Обшарив все закоулки, я набрал в большой пластиковый мешок все съедобные, на мой взгляд, объедки, немного предварительно перекусив ими. Нашел даже два целых пакета риса. Все это я запрятал наверху, продуваемых ветром, камней, возвышающихся над корпусом самолета, куда вряд ли, по моему предположению, могли забраться насекомые и прочая мелочь. Там даже мух сдувало. Затем, вернувшись, собрал всю утварь, которая могла бы пригодиться в случае неудачи со спасателями. В нише одного из камней, обращенной к морю, осели моя сумка и все найденные ножи, вилки и ложки, все железки, которые можно было вытащить из самолета, кастрюлька, почему-то оказавшаяся там, брезент, чехлы, жилеты, металлический штырь, осколки стекол, кусок обшивки, даже оторванное кресло и большой шмат полового покрытия, – словом, все, что возможно было вытащить оттуда. Радиостанций никаких не было.
Каким-то третьим, пятым или десятым чувством я ощутил, что помощи не было и нужно было готовиться к худшему.
Еще раз немного перекусив и запив остатками воды из бутылки, которая была обнаружена в сетке одного из кресел, я завалил камнями железо, разложил сушиться пищу, чтобы та не протухла, и подался на поиски своих сестер по несчастью.
Осмотр здешнего пляжа показал, что девицы долго находились здесь, и участь ночного ливня их также не миновала.
Как Шерлок Холмс, исследуя мельчайшие детали, попадающиеся в поле моего зрения, я рисовал себе картину происходящего в мое отсутствие:
– вот они боялись подойти к останкам самолета;
– вот они приводили себя в порядок;
– здесь они укрывались от солнца, а здесь от дождя;
– вот место обеда и так далее…
Постепенно я добрался до камней, являющихся границей между малым и большим пляжами. По уже знакомым камням я пробрался почти до второго пляжа и замер. Перед моим взором предстала картина жития первобытных людей. Все девушки были без одежды, как дикари южных широт, и каждая занималась своим делом. Кто-то сосредоточенно принимал омовение в океане, кто-то спал или просто лежал. Одни бесцельно или, что-то ища, бродили по песку, другие лопали какие-то фрукты. Значит, сориентировались и не побрезговали местными плодами. Они были идеально сложены и красивы. Отсутствие краски на лицах и одежды на теле сделало их совершенно неузнаваемыми. Обнаженные грации зачаровывали и «заводили» меня. Нужно было выходить из убежища, но я не знал, как это сделать. Брюки, в районе ширинки, колом вздыбились под давлением природного инстинкта, страсть охватила мое сознание. Поправив «хозяйство», я вышел из-за камня и негромко крикнул. Мигом часть девушек побежала в мою сторону, на ходу одеваясь или прикрываясь, кто, чем мог.
– Владимир, – услышал я русскую речь, – а мы и не надеялись вас дождаться. Где люди? Куда мы попали? – это на ходу кричала одна из русских девиц, какая именно, было трудно догадаться. Ее платье было надето только на верхнюю часть тела и из-за бега ниже не желало опускаться. Рядом бежали и что-то выкрикивали иностранки. Некоторые из них были абсолютно обнажены, как будто так это и должно было быть.
Я поднял руку, остановив всеобщее движение, и громко произнес:
– Мы на необитаемом острове.
– Как вас зовут? – обратился я к соотечественнице.
– Таня, – послышался голос Маши. – Ее зовут Таня.
– Галя, вы английский знаете?
– Да, – прошептала испуганная «Таня-Галя».
– Сообщите громко всем, что мы на необитаемом острове, что нужно быть мужественными и терпеливыми. Нас ищут и скоро, я уверен, найдут. Мы должны сложить костер, выложить крест на пляже из жилетов и других вещей. На этот случай существует множество рецептов…
Впервые меня прорвало – я начал нести околесицу, забыв о том, что практически никто не знает моего языка. При очередном вздохе, чтобы набрать побольше воздуха и продолжить свою речь, я услышал слезливый голос Тани:
– Я столько не знаю.
