— Опять ты? — она всплеснула натруженными ручищами. — Мало тебе было утра? Не дозволил доктор вставать покамест — а ты всё туда же? А потом промывай вам таким кишки заново!

Продолжая размахивать руками и причитать, казалось, на всё здание госпиталя, она неумолимо надвигалась. Кимбли уже пожалел о потревоженном колокольчике: ох, пошлёт она его с его странными просьбами, как пить дать пошлёт! Впрочем, предвидя пополнение словарного запаса, он решил не жалеть об опрометчивом поступке — во всём происходящем надо искать хоть какую-никакую, но пользу.

— Сначала воды напросются, напьются, а потом все полы и кровати мокрые, простыни грязные, вас вон сколько, успей ко всем!

Поборов гримасу брезгливости и придав лицу максимально нейтральное выражение, Зольф очень вежливо начал:

— О, простите за беспокойство, фройляйн, — кажется, удалось не переврать обращение на так похожем на родной языке, — не хотел утруждать вас… Быть может, у вас найдётся немного бумаги и карандаш для столь доставляющего хлопоты пациента? Я был бы премного благодарен…

Казалось, её облили водой или чем похуже из-за угла. Сначала она было подумала, что этот странный тип издевается, однако потом пришла к выводу, что того знатно головой приложило. На вечно недовольном жабьем лице появилась редкая, но искренняя улыбка.

— Погоди, сынок, принесу тотчас, — ласково заговорила она. — Только ты это, — она утёрла нос тыльной стороной огромной ладони, — лежи, ладно? Доктор как дозволит — тогда и вставай, а раньше-то лежи себе. Воды хошь?

Воды хотелось нестерпимо. Но вот последствия той самой воды при невозможности встать под приговаривания «фройляйн жабы», как назвал санитарку про себя Зольф, о непредусмотрительных пациентах перевешивали чашу весов.

— Нет пока, благодарю вас, — он слегка улыбнулся и взглядом обозначил легкий кивок.

— Брось уже, — выдохнула санитарка, — у самого-то на шее живого места нет, а он всё… Ты это, зови, ежели чего. Как звать-то? — она вопросительно тряхнула головой, щеками и всеми подбородками, растягивая бесцветные губы в жабьей беззубой улыбке.

А это уже было опасно. Кто же знал, удастся ли ночной гостье выправить для него документы, и захочет ли она вообще ему помогать… С другой стороны, как бывший участник боевых действий, Кимбли прекрасно знал: и не такое можно списать на контузию.

— Зольф, — негромко ответил он.

— Зольф, значит, — старуха задумчиво поджала губы. — Пойду, помолюсь за тебя. Тут только молиться и осталось, — покачала она головой, поворачиваясь, чтобы уйти обратно к карболке, эмалированным суднам и стаканам для пациентов. — Про просьбу твою помню, постараюсь раздобыть.

*

Войдя в палату героя сегодняшней больничной хроники, Ласт отметила, что выглядит Зольф, несмотря на все злоключения, куда лучше, чем вчера. Он спал, слегка повернув голову набок. Зато на прикроватной тумбочке лежала целая стопка листов и огрызок химического карандаша. Ласт потянулась за бумагами и не заметила, что Кимбли открыл глаза.

— Добрый вечер, фройляйн Леонор, — учтиво поздоровался он.

Она сузила глаза, вглядываясь в его лицо. Оно выражало приветливость и дружелюбие, однако в омутах глаз неуловимо прослеживалось движение полагающихся такому, как ветеран ишварской войны, чертей.

— Добрый, — согласилась Ласт, — рада видеть вас живым и в сознании после той эскапады, что вы устроили утром.

— Не будьте столь строги ко мне, — прищурился Зольф, улыбаясь.

Она сменила гнев на милость и осторожно присела на край койки.

— Спросите завтра у доктора Краузе, можно ли вам читать, — тихо проговорила Ласт, водя пальцем по татуировке на его правой ладони, — если он разрешит, я принесу книги. Пока все ваши пробелы в знаниях об этом мире можно списать на последствия травмы, но если вы не «восстановитесь», вашей персоной займутся в соседнем здании с жёлтыми стенами. Поверьте, вам нечего там делать.

— В отделении для душевнобольных? — улыбнувшись, переспросил Кимбли, явно наслаждаясь вниманием, которого удостоились и его татуировка, и он сам.

