— Я бы не заметил разницы.

Она ошарашенно распахивает глаза. Несколько раз глупо моргает.

— Ты никогда..?

— Нет, — и она видит это в его глазах: он думает, что она осудит его. Начнёт делать предположения.

Он не знает, что по её телу расходится волна эгоистичного удовольствия. Её губы растягиваются в застенчивой улыбке — и даже тогда он, наверное, думает, что она издевается над ним.

Поэтому она говорит именно то, что думает, и запрещает себе медлить ещё дольше.

— Значит, хоть здесь я буду у тебя первой. Я думаю, это вполне себе честно, — она опускает голову, её губы оказываются совсем рядом с ним. — а ты?

— Я—

Она пробует его на вкус. Позволяет своему языку скользнуть по его гладкой толстой длине. Медленно. Осторожно. Но, судя по тому, как он прогибается в спине — судя по тому, как он задыхается — она словно обожгла его. Гермиона ждёт, держа язык на его головке, даёт ему время сжать в руках простыни. Затем она решает, что в первый раз она так и не успела по-настоящему почувствовать, каков он на вкус, поэтому делает это снова.

Он стонет — достаточно громко, чтобы заставить её мысленно поблагодарить его за заклинание тишины — и она закрывает глаза, чтобы сфокусироваться. Она чувствует соль, мускус и, как ни странно, лёгкую сладость. Это заставляет её ещё раз широко провести языком вверх по стволу, даже не осознавая этого, в этот раз открывая рот шире.

И когда она добирается до головки, подстрекаемая движениями его бёдер, то делает глубокий вдох и берёт его в рот.

Ей становится совершенно очевидно, что ничего из того, о чём говорили другие девушки в спальне по вечерам, не является правдой.

Оральный секс — это привилегия.

Она понимает это в тот момент, когда он выдыхает сдавленное “блять” и лениво путается пальцами в её волосах. И она берёт на себя до невозможного сложную задачу — сделать его первый раз незабываемым. Чтобы он не смог почувствовать это ни с кем другим.

И тогда остаются только звуки. Его затруднённое дыхание и непристойные, умоляющие стоны — эти влажные, до невероятного грязные звуки, которые она издаёт, двигая головой, пока её челюсть не начинает болеть — тихий шелест её волос, когда он высвобождает их из наколдованной ею резинки, чтобы сжать их в своём кулаке — отчаянный полустон в глубине её горла: она давится, когда он теряет контроль и дёргает бёдрами ей навстречу — едва слышный звук, с которым капли пота скатываются по её вискам — эти его тихие слова, которые она запомнит на всю свою жизнь.

Потому что она уверена, что Драко Малфой никогда в жизни не обращался ни к кому со словом “сладкая”. И тем не менее—

— Блять — вот так, сладкая — да — блять — вот так. Не — не останавливайся.

Боже, как он запинается. Она никогда не видела его таким.

— П-пожалуйста — пожалуйста, я — блять — блять, я умоляю тебя. Мне ну — мне нужно. Пожалуйста — пожалуйста. Дай мне. Пожалуйста.

И по какой-то причине она не понимает, о чём он просит, пока не чувствует тепло, когда он кончает ей в горло, когда горько-солёная влага брызгает ей на язык. Она старается не подавиться — делает паузу, прежде чем начать дышать. Вдыхает через нос и фокусируется на том, как красиво он звучит, запоминает каждый из этих отчаянных вздохов и рваных стонов.

И когда он, наконец, подаётся назад, тяжело дыша, она вспоминает о данном себе обещании и встречает его взгляд, прежде чем проглотить. Позволяет одной капле просочиться между её губ, прежде чем стереть её большим пальцем и облизнуть его. Что-то загорается в его глазах, когда он наблюдает за этим.

— Было больно? — спрашивает она; её голос звучит неожиданно спокойно.

Он шумно выдыхает.

— Ты даже не представляешь, насколько.

23 февраля, 1999

Следующим утром Драко находит на подоконнике запачканное копотью письмо. Оно от Тео, и оно адресовано ей.

