В ту ночь, в последнюю ночь перед катастрофой, постигшей его и все человечество вместе с ним, сон вдруг оказался вполне приятным. В семь тридцать, как и всегда, зазвонил будильник. С утра, как правило, он был раздраженным из-за очередного проклятого ночного кошмара, ставшего обычным для него явлением, но после первой чашки кофе и первой сигареты это проходило. Его жена Эмили, хотя сама и не работала, но тоже вставала вместе с ним и отправлялась в другой конец второго этажа будить потихоньку дочь. Да и кто еще будет воспитывать ребенка, как не родная мать, которая дома. Ну не наемная же прислуга.
Душ, завтрак, костюм, галстук, черный кейс из дорогой кожи, нежный поцелуй на прощанье всего семейства, потом завести машину и с места – в карьер, на работу, а там – кабинет, куча подчиненных и почти никого над ним, персональный секретарь-референт. Обычные дела, ланч в каком-нибудь хорошем ресторане. Вторая за день чашка кофе, пятая или шестая сигарета. У секретарши Лиз такие длинные ножки, модная стрижка, декольте. К тому же она чуть-чуть с примесью негритянской крови, что делает ее такой пикантной, особенно в редкие моменты близости. Именно редкие, потому что у них у обоих хорошие семьи, зачем же нужно усложнять налаженную и устроенную жизнь. А еще Лиз удивительно приятно улыбается, вообще у нее очаровательные манеры, стан гибкий, движения грациозные и плавные, возможно это тоже как-то связано с тем, что одна из бабок ее была не то мулатка, не то квартеронка. Поэтому ничего особенного не было в том, что иногда ему приходилось задерживаться в кабинете, конечно же, по делам, это все понимают. А какие же дела без секретарши…
Ножки Лиз… это получше, конечно же, чем ножки барбекю… Он, Стэн, не свинья какая-нибудь, что просто пользуется положением босса, поэтому всячески поддерживает ее, помогает в трудную минуту, несколько раз выручал крупной суммой без всяких процентов, а однажды даже не попросил вернуть ее полностью. Да и вообще Лиз умница, все схватывает на лету и умеет держать язычок на привязи, если это нужно. Впрочем, в амурных делах ее язычок вполне шустр и раскован…
Жена… что ж, ее он не променяет ни на кого. Его Эмили, его любовь навсегда, была и остается по сей день умницей, не истеричкой, она уже взрослая женщина, а не безмозглая пигалица какая-нибудь, поэтому не позволяет себе никаких дурацких выходок. У не кто-то там в роду вроде бы был из славян, поэтому черты лица у нее мягкие, все пропорционально и приятно для рук и всего того, что покрыто на нем, Стэне Вудворте Джеккинсе, кожей… И все-таки главное в ней – такт, мудрость и ум. Ох как редко это сочетается с красотой… Наверное, о чем-то таком между ним и Лиз она все же догадывается, хотя, возможно, и нет, что было бы вообще идеально, потому как он совсем не собирается подвергать их счастливый брак с Эмили какой бы то ни было опасности. Но даже если Эмили и догадывается, чего ему, Стэну, конечно же, не хотелось бы совсем, то поступает мудро, не давая ему этого понять, ибо, в самом деле, какой же смысл устраивать сцены из-за того, что он когда-то там погладил Лиз по попке или изредка оставался поработать лишний час в ее компании. Впрочем, о характере того, что там происходит у него в кабинете, Эмили наверняка не знает, даже если и догадывается о симпатии между мужем-боссом и его секретаршей. Да и кого этим можно удивить в наше-то время? К тому же он, конечно же, не позволит себе ничего серьезного в ущерб семье. Ничего и никогда. Это он знает даже лучше, чем все остальные вместе взятые. Эмили и дочура для него были, есть и будут всегда под номером один.
Поэтому он, как правило, спешил после работы домой, где его ждал домашний, а не из полуфабрикатов каких-нибудь и всех этих дурацких фастфудов, ужин. А потом доченька, разговоры, смех и возня, прогулки вдвоем или втроем, поездки на велосипеде по окрестностям, изредка телевизор, чаще компьютер в компании с дорогой трубкой и таким же дорогим английским табаком, в конце работы четверть часа – максимум минут тридцать поход в Синтернет, давным-давно пришедший на смену Интернету и совершивший очередную революцию в информационных технологиях.
