Впрочем, в последнее время он немного расслабился со своей чистоплотностью. Сегодня утром, например, явился на работу с крохотным обрывком туалетной бумаги на шее. Если бы при бритье порезался кто-то другой, никто на это и внимания не обратил бы, но тут у Хюльдара от удивления невольно поползли вверх брови.

Виной этому, по всей видимости, были семейные проблемы. От него недавно ушла жена – вскоре после третьего выкидыша, – и все в его жизни полетело под откос. В такой ситуации мог любой сломаться, и Рикхард, наверное, не был исключением – достиг своего предела, и теперь на его идеальной поверхности начали появляться трещинки. Хотя вряд ли – он стойко перенес уже несколько бурь в своей личной жизни, не оставивших на нем никакого видимого следа. Скорее всего, так будет и сейчас. Трижды Рикхард с гордостью объявлял коллегам, что будет отцом, и трижды позже шептал Хюльдару, что у жены случился выкидыш. В двух первых случаях Хюльдар чувствовал к нему жалость, а в третий раз почувствовал облегчение.

Он наблюдал за напарником, сосредоточенно соскабливающим палочкой приставшие к туфлям листья, и в его памяти неожиданно всплыл образ бывшей жены Рикхарда – такой же идеальной во всем. Слегка покраснев, Хюльдар повернулся к своему дышащему чесноком собеседнику.

– После опроса соседки мы тоже пришли сюда и попытались разбудить родителей, но никто не открывал и из дома не доносилось никаких звуков. Пока мой напарник Халлдор ждал у двери, я обошел вокруг дома и заглянул во все не задернутые гардинами окна, но не увидел ничего подозрительного и, к сожалению, ни одного человека. Окно в спальню родителей было задернуто; они могли просто очень крепко спать. Но когда я не получил никакой реакции на мой стук в окно, мне стало неспокойно. Окно в комнату мальчиков было открыто, но ни я, ни Халлдор не смогли в него протиснуться.

– Я понимаю, – Хюльдар кивнул, не отрываясь от записной книжки. – А потом?

Пожилой полицейский в раздумье пошевелил бровями, вспоминая, не упустил ли чего-нибудь.

– Мы позвонили на оба мобильных номера, зарегистрированных по этому адресу; домашнего телефона здесь, похоже, нет. Один мобильный зарегистрирован на Элизу Бьяртнадоттир, а другой – на ее мужа, Сигвалди Фрейстейнссона[2]. Ни один не ответил. Телефон Сигвалди почти сразу переключился на автоответчик, а телефон Элизы вообще не отвечал. Я попробовал набрать несколько раз, но не услышал, чтобы он звонил в спальне. Мне показалось это странным – ведь телефоны обычно находятся в том же месте, где и люди, правильно?

Хюльдар не нашелся что ответить на этот странный вопрос, а полицейский продолжил:

– На этом этапе я предположил, что машины могли быть неисправны, и один из супругов уехал на работу на такси, а другой остался дома и проспал. Также подумал, что телефон оставшегося мог разрядиться, поэтому и будильник на нем не сработал и не разбудил спящего. Либо это, либо что-то случилось с оставшимся дома родителем. Ну, или с телефоном. Может, человек поскользнулся в душе с телефоном в руке или что-то в таком духе…

– Я понимаю, это возможно. – Тут Хюльдар слукавил: ему просто не хотелось вступать в дискуссию. Ну кто принимает душ с телефоном в руке? И почему тогда телефон жены не переключился на голосовую почту, если он разрядился или был сломан?

– Соседка также сказала, что у них еще есть дочь, и я предположил, что она могла уехать с одним из родителей на такси и в данный момент находится в школе. Мы знали, что девочки не было в доме, ее кровать оказалась пустой, и, хотя мы много раз звали ее по имени, никто не отозвался. Но когда мы позвонили в школу, оказалось, что она туда не приходила. Тогда и решено было начать розыск. Часть прибывшей на место бригады начала прочесывать ближайшую к дому территорию на предмет, если девочка, как и ее братья, тоже бродит где-то вокруг. Такой сценарий был бы самым желательным.