Грейнджер,

Возможно, все возможные одолжения уже закончились, но я решил попробовать ещё раз. Мне нужно её увидеть, а её испытательный срок не позволит ей прийти без сопровождения.

Приведи ко мне Пэнси. Пожалуйста.

Тео

========== Часть 46 ==========

23 февраля, 1999

— Останься.

Она сидит к нему спиной, её блузка уже наполовину застёгнута, и ей интересно, заметит ли кто-нибудь в Министерстве, что на ней та же одежда, что и вчера; это прозвучало так тихо, что она даже не уверена, что ей не послышалось.

— Что? — якобы равнодушно спрашивает она, бросая на него короткий взгляд через плечо и надеясь, что ей всё-таки не послышалось.

— Останься, — повторяет он, в этот раз немного громче, немного увереннее. Он сидит, прислонившись спиной к изголовью кровати, всё ещё укрытый зелёными простынями, и лениво покачивает коленом.

Она отвлекается от пуговиц и полностью поворачивается к нему.

— Я не понимаю.

Драко фыркает и смещается, чтобы сесть на край кровати. Её удивляет то, как просто для неё оказывается встать между его колен, когда он тянется к ней — позволить его рукам скользнуть вверх по её бёдрам.

— Тебе стоит остаться, — бормочет он, касаясь лбом её рёбер. Это что-то совсем простое, но внутри неё расходится вязкое тепло.

— Пэнси и Тео, — говорит она, в первую очередь напоминает об этом самой себе. Её пальцы уже скользят по его волосам — и ей больше всего хочется позволить ему пройтись поцелуями по её животу, ниже и ниже.

Но письмо Тео всё ещё лежит на тумбочке, она видит его боковым зрением.

— Они могут подождать, — говорит Драко, утыкаясь носом в её живот, чуть выше пупка, и начиная выправлять её блузку из юбки. Он редко бывает таким. И она хочет закрыть глаза и позволить себе расслабиться, но вместо этого она останавливает его руки.

— Мне кажется, он бы не просил об этом, если бы это не было важно.

Драко вздыхает, согревая её кожу дыханием, прежде чем отстраниться.

— Вот, что ты получаешь, когда развешиваешь на улице чужую одежду, или как там говорят магглы.

— Это ты так называешь спасение чужой жизни? Потому что я занималась именно этим. И это, кстати, грязное бельё, а не—

Он протягивает руку и прикрывает её рот. Она вопросительно вскидывает брови, но когда подушечка его указательного пальца проскальзывает по её нижней губе, она не думает. Просто открывает рот и мягко посасывает его палец.

Драко шумно выдыхает и одним быстрым движением усаживает её к себе на колени.

— Тебе нужно остаться, — рычит он, проскальзывая губами по её шее — отыскивая её пульс и сжимая зубами её кожу.

Гермиона позволяет себе небольшую слабость. Решает, что она заслужила. Она позволяет себе спрятать лицо в гладком, тёплом изгибе его плеча, с тихого вздоха сбиваясь на стон, когда он проходится языком от её ключицы и до самого уха.

— Мне не нравится, когда ты где-то ещё, — шепчет он, прикусывая её мочку и заставляя её вздрогнуть. — это ведь ты захотела оказаться в моей постели. И мне нравится, как ты в ней смотришься.

Она беспомощна — не может не почувствовать его вкус; его сладкий, дымный запах, напоминающий о влажной земле поутру. Она проходится поцелуями по его шее — практически чувствует, как кровь шумит в его венах, когда его дыхание сбивается и он крепче сжимает её талию.

— Останься, — снова приказывает он шумным шёпотом в её ухо. Его рука соскальзывает к подолу её юбки. — останься, и я заставлю тебя кончить. Тебе будет так хорошо, Грейнджер, я обещаю. — его зубы цепляются за мочку её уха, его тёплая ладонь ложится между её ног. — я хочу снова попробовать тебя на вкус. Хочу отлизать тебе.

Она ещё раз невольно охает, чувствуя, как румянец расходится по её щекам. Она никогда не поймёт, как ему удаётся говорить подобные вещи с такой уверенностью — с такой невозмутимостью. Как ему так легко удаётся разжечь в ней огонь.