Маша оказалась милой, не зазнавшейся особой, и я испытал огромную душевную удовлетворенность, что не один нахожусь в этой неизвестности, и что хоть один человек отнесся ко мне с пониманием и сочувствием. «Милое создание», – так в моей душе зафиксировалось первое впечатление о ней – как я понял, была провинциалка. Ей было крайне важно удачно добраться до этого недоступного для многих конкурса, чтобы потом, возможно, закрепиться в жизни.
Ко мне пришло понимание, что мир не без добрых людей, и я попросился через час зайти к Маше, чтобы поговорить об оказании мне посильной помощи с ее стороны.
В намеченный час я постучался в дверь. Ее открыла высокая девчонка, одетая в изящные бриджи и короткую майку.
– Привет, – сказала она, – заходите.
Это был номер на трех человек, и, по всей видимости, сюда заселились три отечественные красавицы.
– Привет, – бодренько, по-молодецки, сказал я, – а где Мария?
– Она в душе, сейчас выйдет, – последовал кислый, без тени интереса к разговору и ко мне, ответ.
Оглядевшись вокруг, я обнаружил не реагирующую на меня еще одну девицу, которая в одних трусиках лежала поверх застеленной постели, закинув ногу на ногу и скучающе рассматривающую свои ногти на руках.
Чуть-чуть прокашлявшись, я отвернулся к двери и стал делать вид, будто разглядываю потолок.
– Да вы присядьте и не стесняйтесь. Все равно мы к вам относимся не как к мужчине. А вы к нам не относитесь как к дамам. Вам я точно не дам, – неумно, по-хамски, пошутила лежащая самодовольная «выдра». И они обе унизительно и оскорбительно засмеялись в мой адрес. Они понимали, что могли себе это позволить, так как наслушались дифирамбов в свой адрес и имели, наверное, за своей спиной мощную поддержку не только официальных спонсоров. Я закрыл глаза от стыда.
«Ну и твари», – подумал я и сделал решительный шаг по направлению к двери. В этот момент открылась дверь из ванной комнаты, и я неловко налетел на Машу, которая вышла оттуда с распущенными мокрыми волосами, обмотанная выше груди полотенцем. От неожиданности она так же неловко дернулась, и полотенце соскользнуло с ее обнаженного тела.
Шепча, как молитву, слова извинения, я тут же нагнулся вниз, чтобы поднять злосчастное полотенце, но сила инерции, преданная моему телу решительным шагом, была велика. И вместо ловкого благородного жеста, я с силой воткнулся головой в животик растерявшейся Маши. Маша от боли согнулась так, что моя бедная голова оказалась зажатой между двумя упругими выпуклостями и ножками прелестницы. Мало того, инерция движения продолжалась. Маша также молниеносно разогнулась, ударившись задом об пол и раскинув руки и ноги, распласталась во весь коридор. Я же, увлеченный профессиональным захватом сверху и снизу, свалился на четвереньки и остался стоять в этой позе. Подстилкой нам служило белое гостиничное полотенце.
Не помню, как я оказался в коридоре, но истерический хохот подружек вслед гнал меня, как таракана от мухобойки (забиться бы в какой-нибудь угол и замереть до ночи!).
Меня уже не радовало, что я попал в мечту своего детства – в Сингапур. Мне хотелось побыстрее избавиться от этой кучи стервозных девиц и вернуться в Москву к своей, хоть и не менее стервозной, но родной жене. Сейчас ее ругань казалась мне песней, которую в данный момент я готов был слушать, закатив глаза от удовольствия. Хорошо, что хоть номер мне дали отдельный. А если бы с какой-либо из этих «тварей»? Так бы и простоял у дверей в коридоре или где-нибудь прятался в комнате от колючих недобрых взглядов какой-нибудь немки или китаянки, на худой конец.
В поисках места, куда бы я спрятался, я отодвинул шторину и обнаружил, что из моего окна виден гостиничный бассейн. Там уже с удовольствием плескалась группа «моих» девушек. Мне так захотелось искупаться в бассейне, что от негодования я с силой сжал кулаки и зажмурился. Я понимал, что этого сделать мне не доведется.
Осмелев, озираясь, я прокрался к лифту, доехал до первого этажа и, не поднимая взгляда и не смотря по сторонам, выскользнул на улицу.