Ласт кивнула и, не вставая с кровати, грациозно как кошка, снова потянулась за бумагами, лежавшими на тумбочке. Зольф задумался, как ей не делают замечаний за слишком короткий халат и слишком глубокое декольте. Она же отпустила его руку и принялась рассматривать листы, на которых несколькими штрихами были нарисованы лица. Вот какая-то незнакомая ей женщина, чем-то отдаленно похожая на самого Кимбли, вот старший братец-Элрик, вот Шрам, некоторые военные, а вот и она сама… Странно — всего несколько штрихов, но так узнаваемо! Да и видел он её в полутьме, едва в сознание придя.

— Красиво, — протянула Ласт, рассматривая собственный портрет. — А это кто? — она показала Зольфу первый просмотренный ею лист.

— Мама, — едва слышно ответил он.

— Она осталась в Аместрисе? — осторожно поинтересовалась гомункул — она привыкла, что люди, даже такие неоднозначные, как Багровый, трепетно относятся к своим близким.

— Умерла много лет назад, — равнодушно проговорил Зольф.

Леонор отложила рисунки в сторону и наклонилась поближе к Кимбли. Он обратил внимание, что на её пальцах было несколько колец с камнями, которые играли теми же красными отблесками, что тот камень, с которым Зольф провел долгие годы наедине, и тот, который ему дал Энви при освобождении. В её серьгах, впрочем, горел тот же красный.

— Это просто камни похожего цвета, — горько сказала Ласт, проследив за направлением его заинтересованного взгляда. — Они мне очень нравятся.

Она улыбнулась и перевела тему.

— Слышала, перед твоими чарами не устояла даже злобная фрау Жаба. Ходит теперь и всем восторженно рассказывает о тебе, мол, Зольф то, Зольф это, — Ласт мелодично рассмеялась, — чем ты её так покорил?

Кимбли на минуту задумался. Он не мог припомнить ровным счетом ничего особенного.

— Ничем, откровенно говоря, я просто вежливо попросил уважаемую фройляйн мне принести карандаш и бумагу, — нейтрально улыбнулся он, беззастенчиво рассматривая гостью.

Услышав, что незадачливый аместриец назвал престарелую санитарку «фройляйн», Ласт искренне рассмеялась, запрокинув голову наверх и обнажив ряд белоснежных зубов. Глотая слёзы, ей пришлось объяснять гостю этого неприветливого мира, что в последний раз вышеозначенную особу называли фройляйн те, кому сам Багровый алхимик хорошо если приходится внуком, а не правнуком.

В этот раз Ласт сидела в палате Зольфа значительно дольше, рассказывая разрозненные факты о здешнем мироустройстве. Кимбли жадно поглощал информацию, не упуская ни малейшей детали, отчего фройляйн Шварц стало понятно, что союзник из него может выйти прекрасный. Но оказаться с ним по разные стороны баррикад она не хотела бы категорически.

*

— Полицайрат Кугер, доброго дня! — обворожительно улыбнулась вошедшая в кабинет начальника полиции женщина.

Да и чего греха таить — женщина была прекрасна: чёрные, как смоль, длинные волосы, ниспадающие на покатые плечи волнами, высокая точеная фигурка, обтянутая черным бархатным платьем и фиалковые глаза, томно взирающие из-под пушистых ресниц прямо в душу среднестатистического престарелого полицейского через его прикрытые обвисшими веками блеклые маленькие глаза.

— Фройляйн Шварц, милости прошу, — пробухтел он, вставая из-за стола и смахивая объёмистым пузом папку с бумагами, — впрочем, дайте-ка угадаю — вам опять нужны какие-то махинации? — он сально улыбнулся, целуя руку, затянутую в элегантную перчатку.

Леонор неспешно села, закинула ногу на ногу так, что из-под юбки стала видна точёная лодыжка и изящным движением поправила манто, приоткрыв декольте.

— Ну что же вы так грубо, херр Кугер, право слово, — проворковала она почти интимно. — Мне всего лишь нужны документы.

К таким делам Ласт относилась как к работе. Здесь и сейчас у неё появилась хотя бы цель. Впрочем, на данный конкретный момент говорить о совмещении приятного с полезным не приходилось.