Маричка испугалась: вдруг Василий Петрович упал, у него случился сердечный приступ, и вот он там мертвый и холодный лежит на полу. Или, может быть, он в ванной. Или просто ушел и забыл закрыть дверь. Или все-таки мертвый? Маричка обернулась, на лестнице никого… Только скрипит дверь, приоткрываясь шире, заманивая в полумрак прихожей.

Ну – Маричка резко выдохнула – нужно зайти, все проверить, а потом позвонить мам. Мам обязательно скажет, что делать. Ой, лишь бы не самой звонить в скорую!..

Маричка постучала по косяку:

– Василь Петрович, вы дома?!

Ни звука. Маричка осторожно шагнула за порог. Так, вроде все как обычно. Вот вешалка со старыми пальто: вечно пахнут чем-то… сырым! Вот маленькая табуреточка, рядом выходные туфли. И авоська магазинная, как всегда, на гвозде висит. Значит, никуда он не ушел! В ванной тишина. Может, это шутка такая первоапрельская? Ага, на неделю опоздала!

– Василь Петрович, с вами все нормально?

В крохотной кухоньке никого, только старый холодильник похрапывает, форточка сипит, зеленая клеенка на кухонном столике протерта, ни крошки, газовая плита отдыхает, заварочный чайник пуст, и даже кран не течет. В комнате пусто, а дверь на балкон закрыта на огромный шпингалет… Маричка огляделась. Свет везде потушен, пыль – по местам, стопка старых пластинок ровно так же покрыта салфеткой, как и на прошлой неделе. Шкафы до потолка, забитые книгами, похожи на крепостные стены, а диван, покрытый клетчатым пледом, напоминает опущенный над пропастью мост. И вон та складка на затертом ковре… Маричка полезла за телефоном. Что делать, если хозяин квартиры, который всегда в одно и то же время открывал двери и приветливо улыбался, вдруг испарился? Она даже почувствовала досаду: с какой стати он так ее подставляет, да еще в такое время! Уже давно можно было напиться отвратительного чая, уйти и, забравшись с ногами в кресло, включить ноут…

Маричка уже нажимала на «единичку» – быстрый дозвон до матери, когда в ванной грохотнуло. Маричка аж подпрыгнула от неожиданности, телефон выпал из пальцев. Такой же шум был, когда у них на балконе обвалились лыжи вчера утром. Вот только откуда лыжи в ванной у старика? Маричка выбежала в прихожую на звук. Тут же входная дверь качнулась, помедлила, словно дожидаясь внимания, и с тихим щелчком захлопнулась. По спине пробежали мурашки, что-то запульсировало в стенах, будто дом собирался чихнуть, а потолки в прихожей выросли, затянулись тенью, покрылись вязкой зыбью… Грохот в ванной стоял такой, как будто кто-то пробирался сквозь лес деревяшек, руша их на каменный пол.

– Василий Петрович?! – завизжала Маричка. – Это вы? Вы в ванной?! С вами все хорошо?

– Хорошо-о-о! – Непривычно бодрый голос старика донесся из ванной, шум стих.

– Я вас зову-зову… – Маричка поежилась.

– А я что-то задремал…

– В ванне? – Маричка покусала внутреннюю сторону щеки, с опаской посмотрела на потолок, обычный, побеленный, в трещинах.

– Такое бывает, милочка, когда стареешь.

Василий Петрович вышел из ванной и улыбнулся, Маричка опустилась на табурет, озадаченно глядя на старика:

– Но вы же в сапогах! И с зонтом…

Василий Петрович растерянно опустил взгляд: под резиновыми сапогами медленно расползалась лужа, а с зонта капало так, словно он только что вышел из-под славного летнего ливня. Маричка вытянула шею, чтобы рассмотреть, что же случилось в ванной, но ничего необычного не увидела: ни палок, ни лыж, ни камней, только зеркало тусклое, ванна, шторка зеленая…

С ума сошел, что ли? И так было не по себе, а тут еще это… Вот ведь старческий маразм: залезть под душ с зонтиком и в сапогах… Хорошо, что не голый вообще, а в халате. Чем он там гремел? Маричка представила, как расскажет это девчонкам вечером. Обхохочешься, угу!

Она вдруг спохватилась, заметив пакет с лекарствами, позабытый у двери, протянула его пенсионеру:

– Вот, вам тут пакет от мам и две газеты. Правда, газеты ни про что, так, реклама всякая.

– А ты никогда не читаешь «рекламу всякую»?

