- Нужную женщину? – хмыкнул Слизерин. – Ты переслушал баллад, Гриффиндор. Каждой женщине нужно одно и то же. И нам с тобой тоже нужно одно и то же. Поэтому давай не будем о вечной любви. Ты добьешься у нее прощения, переспишь с ней, и вы разбежитесь...

- Я просил сменить тон!

- Да ладно, не дури! Ты сам сменишь тон, когда наконец покоришь ее постель. Только вряд ли получишь удовольствие, ты у нее, скорее всего, первый, так что когда сразу после этого захочешь новую кобылу – не говори, что я тебя не предупреждал.

- Сэл...

- Что? Я просто называю вещи своими именами, без твоего налета пафоса. И тебе советую. Так проще и понятней. Вот оседлаешь свою зазнобу и сразу...

- Заткнись! – в ярости рявкнул рыцарь, толкнув друга в грудь. Сэл отлетел на пару шагов, но он не жалел о сказанных грубых словах. В конце концов, это правда, и этому романтичному идиоту нужно ее услышать. Годрик на секунду сморщился, потянувшись рукой к груди, его плечи на пару мгновений ссутулились, однако мужчина тут же выпрямился, стряхивая с себя боль, но не злость. Рассерженные карие глаза смотрели угрюмо. – Думай, когда говоришь. Она не трактирная девка...

- Да, – невозмутимо ответил Салазар. – Ей нужно будет больше слов и подарков перед постелью.

И прежде, чем ярость Гриффиндора взорвалась еще раз, уже с новой силой, двери Зала Советов распахнулись. В коридор вышли король, несколько советников и пара рыцарей, которых Сэл заочно знал, как Леона и Элиана. За их спинами маячил Эмрис.

- Сэр Годрик! – удивленно-радостным голосом позвал Артур, увидев друзей. – Рад вас видеть! Вы уже на ногах?

Гриффиндор повернулся к королю, и Слизерин видел, как он с трудом обуздывает свою ярость и переключается на другой разговор. Все это заняло несколько секунд, затем рыцарь подошел к Артуру, почтительно склонив голову.

- Да, сир, я уже на ногах, – ответил он. – Я тоже рад вас видеть, мне жаль, что я пропустил столько тренировок и дней службы...

- Ну, вы это компенсируете, если останетесь в живых, – улыбнулся король. – Не рано было вам вставать с постели?

- Я здоров, Ваше Величество, – возразил Годрик. – Достаточно здоров, чтобы отправиться завтра в патруль. И я шел сюда, чтобы попросить вас об этом. Я не могу больше сидеть в четырех стенах, мне нужно развеяться...

- Чтобы не сидеть в четырех стенах, не нужно уезжать. Я не могу поставить в патруль рыцаря, который еще не совсем здоров.

- Сир, пожалуйста.

Но прежде, чем король успел ответить, в коридор с другой стороны зашла и приблизилась к дверям Зала Советов та самая маленькая толпа, на которую натолкнулись и не обратили внимания Гриффиндор и Слизерин. И сейчас Сэл об этом пожалел.

Потому что впереди этой маленькой толпы гордо шла его мать.

Едва увидев ее, он страшно побледнел, пошатнувшись. Из головы мигом выветрились все мысли о любви и о глупости, о Пенелопе и Годрике. Ужасное видение стояло перед ним, явившись из прошлого, и он на несколько минут потерял самообладание, растерянно и испуганно смотря на нее.

Его мать.

Она приехала в Камелот.

Она здесь из-за него.

Охота не прекратилась, когда собаки потеряли его след, а люди из поместья Слизеринов ворвались в дом купчихи Гриффиндор и обыскали все, несмотря на ее протесты. Салазар думал, что так все и закончилось полтора года назад. Как он мог знать, что мать будет искать его и найдет даже в центре Камелота?

Его мать ничуть не изменилась за время, которое сын ее не видел. Это была тонкая, прямая и бледная, как свечка, женщина, красивая красотой мраморной статуи. Она была высокая, лишь на полголовы ниже сына, безупречно стройная, затянутая в роскошное светлое платье, чистое даже спустя долгую дорогу из Мерсии. Изящные ладони с длинными пальцами, как у сына, стянутые дорогими перчатками, застыли на юбке. Идеально ровная осанка, гордо выпрямленные плечи, высоко поднятая голова на тонкой шее. У нее тоже были раскосые темно-зеленые глаза с пушистыми темными ресницами. Такой же прямой, чуть длинноватый нос, те же высокие скулы, тонкие брови и четко очерченный подбородок. Может, только губы были более пухлыми. Белокурые волосы, уложенные в такую идеальную прическу, что из нее не торчало ни одного лишнего волоска, спускались до талии.