Опомнившись, я ей предложил перевести то, что знает и отвернулся от устремленных на меня и мое переднее место любопытных глаз.
Реакция была неоднозначна и разнообразна. Со мной остались только «наши». Третью девицу звали Олей.
– И что теперь с нами будет? – спрашивали они. – Как скоро нас найдут?
Они смотрели на меня глазами бездомных собак. Я же по-отечески успокаивал их. Они рассказывали, как провели эту безумную ночь, как пытались звонить по мобильным телефонам, как отчаянно ругались и спорили и в конечном итоге смирились с судьбой и затихли. Две стюардессы, оказывается, ушли на поиски людей и пока не вернулись. Достаточно долго прообсуждав случившееся и взвесив все «за» и «против», мы выработали план действий. Для начала мы решили построить шалаши и организовать систему сигнальных костров и знаков. Обсудили вопросы кормежки.
Девчонки были назначены агитаторами и моими ближайшими помощниками. С трудом они сагитировали почти всех и я, подавая пример, первым приступил к созиданию жилища.
Дожди шли каждую ночь. Наш сарай укреплялся и обживался. Только несколько девиц, включая недовольную немку Гретту, брезгливую англичанку Элизабет и независимую американку Кесиди мы не сумели приобщить к коллективному творчеству. Их убогие хибары стояли невдалеке от основного шатра-общежития.
Однако костры горели исправно днем и ночью при участии всех жителей острова. Но со временем дрова в прибрежной зоне стали заканчиваться. От однообразной пищи мы начали тощать. И в лагерь не спеша стали пробираться раздражение и недовольство.
Девушки-стюардессы, поблуждав два дня, вернулись ни с чем и оказались одними из самых приспособленных, к жизни в условиях необитаемого острова, людей. Вместе с ними я стелил крышу нашего жилища, охотился за рыбой, собирал фрукты и распознавал, что здесь можно кушать, а что нельзя. Море и лес голодными нас не оставляли.
Высушенные остатки самолетной пищи я прятал, как деликатес, не открывая тайны их существования, а питался вместе со всеми морепродуктами и плодами леса. Мидии и крабы были основным мясным рационом, бананы и манго – десертом.
Шли дни, а к нам никто не плыл, нас никто не искал. В сознание закрадывалась горькая догадка, что если и были поиски, то уже закончились. Теперь придется только ждать, надеяться и верить.
Дни пребывания на острове начинали терять счет. Мы привыкали друг к другу и к неизбежности такого существования. Девушки уже не были надменными, как раньше. Днем они держались, в основном, языковыми группами, а ночью плотно спали все вместе, исключая отселившихся. Мне тоже приходилось спать в общей куче, хотя я и порывался смастерить свой шалашик. При совместном проживании, естественно, приключались и всевозможные казусы, но в основном было тихо и уютно. Мужское мое начало, все-таки, играло некую авторитетную роль в этих условиях и в какой-то степени, понемногу, выдвигало меня на роль лидера.
Весь день мы трудились, благоустраивая свою жизнь. И чтобы не было скучно, мы изготавливали из бамбука разнообразные, необходимые для быта, приспособления – лежаки и скамейки. Самыми неутомимыми труженицами были японки. Вечерами мы жгли костры и тосковали о родных и о доме. Мне кажется, что именно недостающие элементы нормальной жизни стали первопричиной раскола нашего общества.
Довольно долго мы жили в мире и согласии. Все съестное приносили к главному костру и щедро делились друг с другом добытым. Я научился хорошо лазить по деревьям, удачно накалывать на дротик рыбу и слыл основным добытчиком, за что пользовался заслуженным уважением соплеменниц.
Бока и животик исчезли, мышцы окрепли. Бронзовый загар поставил точку в формировании моего тела. Я начинал считать себя Апполоном.
Далеко, в глубь острова, заходить мало кто решался. А впрочем и нужды особенной в этом не было. По рассказам индонезиек, весь остальной берег представлял собой скалистые отроги, о которые разбивались бесконечные волны океана, по центру красовалась гора, а вокруг была густая растительность, так что наш пляж был самым удачным местом обитания.