Хюльдару тоже не хотелось предполагать другие варианты. А полицейский тем временем продолжал:

– Но чем больше мы стучались, не получая ответа, тем больше я склонялся к тому, что в доме не было находящихся в сознании, что девочка и один из родителей, видимо, ушли, а с оставшимся что-то случилось. Как можно было спать под наши крики и грохот во все окна и двери? В такое трудно поверить.

– И тогда вы решили открыть сами?

– Да. Решение принял я. К тому времени я уже подозревал, что кто-то из родителей либо лежит там без сознания, либо что похуже. Я и самоубийство допускал. Но только не это!

Полицейский опять с силой выдохнул; чесночный дух снова донесся до Хюльдара, и он непроизвольно отступил назад. Его так и подмывало предложить пожилому коллеге никотиновую жвачку, которую он теперь, пытаясь бросить курить, всегда носил с собой в кармане.

– Я понимаю, такое никто не мог предположить.

Хюльдару не хотелось отчитывать полицейского за то, что тот не догадался позвонить на работу родителей. Одного звонка в больницу отца было бы достаточно, чтобы узнать, что тот находится на конференции за границей. И тогда поиски девочки могли начаться раньше.

– Я оставил Халлдора дожидаться слесаря с инструментом, а сам вернулся в дом соседки. Ее скорее разбирало любопытство, чем беспокойство, и она стала наседать на меня с вопросами. Я не стал распространяться по поводу моих опасений – там на кухне как раз завтракали пацанята…

Он описал, как мальчики, сидя за столом, во все глаза таращились на него и какими растерянными они выглядели, когда их увозили в полицейской машине. И как ему хотелось пристукнуть чертову соседку, увязавшуюся за всей процессией до самой машины, нагоняя на мальчишек страх бесконечными восклицаниями типа «а что вообще происходит?». В конце концов ее водворили назад, в дом, и теперь она торчала в окне, наблюдая за манипуляциями Рикхарда во дворе, видимо, не веря в то, что он полицейский.

– Когда слесарь отомкнул входную дверь, я сначала позвонил в дверной звонок, но ответа не получил. Потом постучал в дверь в прихожую – она была закрыта, как и дверь в спальню родителей.

– Вы были в перчатках?

Краснота на щеках полицейского проступила ярче.

– Нет…

Нужно было отдать ему должное, он даже не попытался оправдаться.

– У нас в системе есть ваши отпечатки пальцев? А также вашего напарника?

– Конечно. По крайней мере, мои. Не могу отвечать за Халлдора, но у него тоже должны были снять, когда он поступил на работу.

– Хорошо. – Хюльдар оторвал взгляд от блокнота. – Как вы действовали после того, как открыли дверь в спальню родителей? К чему-нибудь прикасались?

Полицейский отрицательно покачал головой:

– Нет. Халлдора сразу затошнило, и он побежал на улицу, а я подошел к женщине, чтобы убедиться, жива ли она. Хотя был почти уверен, что нет. И одновременно позвонил в отделение.

– Вы пощупали у нее пульс?

– Да.

– Где?

– На шее. Пульса не было. И вообще тело на ощупь было холодное; тут же стало понятно, что она мертвая. И пульс не нужно было искать, я сделал это просто на всякий случай. Мало ли…

– То есть вы дотронулись до тела не только в области шеи?

Полицейский снова покраснел; теперь краснота залила не только его лицо, но и всю шею до самого воротника.

– Да…

– Вам нужно показать криминалисту, в каких местах вы прикасались к ней. Он будет снимать отпечатки пальцев на теле. – Хюльдар закрыл блокнот. – Пойдемте со мной.

Они вошли в спальню. Встретившее их в дверях зловоние заставило Хюльдара с теплотой подумать о чесночном дыхании полицейского. Элиза лежала поперек кровати. Голова ее была обмотана серебристым скотчем так, что не было видно ни глаз, ни носа, ни ушей. Виднелась лишь часть лба, над которым торчали вверх волосы. Страшнее всего обмотка выглядела в области рта, где скотч плотно удерживал воткнутую в самую глотку Элизы металлическую трубку. К трубке был прикреплен шланг, извивающийся змеей до стоявшего в изголовье кровати пылесоса. Неудивительно, что молодому полицейскому при виде этой картины стало дурно.