– Да иду уже.

Раньше последнюю фразу собеседника непременно венчали бы короткие гудки. А теперь несуразная тишина. Или ваш друг просто сделал паузу, или же эта тишина имеет значительно более длительный характер, и вам следует перезвонить, если желание говорить ещё осталось. Раньше....

Лобовое стекло беспрестанно обнимали снежинки. Вечерние прохожие по возможности обнимали друг друга в знак противостояния обледенелому бездорожью. Меня обнимали только мысли – моя единственная твёрдая опора в мягком, проваливающемся слое действительности.

– Уф, скользко как! На пороге чуть не нае… не на…енто самое, – Вася отдал всего себя в распоряжение автомобильного кресла, с угнетающим для любого владельца звуком захлопнув за собой дверь.

– Вася…. Легче! Это же не ваш Уазик.

– Ох, простите, товарищ капитан, мы люди простые, к дорогим машинам не привыкшие, – Бунин драматично положил правую руку на то место, где в его теле, если верить патологоанатому, должно было быть сердце.

– Работать надо, Вася, тогда и будет, к чему привыкать.

– А давно ли ты, Роман Дмитрич, пробовал жить на ментовскую зарплату? –он самодовольно взбирался на своего любимого коня «Я почти честный мент, мне платят мало!». – Ну вот тупо прожить: похавать там нормально, за хату заплатить?

– Не плачь, Вася, ты же офицер.

– Не плачу, Рома! Я не плачу и они не платят! – Бунин от души засмеялся.

Вася вообще давно живёт по принципу «Сам себя не рассмешишь – никто не рассмешит». Самостоятельный такой комик российского МВД.

– Так, сейчас прямо, потом второй поворот направо.

– Ты пробил их хоть? Особенно вторую?

– Чистые как спирт – не привлекались, не участвовали.

– Ага, как спирт. Больничный. Если под больничкой подразумевается психиатрическая! – веселился Бунин. – А кем работают?

– Работают никем, коллеги, так сказать. А сам чего не пробил? Мало ли, чья эта дочка.

– Да у меня эта дочка молчала как партизан на допросе. А мне и пробивать особо было некогда. Проверка, сам понимаешь. Но информатор слил, что обычная, с деньгами порядок. Не олигарх, но на откуп Василию Михайловичу должно было хватить. И хватило бы, – распалялся Бунин, – Если бы не благородный Роман Дмитрич из Управления.

– Вася, заканчивай проповедь по безвременно ушедшей взятке, приехали. Вот эта улица, вот этот дом.

– Вот эта тёлка, что я влюблён, – капитан манерно испоганил известную песню.

– «Тёлка»? Вася, не позорь мундир.

– Так я его, мундир этот, почему, думаешь, не ношу? Да чтоб не позорить!

От Бунинского гогота голова обещала начать болеть. А голова – не люди: слово своё сдержит.

– Вась, угомонись, сейчас уже должны подойти. Видишь их?

– Не, дай Бог, не придут!

Заставить Васю не ржать – равносильно как заставить его работать. Невозможно!

– Ром, да ты не переживай, я за них пиво выпью.

– За это я и переживаю.

Череп покрывался клейкой плёнкой ноющей боли. Не вовремя. Это очень не вовремя. Заставлял себя игнорировать его тупой смех и ожидание её. Взгляд ударялся о лобовое стекло и, уступая грубой прочности, рассеивался. Как снег. Этот снег, что бесконечно падал и умирал. Каждой своей попыткой. Глупо. Бесполезно. Он напоминал «парашютистов» – граждан, решивших оборвать убогое времяпрепровождение на планете Земля путём выбрасывания себя вместе со своим содержимым на улицы равнодушного города. Из каких-то окон. Чтобы наконец попасть на какое-то внимание. Как снег. Все эти люди – снег….

– А они учились вообще? Корочка есть? – Бунин вдруг проникся участницами предстоящей встречи.

– Василий, с каких пор вам небезразличен уровень чьего бы то ни было образования? Планируете, в каком русле повести дискуссию?

– Я-то? Я, Роман Дмитриевич, планирую хорошо выпить и закусить, – он принялся втирать предвкушение крупными ладонями в колени. – Так чего там?

– Котова дизайнер, Леонова психолог.

