Это был глоток свежего воздуха. Или странного, но очень сладкого среднеазиатского вина из кувшина. В которых потом хранят всемогущих джинов. Где они долго не портятся и сохраняют свои магические свойства.

Шаг, о котором она никогда не пожалеет. Аня это могла утверждать с уверенностью. У каждой женщины должен быть подобный шаг в жизни. Тот или другой.

Маленький шажок, и все-таки настоящий предел ее самостоятельности. Новая не пересекаемая граница, за которую она уже никогда не выйдет.

Впрочем, шаг, возможно, не такой уж и большой. Но решительный и концентрированный.

Ане казалось, что она помнила каждое движение, каждый звук, который ее же тогда возбуждал и оглушал. Долго она потом анализировала свою неожиданную смелость.

Не узнавала себя. Старалась будто о чем-то переспросить, удостовериться. И отогнать саму себя новую от той, прежней. Изолировать в этаком карантине…

А все-таки ДОСы – «дома офицерского состава» – не лучшая почва, если не для военных, то для личных тайн. Слухи распространились довольно быстро. Кривые, искаженные, но дошли. Миша помнил тот вечер всю жизнь…

Впрочем, сочетание стариковских воспоминаний и переноски пусть и не самых великих тяжестей сыграло сегодня в резонанс – снова приехала скорая. Уже к деду. Неизменная Клавдия Васильевна в сердцах произнесла:

– Родные мои! Ну что у меня каждый раз за дежурство? Порой хочется к вам приехать и никуда не выходить по-соседски. На всякий случай. Чаем напоите?

Впрочем, никакого притворства – Клавдия Васильевна действительно жила в квартире напротив. Дверь в дверь. И порой приходила тогда, когда вроде ее и не ждали – повод у нее всегда находился.

А внучка Таня давно сделала ей копию квартирных ключей – старики частенько забывали полить цветы. Так она им объяснила внезапные приходы соседки.

Но на самом деле внучка думала: пусть лучше под присмотром будут. От них каждый раз какие-то сюрпризы ожидаются. Сегодняшний день, к сожалению, не был исключением…

Аня не слушала медработника. Куда они тогда дели Кирмана? Просто в один момент этот увалень перестал ей загадочно улыбаться, вразвалку шагая навстречу. Обычно он приходил в то время, когда и она этакой матушкой-гусыней ранехонько шествовала с коляской в сторону молочной кухни.

Временами вояка встречал ее на обратном пути. А порой и днем помогал донести какие-то пакеты. Казалось, что на них особо не обращали внимание – мало ли зачем в помощь многодетной матери могли дать сильного и рукастого солдатика?

И как-то сами собой звучали знаменитые четверостишья. Тихонько. Слова были светлые, чистые. И почему-то веселые – лились этаким радостным весенним водопадом. А потом перестали – декламатор пропал. Аня не знала, что и подумать. Была она тогда уже беременна…

Михаила Викторовича опять душила ревность. А, впрочем, нельзя было однозначно охарактеризовать это чувство. Рядом с ним находилась паучиха, которая почему-то имела возможность рожать человеческих детенышей.

Казалось, еще немного, и та сбросит с себя эту розовую и теплую плоть. И предстанет перед ним в своем действительном обличии: многоногое, серое с щетиной и черными клещеобразными захватками, вместо губ. Мерзкая тварь!

Миша был интернационалистом. Но измена с каким-то солдатом, да еще другого роду-племени? Подобное не укладывалось в его лысеющем черепе. И самое главное – она носит от чужака ребенка.

Однако слухи – слухами. Но с уверенностью фактов, ведь, никто толком сообщить ему не мог. Впрочем, Михаил сделал так, что парня быстро перевели в другую часть. Ну не мог его больше видеть.

А тут слухи побулькали-побулькали, да и перестали. Миша же понял свою ошибку – перевод успокоил обстановку. А он-то очень надеялся, что все эти мерзости все-таки сами дойдут до ушей тестя. Ну или хотя бы до тещи. И тут же последует вполне объяснимый и оправдываемый развод.

Но теща Клавдия Васильевна была, видимо, женщиной мудрой. И ни взглядом, ни полунамеком не показала, что ей что-то известно. А на провокации никак не отзывалась.

