— Я хочу, чтобы ты улыбался только для меня, — как бы мысленно говорит он, но видит чужой изменившийся взгляд и понимает, что пробормотал это вслух.

Это смущает еще больше и Деку вновь пытается подняться, отворачиваясь от Шото, но тот пресекает все его попытки.

— Ты такой идиот, Изуку, — с усмешкой говорит Тодороки.

— Что… — не успевает возмутиться парень, когда его за подбородок разворачивают и накрывают губы теплым поцелуем.

Происходит настоящий взрыв красок перед глазами. Ступор. Осознание. И теперь он понимает Шото, потому что тоже не делает несколько мгновений ничего, сбитый с толку собственными эмоциями, накрывшими с головой. Это явь. И теперь он отвечает Тодороки, накрывая его плечи ладонями. Их поцелуй был похож на тягучий сладкий мед, в котором хотелось утонуть, а затем рухнуть в горячую воду, в которой они сейчас находились. Чувства, ощущения, касания. Всего было так много, за всем было невозможно уследить, но им было и не нужно. Эта феерия их собственного театра.

Пальцы Изуку заскользили верх по шее, а потом по щеке, где выше находился шрам, причиняющий столько страданий Шото. Мидория ни разу не касался его и не знал, как тот выглядит на ощупь.

— Не надо, — Тодороки резко перехватывает его за запястья в паре миллиметров от края поврежденной кожи.

Парень не смотрит на Деку, впервые отводя взгляд при разговоре, словно от… неловкости. Стыда.

— Позволь мне, — щеки горят от собственной наглости, но Мидория должен был преодолеть этот рубеж, ради Шото. — Позволь мне коснуться тебя, Шо-чан.

Для сына Старателя отношения с собственными шрамами были сложными. Они причиняли ему моральную боль. И Изуку это давно, издалека, понял, хоть и не показывал. И теперь для них двоих важно было сделать еще один крохотный шаг.

— Не надо, Мидория. Я не хочу, чтобы ты посчитал меня мерзким, — они словно поменялись эмоциями, потому что теперь уже Тодороки стыдливо отводил взгляд, наклоняя голову, чтобы скрыть свою левую сторону.

— Я никогда не посчитаю тебя мерзким, Шото, — Изуку говорит уверенно, смотря на парня серьезным взглядом.

Шото медленно, нерешительно, снова смотрит на Деку. Он колеблется, но пальцы постепенно разжимаются на запястье, освобождая руку Мидории. Для него это волнительно. Для них двоих. Нечто более интимное, чем даже их первый настоящий поцелуй. Пальцы Изуку касаются кромки шрама, и Тодороки вздрагивает, словно ему было неприятно.

— Все еще больно? — удивленно спрашивает Деку.

— Нет, — качает головой Шото, неосознанно сильнее прижимаясь к чужой ладони. — Я никому никогда не позволял касаться своего лица… Здесь. Для меня это нечто новое.

— Вот как, — щеки наливаются пунцовым, но Мидория ведет подушечки дальше, отрываясь на мгновение, чтобы убрать волосы со лба и коснуться его. — Немного странные ощущения, но определенно не мерзкие.

Шото молчит, смотря на Изуку несколько напряженно, но расслабляется, когда тот все-таки убирает руку.

— На сегодня, думаю, хватит, — чуть улыбается Деку, придвигаясь ближе к парню.

— На сегодня? — странно интересуется Шото, вновь напрягаясь всеми мышцами своего тела.

— Так я же теперь не собираюсь уходить, — и прежде, чем Мидория успевает в очередной раз постыдиться за собственные слова и пока ничего в ответ не говорит Тодороки, он вновь вовлекает того в поцелуй.

Определенно, после стольких часов копаний в собственных мыслях и чувствах это было наградой и самой приятной наградой.

— Но с одним условием, — оторвавшись от губ Шото, опаляя их сбившимся дыханием, говорит Мидория.

— С каким? — хмурится в ответ парень, сжимая непроизвольно руки на чужих боках.

— Ты тоже пообещай, что никогда не уйдешь от меня, — серьезно заявляет Деку, с надеждой глядя на парня.

— Я никогда не смогу уйти, Изуку, — он едва касается чужих губ, словно бабочка. — Потому что люблю.

Деку распахивает глаза, а потом начинает улыбаться, как счастливый ребенок, получивший самый лучший подарок на новый год.

— Я тоже тебя… — но для парня это признание дается с трудом, потому что собственные чувства и сердцебиение обещают уничтожить в нем все живое сознание.

— Я слышу, — обнимая Мидорию и прижимаясь к его груди, говорит Тодороки. — Скажешь, когда будешь готов.