Город бурлил нескончаемыми потоками людей, быстро и медленно идущими в разные стороны, входящими и выходящими из бесчисленных магазинов и ресторанов. Они были все стройны, смуглы, узкоглазы, аккуратно одеты и небольшого роста, в отличие от сопровождаемых мною «оглоблей-красоток».
Меня подхватил людской водоворот и понес от витрины к витрине, от магазина к магазину. Наконец-то я чувствовал себя Человеком, равным среди равных. Я с удовольствием любовался школьницами, маленькими, а уже иностранками, одетыми в синие юбочки и отутюженные белые рубашки. Быстрым шагом мимо меня проследовал молодой человек. Красивая короткая прическа его густых черных с отблеском, как вороненая сталь, волос, черные наглаженные брюки и белая рубашка с галстуком рассказали мне, что это или клерк, или студент. Доверительно выставленные чуть ли не за пределы магазинов прилавки с россыпями часов, сувениров и обуви говорили мне о доверии друг к другу жителей этой страны. Они, наверное, жили по правильным законам взаимоуважения и бережливого отношения человека к человеку.
Я был счастлив до момента возвращения в гостиницу. У дверей моего номера стояла Маша.
– Извините, – сказала она, – я уже пятый раз подхожу к вашему номеру. Меня заслали девушки сказать, что пора ужинать. В мини-баре, к сожалению, одни только сладости да орешки, а надо бы и немного существенного перекусить.
Первое, что меня шокировало, так это то, что они стали трясти мини-бары. Я много был наслышан о баснословной цене данного сервиса и это я, наверное, скоро смогу ощутить на себе. Надо было срочно выбираться из этой ситуации.
– Маша, вы простите меня за сегодняшний нелепый случай, – начал я нервно, – но, пожалуйста, помогите мне заказать ужин. Я английского совершенно не знаю.
С грехом пополам нам удалось это сделать. Но когда мы стали обходить номера для приглашения всех покушать, я с ужасом обнаружил, что чуть ли не половина из девушек уже трапезничала в номерах. И я догадывался, что расплачиваться за всех придется мне. В глазах у меня плавали букашки, сердце билось с перерывами, болел низ живота.
На следующий день, после проведенной в бреду ночи от невыносимых мыслей о растрате, мы с Машей, добрым моим другом, пытались понять, почему наш вылет сегодня не состоится. Ответственное за посадку на следующий самолет индонезийское лицо профессионально улыбалось, что-то пыталось нам объяснить, «держа за пазухой камень». Я понимал, что еще одни сутки, проведенные в этой гостинице, окончательно разорят меня, и я не смогу купить даже коробок индонезийских спичек, чтобы хотя бы сжечь себя и не мучиться от голода и жажды, на что, наверное, обрекут меня эти королевы красоты.
А им было все равно. Поняв, что сегодня нет вылета, они беззаботно отправили с портье свои вещи обратно в номера и, как насекомые, расползлись, разбежались, ускакали и исчезли в лабиринтах улиц и магазинов, оставив меня одного в номере с грузом тяжелых размышлений о будущем.
Следующий день был днем презрения. Вероятно, устав от бесконечных мотаний по городу, никто из них долго не выходил из своих номеров, и все прелести индонезийской кухни оценивались ими, не вставая с постели.
Благое известие о сегодняшнем вылете я вынужден был разносить по номерам.
Предварительно я нарвал квадратики бумажек, нарисовал на каждом кусочке чемодан, машину, самолет и напротив каждого рисунка поставил последовательно время действий.
Нашим передал информацию через дверь, громко три раза повторив, что, когда произойдет и, на всякий случай, сунул бумажку с рисунками в щель. Дверь они мне открыть не соизволили. Сказали, что я сексуальный маньяк и громко заржали.
Следующий номер, куда я позвонил, полагаю, были немецкие апартаменты. Дверь открыла строгая девушка и молча посмотрела на меня чуть прищуренным взглядом, держа у лица длинную сигарету в не менее длинных пальцах. Мне на миг показалось, что в правом глазу у нее монокль-стеклышко, такое, как у сухих, похожих на холеных, но тощих котов, немецких офицеров, которых раньше показывали в фильмах про войну. Когда я уже начал рассматривать и воображаемые усики под фюрера, и галифе на тощих ногах, меня привел в чувство недовольный грудной голос исследуемого объекта: «Вас?» – или что-то в этом роде.