– Психолог? – капитан сморщился, как будто его лицо с непреодолимой силой затягивало изнутри. – Психолог, блин. То-то она мне сразу не понравилась.

– Денег тебе не дала – вот и не понравилась.

– А семья, дети?

– Не замужем, без детей.

– Оно и понятно. Дураков нет. Слушай, Ром, так им сколько там, тридцать? И детей нет? И мужа? Чё-то они какие-то… бесполезные!

Бесполезные. Снежинки. Разбивались. О лобовое стекло.

Лифт заставлял себя ждать, лестница отвращала запахом крашеных стен. Я с удовольствием перебирала пальцами ног в ботинке – не прилипают! Светка вдумчиво хмурила лоб – просто хмурила лоб. В общем, каждый коротал время на свой манер в ожидании заблудившегося в этажах перевозчика.

Холодный свет и зеркало наконец прибывшей кабины вынудили посмотреть на себя по-новому.

– Хоть бы они не приехали, – жалобно подала голос подруга.

– Хоть бы они приехали без ОМОНа. А то я прям не знаю, чего от тебя ждать.

Светка печально отвернулась от зеркальной поверхности и с поникшей головой вступила на этаж. Она, я думаю, сама не очень понимала, чего ей от себя ждать.

На улице февраль радостно бросал нам в лицо беспардонные снежинки. Я неустанно вздрагивала от каждой их удачной попытки проникновения мне за шиворот. Казалось, сними я куртку, и со спины рухнет лавина, перемешанная с моим негодованием почти в равных пропорциях. Статические декорации бесцветного ряда домов утомляли с первого взгляда. Со второго, надо отметить, утомление обращалось смирением.

– Ты их видишь? Должны были приехать уже, – я не то, что бы замёрзла, я скорее просто забыла, что такое тепло.

– Ну вон они, наверное.

Я повернулась в сторону Котовского «наверное»: сквозь плотную штору снега пробивались короткие позывные жёлтых фар.

– Свет, ты нормальная? И давно ты их видишь? – я схватила её под руку и двинула нас обоих в сторону «маяка».

– Ну пусть ждут, раз им надо.

– Блин, раз им надо.... А нам надо, что мы тут как две дуры стоим, ищем свет в конце туннеля?

– Не знаю, я ничего не искала, – Котова уверенным движением запаковала выпавшую прядь волос поглубже в капюшон.

Почему-то при малейшей опасности столкновения с мужским обществом я теряю самообладание и мою так называемую уверенность в себе. Светка же наоборот, как-то ментально приосанивается, наполняясь одновременно высокомерием и снисходительностью к тем, кого принято называть сильным полом. Мою недавнюю решимость уже сесть наконец-таки в машину в процессе движения плавно перехватывала подруга, и теперь уже не я её тащила к зазывно моргающему автомобилю, а она меня.

Дверь распахнулась. И вышел он. Такой красивый. Такой....

– Марселина Андреевна, а мы с Василием Михайловичем боялись, что вы передумаете.

Он улыбается….

Светка толкнула меня в сторону задней двери. К месту за водителем. За Ним. Я послушно направилась в указанном направлении, думая о том, что в этой ситуации самое главное – не упасть.

В салоне пахло кожей. И Буниным. Который даже не удосужился развернуть к нам своё величество. Дождавшись, пока Светка усядется рядом, я захлопнула дверь.

– Учись, Вася, как надо автомобильные двери закрывать. Нежно и бережно.

Гулкий удар с другой стороны и улыбающееся Светкино лицо поставили брезгливую точку в моём начавшемся было диалоге с Внутренним Критиком на предмет того, считать ли всё вышесказанное Ромой неким романтическим посылом моей персоне.

– А ты борзая, Котова, – заржал Бунин.

– Не ты, а вы, – важно донеслось с заднего сидения.

– Да ТЫ что, серьёзно? – он живо повернулся в нашу сторону и упёрся свирепым взглядом прямо в меня.

Хрупкая Светка, сидевшая за монументальным капитаном, преспокойно снимала перчатки вне зоны действия его зрительного ресурса.

– Ладно, будем считать, подружились, – Рома нажал на педаль газа.

Тепло салона и плавный ход иномарки принуждали чувствовать себя чайным пакетиком: хотелось так же расслабленно и без остатка погрузиться в предлагаемые обстоятельства.