Лишь после рождения внука успела вступиться за дочь. Произнесла этакую спасительную речь про прапрадеда с его смоляными волосами-завитушками.

И все бы, наверное, успокоилось, если и в этот момент Нюта не превзошла саму себя и не назвала сына в память о его среднеазиатском отце. Лишь переделала имя Кирман на привычный для средней полосы Кирилл…

Опять дед задергался. Черная пелена перед глазами. Сегодня он переживал еще больше, чем тогда. Сил у него совсем не было.

А будь иначе, он был бы готов выкинуть вещи Ани в окно – там им самое место. А еще приходила шальная мысль: потребовать с нее деньги за пребывание по часам – именно так ведь берут оплату с таких как она потаскух, верно? Вот, тварь …

Аня улыбалась своим беззубым ртом. Возможно, никогда ей не было так хорошо, как тогда. Конечно, интуитивно она многое умела и чувствовала – деревенские рано этому учились.

И хорошо понимала, что обычно на душе у каждого солдатика. Поэтому и была настороже каждый раз, когда к ним в дом приходили подробные помощники.

Но сегодня все-таки зачарованно сделала шаг к нему навстречу. Кирман тогда тихо произнес только одну фразу: «Не торопись, моя любовь!» И что-то добавил. Очень нежное, но уже на своем странном языке. А ей казалось, что фразы знакомы.

В тот момент Аня не до конца осознавала, как его губы коснулись только ее ресниц. Лишь электрический заряд тихонечко щелкнул на их длинных кончиках. И побежал дальше, заструился по внутренним венам и капиллярам.

Наверное, никогда девушке еще так сладостно не закладывало уши от простого прикосновения. Кровь моментально переливалась из головы к сердцу, вниз живота, снова к груди.

И везде Аня испытывала лишь какое-то странное, но столь приятное и щемящее чувство необъяснимой радости и свободы.

Подобное было только один раз в ее длинной жизни. И больше никогда не повторилось. Впрочем, все когда-нибудь кончается. Аня тряхнула головой. И немедленно, с какой-то излишне неразумной силой оттолкнула неожиданно настойчивого ухажера: – Ты что, а? С ума сошел!

Кирман словно ничего не понял. Он так и стоял в исступлении, как памятник. Будто сам пораженный молнией. Лишь нехотя сделал один шаг назад. И снова замер.

А Аня искренне негодовала – она была правильно воспитана. И замужем. Да и в конце концов ждала от мужа очередного ребенка, которого уже тогда решила назвать Кириллом. Но порой ей казалось, что именно этого невинного касания она и ждала всю свою предыдущую жизнь.

Да и разве не всю последующую прожила с ощущением радости от этого воспоминания? Она порой раздумывала, как же важно, чтобы кто-то вовремя остановил тебя от быстрых решений. И произнес: – Не торопись!

Но, наверное, все-таки временами жалела, что однажды согласилась с ним так буквально…

– Валя, Валя! – метался головой по подушке дед. Бабуля уже не раз слышала его затяжной бред. Как только температура достигала критических отметок – шепот про Валю появлялся вновь. Заботливо поправила-подоткнула одеяло.

Аня который раз старалась припомнить, когда это случился впервые. Доподлинно уж и не установишь – столько лет прошло. У них тогда точно было двое детей. И местная рыжая работница продмага Валя не первый раз вставала на пути крепких советских семей. Без разбору.

Миша аккурат приехал с зимних учений – тренировали действиям при очередной мировой угрозе. Обучали всех. Даже складских работников. Приехал он сильно раньше срока и сразу слег с жаром.

Кто кому угрожал в мире, было понятно. Кто семье – разберемся. А нынешнее воспаление легких – вот уже где по-настоящему все угрожающе. Но Аня мужа в медсанбат не отдала. Впрочем, дочке командира части в помощь фельдшера выделили – приходил каждый день больного проведать.

Именно тогда Аня впервые в бреду своего супруга и услышала про огненную Валю. Местные общественницы уже не раз пытались эту женщину «с излишне низкой социальной ответственностью» куда-нибудь подальше сплавить. И даже отцу Ани жаловались.