на луну, молочно-белый полумесяц, сиявший в черном небе. В этот момент он понял, что рад переезду Корделии в Лондон. Не только потому, что Люси теперь была счастлива – он сам обрадовался появлению Корделии. Странно, подумал Джеймс – как же он успел забыть, что она излучала надежный, ровный свет даже тогда, когда окружающий мир погружался во тьму.

После того, как Джеймса исключили из Академии Сумеречных охотников, родители отправили его в Девон, в Сайренворт-холл, чтобы он поразмыслил о своем будущем и решил, чем хочет дальше заняться в жизни.

Сайренворт-холл представлял собой огромное, беспорядочно выстроенное здание эпохи Якова I. Элиас Карстерс приобрел его в 1895 году, даже не торгуясь. Осмотрев особняк, Элиас буквально влюбился в него с первого взгляда и решил, что здесь будет их дом, что именно сюда его семья будет возвращаться после долгих странствий.

Джеймсу здесь нравилось, потому что ему нравилась семья Карстерсов – естественно, за исключением Алистера, который, к счастью, проводил то лето в Идрисе в компании Огастеса Паунсби. Но на сей раз поездка была испорчена проливным дождем. Дождь начался еще в Лондоне, до того, как они выехали; через пару часов после отъезда мелкая противная морось перешла в мощный ливень, который с силой барабанил по крыше кареты. Над Сайренвортом плыли плотные серые облака, и очевидно было, что дождь не прекратится в ближайшие несколько недель. Лондон в ненастную погоду представлял собой достаточно унылое зрелище, но земли вокруг Сайренворта в то лето превратились в настоящее болото, и этот пейзаж заставил Джеймса задуматься о том, зачем люди вообще поселились на Британских островах.

Ничего, это ненадолго, мысленно утешал он себя. Его родителям необходимо было присутствовать в Аликанте на нескольких скучных заседаниях правительства, поэтому Джеймсу и Люси предстояло провести в Сайренворте меньше месяца. После этого Уилл, Тесса и их дети планировали вернуться в Эрондейл-Мэнор, а Карстерсы, в свою очередь, собирались навестить их там позднее. Джеймс надеялся, что лето в Идрисе окажется погожим и теплым.

Хуже всего было то, что окружающие вели себя подчеркнуто деликатно и старались оставить его в покое. Наверное, они считали, что ему требуется одиночество и этот проклятый покой для того, чтобы прийти в себя и обдумать происшедшее. В результате Джеймс большую часть времени проводил за чтением книг в гостиной, пока Люси и Корделия тренировались, делали наброски в блокнотах, надевали резиновые сапоги и шлепали на улицу собирать ежевику под проливным дождем. Они без конца заваривали чай и выпили, по подсчетам Джеймса, несколько тысяч чашек; потом затевали бурные поединки на мечах в помещениях, совершенно для этого не предназначенных. Однажды девчонки поймали какую-то маленькую, но голосистую птичку и несколько дней держали ее в клетке, прежде чем выпустить. Они настолько усердно оставляли Джеймса в покое, что он уже боялся превратиться в невидимку.

Он тосковал по залитым солнцем лугам и синему небу Идриса. Когда они вернутся в Эрондейл-Мэнор, мечтал Джеймс, он сможет хоть целыми днями бродить по лесам в одиночку, и никто не будет приставать к нему с вопросами. Возможно, за исключением Грейс. И что он ей скажет, размышлял Джеймс. Слышала ли она что-нибудь о его делах? Он так не считал. Они с Татьяной вели очень замкнутую жизнь, и до них едва ли доходили слухи из внешнего мира.

Он всегда отвечал добротой на деликатное и ласковое отношение Корделии, но поведение Люси в конце концов сделалось настолько раболепным и угодливым, что однажды утром Джеймс не выдержал и рявкнул:

– Знаешь, вовсе не обязательно разговаривать со мной, как с душевнобольным. Я еще пока в своем уме и на людей не бросаюсь.

– Я знаю, знаю, – испуганно пролепетала Люси. – Я знаю, что с тобой все в порядке.

– Извини, – спохватился он.

Люси бросила на него сочувственный взгляд.

– Думаю завтра немного потренироваться, – добавил Джеймс.

– Отлично, – ответила она. Потом смолкла с таким видом, словно не знала, стоит ли продолжать.

– Люси, – с тяжким вздохом произнес Джеймс. – Это же я, твой брат. Просто скажи, что у тебя на уме.

– Ну… э-э… дело в том, что… ты не против, если мы с Корделией тоже поучаствуем?

– Нисколько, – ответил он. – Приходите. Это будет… я буду очень рад.

Люси улыбнулась, Джеймс улыбнулся ей в ответ, и тогда у него появилась надежда на то, что все наладится – не сегодня и не завтра, но когда-нибудь, скоро.

И на следующий день он явился в зал для тренировок, где его ждали Люси и Корделия. Корделия взяла с собой знаменитый меч Карстерсов, Кортану, который Джеймс давно мечтал рассмотреть вблизи. Однако ему не представилось такой возможности, потому что через десять минут после начала поединка он рухнул на пол, корчась от неожиданного приступа невыносимой боли.

Девочки завизжали и бросились к Джеймсу. Он свалился, словно марионетка с обрезанными ниточками, и лишь годы тренировок помогли ему не упасть на собственный клинок. Не соображая, где он находится и что произошло, Джеймс лежал и смотрел в потолок.

Взгляд Люси, которая прикоснулась к его лбу, отнюдь не успокоил его.

– Во имя Ангела, – ахнула она, – ты весь горишь.

Корделия побежала к дверям, в тревоге восклицая: «Maman!» Фигура ее задрожала и расплылась, и Джеймс закрыл глаза.

Жгучая лихорадка, объявили Сона и Элиас. Они уже видели такое прежде. Этой болезнью страдали только Сумеречные охотники, но большинство подхватывали ее в младенческом возрасте, когда она переносилась очень легко. Переболев лихорадкой, Охотник приобретал к ней иммунитет на всю оставшуюся жизнь. Не успел Джеймс сесть на полу, как Сона ворвалась в зал для тренировок, подобрав тяжелые юбки, и принялась командным голосом раздавать указания. Слуги перенесли больного в спальню, Люси выгнали в ее комнаты, а Уиллу с Тессой и Безмолвным Братьям были отправлены соответствующие сообщения.

Джеймс метался в горячке на своей постели и смотрел, как за окном сгущаются сумерки. Когда наступила ночь, он затрясся всем телом от холода. Несчастный укутался во все одеяла, какие смог найти в спальне, но по-прежнему дрожал, словно осиновый лист. Он ждал прихода Безмолвных Братьев – он знал, что до того, как они его осмотрят, никому нельзя было входить в комнату.

Когда наступила ночь, в Сайренворт, к немалому разочарованию Джеймса, прибыл не дядя Джем, а Брат Енох. «Да, это почти наверняка жгучая лихорадка, – подтвердил он. – Всем, кто не болел ею прежде, необходимо покинуть дом. Я сообщу хозяевам».

Люси еще не болела жгучей лихорадкой, а насчет остальных Джеймс не знал. Он довольно долго ждал возвращения Еноха, но, должно быть, уснул, потому что, открыв глаза, увидел полосы солнечного света на обоях. За дверью послышались чьи-то шаги, и на пороге появилась Корделия.