А потом, уже поздно вечером, когда малышка Сью заснет у себя в далекой от спальни родителей комнате, будут взаимные нежные объятия с милой Эмили, искренние поцелуи, великолепный, ни с чем не сравнимый секс с любимой, единственной его возлюбленной: за двенадцать лет их счастливого брака он еще ни разу не поворачивался к Эмили спиной…
Удивительное все-таки это ощущение: засыпать, прижавшись к мягкому и доверившемуся тебе полностью телу любимой, такому знакомому, такому приятному и удивительно пахнущему…
Он получил отличное образование, сразу после окончания Колумбийского университета поступил в корпорацию РОТОНИКС, быстро стал подниматься по служебной лестнице благодаря знаниям и умению ладить с людьми.
Он просто жил и наслаждался жизнью во всей ее полноте, не интересовался политикой и ни во что не лез. Он не состоял ни в какой партии, не участвовал в выборах, пропускал мимо ушей новости, работал, женился, родил и растил дочь, копался в старой технике и ни о чем особенно не задумывался. Ему казалось, что так будет всегда с той неумолимостью, с какой наступает очередной скучноватый уикенд. Правда, изредка монотонность уикендов разбавлялись встречами с друзьями по работе, походами на хоккей любимой еще с молодости команды Бостон Брюинз или на баскетбол. Остальные виды спорта, если не считать, конечно же, особо почитаемых им шахмат, его не очень интересовали. Впрочем, единственное спортивное мероприятие, в котором он участвовал помимо шахмат, был знаменитый ежегодный Бостонский марафон, в котором он и вся его семья вместе с тысячами других принимали посильное участие, пробегая, конечно же не всю дистанцию, а только несколько миль, дальше же они чаще всего шли до финиша пешком.
Конечно же, были поездки на мыс Код летом и на природу в любое время года. В театры они тут, в Бостоне, ходили редко – это тебе не Нью-Йорк. В этом спокойном, старинном и почти захолустном городе их, театров и прочих общественных увеселений, было раз-два и обчелся, да и уровень их был несравним с ньюйоркским. Правда, тут еще есть Аквариум и поездки к китам, благо что эти гиганты-красавцы были прямо под боком, в каком-нибудь получасе быстрого плавания из бухты. Но все это было, конечно же, не то, что Нью-Йорк. Хотя ему тут и нравилось, потому как не давили на мозги все эти бесчисленные ньюйоркские небоскребы, сутолока и людское месиво с утра и до ночи. Впрочем, местный бостонский Музей изящных искусств, хотя и не мог быть сравним с музеем Метрополитен и прочими, что были там, в городе Большого Яблока, но тут был его любимый танец Ренуара, да еще Грез, Серджент, Копли, десяток-другой прочих совсем неплохих картин. А еще эта старинная кровать в отделе мебели, что тогда, в первый раз, поразила его необыкновенной росписью спинки и остальных частей. Они с Эмили каждый раз ходят к ней, чтобы выразительно переглянуться, тайком, конечно, от дочки: они ведь заказали себе точную копию этой кровати в их общую с Эмили спальню, только шире, конечно же, много шире… Иногда, впрочем, он позволял себе на выходные бридж или покер с сослуживцами по доллару ставка. Вот, пожалуй, и все их развлечения.
Нет, были у них с Эмили ссоры, конечно, без этого семейная жизнь не бывает, но случались они редко и не доходили до высоких нот, а тем более, до крика. И быстро заканчивались восстановлением прежнего мира, особенно если учесть прелесть их общего ложа.
Эмили в последнее время, когда крошка Сью стала подрастать, все больше и больше превращаясь в самостоятельную особу, подумывала об открытии небольшого художественного салона, учитывая ее пристрастие к изящным искусствам и отменный вкус. Что ж, он с удовольствием даст на это денег, да и сама жена вложится, ибо после смерти тетки и оставленного ею для Эмили состояния, у нее тоже было все в порядке со счетом. Да и общий, вполне приличный семейный счет у них с Эмили тоже наличествовал. Поэтому беспокойства по поводу будущности у них обоих не было, по крайней мере, в последнее время. И будущее это, если, конечно, не случится что-нибудь из ряда вон выходящее, виделось им в самых радужных красках.
