Мацуоке с самого начала Уахара Ёсихоро пришелся не по душе. Поэтому и в дальнейшем, когда Уэхара стал мужем Фумиэ, тесть и зять не могли поладить. Мацуока считал Уэхару неподходящей парой для своей дочери, так как тот был сыном рыбака — и даже не старшим, а вторым.

Учителем Уэхара стал лишь потому, что работал и учился одновременно. Экзамены за высшее начальное училище сдавал экстерном. Он прекрасно знал, какая судьба ждёт младших сыновей жителей островов Амами — они вынуждены в конце концов уезжать на заработки из родных мест. Поэтому он, устроившись в контору на фабрику осимской чесучи в Надзэ, продолжал самостоятельно учиться. Мацуоке, происходившему из семьи потомственного помещика, не нравилось, что его зять не получил регулярного школьного образования, и относился к нему с нескрываемым презрением. А послевоенная общественная деятельность Уэхары ещё больше настроила против него тестя.

— Сегодня я пришёл сюда, чтобы поговорить о Кацуё, — торжественно-официальным тоном заявил Мацуока и посмотрел на Кацуё, а затем на Фумиэ с таким видом, будто Уэхары не существует.

— Кацуё, тебе уже двадцать пять лет, — продолжал Мацуока. — Мать беспокоится о тебе, не переставая говорить, что надо скорее выдать тебя замуж, а то поздно будет. Фумиэ, твой дядя Канэацу утверждает, что вы живёте на средства Кацуё. Что это такое? Неужели вы не понимаете, что, во-первых, если она будет находиться здесь, заразится чахоткой? Что тогда делать? Во-вторых, она упустит время и останется без мужа. Мой брат Канэацу говорит, что он старается найти для неё подходящего человека. Почему же вы об этом не подумали? Хотите, чтобы она принесла вам себя в жертву?

Слова из него вылетали, как пули. Фумиэ, Кацуё и Уэхара, поражённые, молчали. Они сидели потупившись, а на них потоком лилась его гневная речь. У Фумиэ сжалось сердце.

— О чём только вы думаете! После войны было совсем неплохое время, а вы? Ни с того ни с сего ринулись в какое-то движение. Теперь же, когда настали действительно тяжёлые для Амами времена, вы совершенно безучастны, будто это вас и не касается. Сейчас уроженцы Амами, все как один, независимо от положения, борются за воссоединение островов с Японией. Дело доходит до голодовок! Все сидят на жиденькой саговой каше, не могут покрыть развалившиеся крыши, купить новую рубашку взамен износившейся до дыр. А вы знаете, что у нас детям есть нечего? Здоровье их совсем подорвано. В городах, например в Надзэ, треть школьников страдает от истощения, а у десяти человек алиментарная дистрофия. В деревнях ещё хуже. Учителя получают гроши — в среднем около тысячи иен в месяц. А на Окинаве, находящейся в таком же положении, как и Амами, — две тысячи семьсот иен… Нам говорили, что иены Амами втрое дороже, чем японские. Но в Токио я убедился — наши деньги в одной цене с ними. Задумывались ли вы когда-нибудь о том, что творится сейчас на Амами?

Мацуока Митимори замолк, взял протянутую Фумиэ чашку чаю и выпил.

Уэхара продолжал сидеть с низко опущенной головой; его сжатые на коленях кулаки нервно дрожали. У него тоже был горячий, унаследованный от предков характер… Да, он вынужден лежать, он болен, но это не значит, что его мысли не заняты Амами. Он испытал на себе всю тяжесть оккупации — военный суд, тюремное заключение и больше чем кто-либо иной горевал о том, что Амами переходят в подчинение иностранному государству. Даже будучи прикованным к постели, он изучал теорию освободительной войны в надежде, что хоть чем-нибудь сможет помочь Амами сбросить чужеземное иго. Болезнь не помешала ему наравне с другими уроженцами Амами, проживающими в Токио, участвовать в движении за воссоединение с Японией.

А Кацуё? Если она и решила похоронить лучшие годы своей юности в этом доме, то не только во имя сестринской любви. Она хотела принести посильную пользу жителям родных островов. Как брату доверяла она Уэхаре и возлагала на него большие надежды. Зная его боевой дух и непоколебимую стойкость, Кацуё искала в Уэхаре поддержку в борьбе за освобождение родины. Обратись к ней за помощью совсем чужой человек — уроженец Амами и борец за освобождение родной земли — она помогала бы и ему. Чтобы избежать взгляда отца, Кацуё спряталась за сестру и, еле сдерживая рыдания, всхлипывала, утирая глаза носовым платком.

Все, даже двоюродная сестра Кацуё, пришедшая сюда с Мацуокой, сидели затаив дыхание.

От несправедливых упрёков отца Фумиэ бросало то в жар, то в холод. Возмущение и гнев в ней постепенно сменились чувством горечи и печали. Отец наговорил много лишнего. В таком возрасте надо бы быть более выдержанным. Для своих шестидесяти лет он слишком горяч…

Уэхара сильно закашлялся, потом с трудом отдышавшись, поднял голову и заговорил слабым, срывающимся голосом.

— Признаюсь, мне тяжело слушать ваши упрёки, но вы и сами видете, в каком я положении и что от меня толку. Поверьте, сердцем я всегда был и остаюсь с Амами. Уроженцы Амами и в Токио ведут борьбу за воссоединение с Японией. Однако мы здесь все разобщены, поэтому особенно большого эффекта наше движение не может дать.

— Вот, вот! Это как раз потому, что вы вечно через край хватаете. Везде необходима умеренность, иначе ничего не получится. Я, например, считаю, что мы можем пойти на любые соглашения с Америкой, лишь бы добиться воссоединения островов Амами с Японией.

— Неужели вы полагаете, что ради этого можно пойти и на то, чтобы земли с могилами наших предков были затоптаны и превращены в аэродромы и военные дороги? Чтобы везде были понастроены публичные дома для американских солдат? Или вы считаете возможным, чтобы от восьмидесяти с лишним тысяч наших избирателей в парламенте был только один депутат, лишь бы осуществилось формальное воссоединение с Японией? А ведь кое-кто именно на это и рассчитывает… Это очень сложный вопрос. Кроме того, воссоединения с родиной мы должны добиваться вместе с жителями Окинавы, которые находятся не в лучшем, чем мы, положении.

Уэхара сказал это тихим, глухим голосом, но в его словах было столько убеждённости, что они прозвучали как могучий боевой призыв…

Метнув разъярённый взгляд в сторону зятя, Мацуока Митимори нервно схватился рукой за бороду, как будто для того, чтобы сдержать слова, готовые вот-вот вырваться. Потом сердито запыхтел, щёлкнул языком и опустил руку.