Василий Петрович как ни в чем не бывало прохлюпал в кухню, бросил мокрый зонт на подоконник, пакет – на стол и поставил чайник на плиту. Маричка выглянула из прихожей, но старик не обернулся, его широкая спина занимала почти всю кухоньку, и Петровский никак бы не заметил чернильной лужи из теней, которые просачивались из комнаты и подползали к Маричкиным кедам. За окном ярко сияло солнце, ни единого цветочного горшка не затеняло подоконника, но тени упрямо проливались через порог, уже вот-вот уцепятся и…

– Нет-нет, спасибо! Чаю я не буду, я… мне… контрольная! Геометрия завтра, контрольная. Ругаться будут. Я пойду! – Маричка заканчивала фразу, уже неловко выкручивая замки входной двери.

– Да что ты так торопишься, милая, никуда твои книжки не убегут. Посиди немного.

– Нет! Я не могу. Завтра контрольная, я пойду, – прокричала Маричка с лестничной клетки; до дома каких-то четыре пролета. – Я попозже к вам загляну. Завтра. Завтра будут еще газеты!

Оказавшись на своем этаже, дрожащая Маричка открыла дверь, захлопнула ее и только потом выдохнула. Чего это она так испугалась, не погонится же он за ней с чайником наперевес в самом-то деле, а в чайнике – тени!.. Черт! А телефон?! Телефон остался у него! Маричка со стоном сползла на пол.

Дед Василь выглянул в коридор и слушал шуршание кед, пока внизу не хлопнула дверь. А что, если показалось и девочка вовсе не подходит? Да когда ему такое мерещилось в последний раз?! Да вот, пару лет тому он расстался с одной такой иллюзией… Тогда ничего не вышло, все пошло прахом, в чем только душа удержалась… Василь прогнал докучливую мысль и вернулся в комнату. На кресле, покрытом старой скатертью, лежал забытый телефон. Без тени сомнения старик поднял его, ловко разблокировал и с любопытством отправился в «Фоточки».

С фотографий на деда смотрела хохочущая среди подруг Маричка. Девчонка как девчонка: тринадцать лет, светлые волосы в вечном высоком хвосте, яркие футболки и модные джинсики в обтяжку. Вот она на качелях, делает вид, что задумчиво-грациозна, на самом деле рассматривает приставший к подошве опавший лист; вот задувает свечи на торте, вокруг родственники с глупыми лицами, а на Маричке – яркие африканские браслеты; вот несколько книжных страниц, судя по всему, учебник по той самой геометрии (дед Василь ухмыльнулся); десяток фотографий витрин: должно быть, что-то приглянулось и захотелось поклянчить у родителей…

Василий Петрович еще раз внимательно пролистал альбом, прищурился, отобрал одну из фотографий, ту самую, на качелях, порылся в кармане халата и выудил лупу, порылся еще – вытянул небольшое голубиное перо и поводил им по экрану, навел лупу и впился взглядом: изображение подрагивало оранжевым, все оттенки красного потихоньку сливались в одно бесформенное пятно за спиной у Марички. Дед Василь еще поводил пером, пожевал губу и уставился на фото. Алое пятно меняло цвет, но все яснее преобразовывалось в человеческую фигуру. За левым плечом Марички стоял некто высокий, темный, пугающий и внимательно следил за раскачивающимся девичьим хвостом. Он уже протянул руку, чтобы прикоснуться к девочке, но, видимо, вспышка остановила его… Дед Василь закрыл глаза и увидел как наяву: Маричка соскакивает с качелей и мчится к Светке с криком: «Дай посмотреть, что там вышло!», а тень, так и не обретшая финальную форму, медленно рассеивалась, как воспоминание. Вот только чье?..

Старик потер узловатыми пальцами губы, пригладил ладонью бороду, опустил в карман халата лупу и перо, бережно положил телефон на стол. В дверь позвонили.

– Я, кажется, забыла у вас свой телефон… Телефон… Чтобы звонить.

– Входи, Маричка, входи. Будто и не уходила, да? Вот он, тут, на столе.

Маричка вгляделась в глубину комнаты и покосилась на Василия Петровича: как-то странно он выглядел, рассеянный какой-то, а в комнате темно, хотя день на дворе. Раньше она непроглядных теней в этой квартире не замечала… Как будто окно заляпали грязью. Это на седьмом-то этаже?! Маричка опасливо переступила порог комнаты, внимательно глядя под ноги. Тьфу, что это опять такое накатило? Ерундень! Нужно забрать телефон и идти домой. Она сморгнула и вошла уже в привычно светлый зал. Может, это в глазах у нее темнеет? Мам говорит, подростковое.