Женщина стояла, похожая на искусно вылепленный бездушный монумент. Белая с ног до головы, чистая, идеальная, каменная. Ни одной эмоции не было заметно на ее лице. Глаза ее прикрывала все та же безразличная пелена, которую Салазар помнил с детства. Увидев сына, женщина лишь прищурилась. На секунду. А затем величественно повернулась к другим присутствующим.

- Вы?! – неосторожно выпалил Годрик, как всегда не сумев удержать свои эмоции при себе. Но его ошалелое восклицание выдернуло Сэла из транса, и он снова стал самим собой: сложил руки крестом на безупречно чистой черной рубашке и с невозмутимым, лишь только окаменевшим и мрачным, лицом стал наблюдать за происходящим.

Женщина удостоила воскликнувшего мага лишь коротким презрительным взглядом и присела в идеальном грациозном реверансе. Ее спутники остановились в нескольких шагах от сборища.

- Приветствую вас, Ваше Величество, я счастлива нашей встрече, – вопреки сказанным словам голос гостьи оставался беспристрастным и холодным, хоть и совершенно вежливым. Выпрямившись, она растянула губы в красивой, но такой же неискренней улыбке, как и у ее сына. – Я прошу прощения за то, что пришла к вам так поздно, но дорога из Мерсии занимает много времени, к тому же, мое дело не требует отлагательств, я должна срочно поведать вам о нем, если вы позволите.

Салазару стало холодно от нехорошего предчувствия. Но он продолжал стоять, изображая вторую в этом коридоре статую.

Годрик смотрел на женщину с неприкрытым возмущением и гневом. Он сжал ладони в кулаки и спрятал их за спину, пытаясь держать себя в руках.

Советники приветливо смотрели на элегантную и прекрасную дворянку.

Леон и Элиан были немного растеряны, но еще больше – усталы.

Артур, в первую минуту тоже недоумевающий и усталый, теперь приветственно кивнул и ответил гостье тоже вежливой, но краткой и менее фальшивой улыбкой.

- Добрый вечер, миледи. Я выслушаю вас, если это так важно, что вы даже не отдохнули с дороги. Как ваше имя?

- Я Ева Слизерин, – ответила женщина.

Король удивленно поднял брови, оглянувшись на застывшего неподалеку Салазара, который ничем не ответил на этот взгляд.

- Да, – кивнула женщина, и ее лицо приняло сдержанно-скорбное выражение. – К великому сожалению, я являюсь матерью Салазара Слизерина, которого вы, к несчастью, имеете неосторожность знать.

- Что вы здесь делаете? – процедил Гриффиндор, и рука Элиана легла ему на плечо, заставляя замолчать и не вмешиваться.

- Объяснитесь, миледи, – потребовал король. Женщина с достоинством кивнула.

- Извольте, милорд. Мой сын – маг.

Салазар прикрыл глаза, и его губы медленно искривила саркастичная улыбка.

Он почувствовал, как пепел, в который превратилась его душа полтора года назад, еще умудряется снова гореть. Хотя чего толку? Все же ясно.

Комедия окончена. Сейчас все дружно ахнут, и король отправит его на костер. Эмрис скорбно покачает головой, говоря, что ничем не может помочь, а Годрик... А Годрика куда-нибудь уведут друзья-рыцари, чтобы он не видел, как Сэл сгорит на площади. А его мать будет стоять на этой площади и смотреть, как ее сын, ее плоть и кровь, тот, которого она носила девять месяцев под сердцем, тот, которого зачем-то родила и выходила, тот, которого она успокаивала первые ночи, тот, кто знает вкус ее грудного молока, тот, чье лицо ее копия – сгорит на костре.

Он открыл глаза и увидел ее спокойный, холодный взгляд, направленный на короля.

А ему так хотелось закричать... Закричать ей ’’Мама! Почему ты меня не видишь?! Я твой сын!” Часть его, где-то глубоко внутри, под тоннами ледяного спокойствия, под тоннами перегоревшего пепла, под тоннами цинизма и сухого бесстрастия, эта маленькая часть все еще нестерпимо желала броситься в ноги этой женщине, обнять ее колени и...и увидеть, как эта мраморная маска трескается, как сквозь идеальную холодную красоту проглядывает женщина, которой она никогда не была, но которой должна была быть. Почувствовать ее ладони на своей макушке, ее губы на своей щеке, увидеть ее искреннюю улыбку, потому что она рада видеть его, потому что она рада, что он вообще родился, что он у нее есть. Но, видимо, они оба не умели улыбаться от радости.