Его мать смотрела на него абсолютно безразлично.

“Стерва,” – ударилась в голове мысль. Салазар инстинктивно еще больше выпрямил спину и плечи, продолжая холодно смотреть на все происходящее.

- Ложь! – прорычал Годрик, сделав шаг. – Вам что, мало было достать его в Мерсии, вам надо было приехать в самый Камелот?!

- Сэр Годрик! – громыхнул Артур, и рыцарь замолк. Хмурый король вновь повернулся к гостье. – Это очень серьезное обвинение, леди Ева. Я правильно вас понял? Вы обвиняете своего сына в преступлении, которое карается сожжением на костре.

- Да, все верно, – невозмутимо кивнула женщина. Артур не удовлетворился этим ответом, что несколько посмешило Салазара.

- У вас есть доказательства?

- Вам недостаточно свидетельства матери?

’’Да, Ваше Величество, – с холодным весельем подумал Сэл, – что вам еще надо, чтобы поджарить меня? Меня сдает моя же мамаша. Бегите, пишите указ о смертной казни. Я подожду, не волнуйтесь, мне спешить некуда.”

- Прошу прощения, но на чем основано ваше свидетельство?

Из-за плеча друга выглядывал Мерлин и с беспокойством поглядывал то на женщину, то на двух магов. Гостья вздохнула.

- Со мной прибыли люди – помещики и другие дворяне. Они подтвердят мое обвинение, они видели, как мой сын колдовал.

Артур снова посмотрел на Салазара, а тот встретил его взгляд с невозмутимым видом. Ему было просто интересно, что же тот решит. Советники зашептались между собой.

- Для подобных обвинений есть суд, – наконец объявил король. – Я не могу созвать его сейчас, так как многие лица, которые обязаны на нем присутствовать, находятся вне замка – время уже слишком позднее. У вас есть, где ночевать?

- Да, Ваше Величество.

- Отлично... Завтра днем будет устроен справедливый суд.

- Сир! – пораженно воскликнул Годрик. – Вы же не можете и правда судить Салазара за этот бред на основании слов этой...

- Успокойся, Годрик, – ледяным голосом прервал друга Слизерин, и рыцарь порывисто обернулся к нему. – Король сам все решит. И его решения не подлежат обсуждению.

Артур нахмурился, но ничего не сказал, а вновь обратился к Гриффиндору.

- Сэр Годрик, у меня есть обвинение. Я обязан его выслушать. Я обещаю быть беспристрастным. Решение будет справедливым, – рыцарь хотел что-то возразить, но не нашел слов, пригвожденный к месту каменным поведением своего друга, и король обернулся к Элиану и Леону. – Господа, отведите Слизерина в темницу. Ночь до суда он проведет там, только без фанатизма – вина не доказана, он только задержан.

Салазар мысленно расхохотался, распадаясь на части.

Рыцари кивнули и подошли к обвиняемому, намереваясь взять его под руки, но Слизерин гордо отдернулся. Кем бы он теперь ни был, родился он дворянином, и он никому не позволит вести себя под руки в тюрьму. Смерив рыцарей презрительным взглядом и подарив матери не больше внимания, чем она ему, он развернулся и спокойно направился в сторону темниц, сопровождаемый конвоем.

====== Глава 39. А если там под сердцем лед...* ======

Три недостатка было у Кухулина: то, что он был слишком молод, то, что он был слишком смел, то, что он был слишком прекрасен.

© Ирландские саги. Уладский цикл

Конечно же, Артур разрешил ему тут же последовать за другом. Только Гриффиндору пришлось остановиться за третьим же поворотом, чтобы прислониться спиной к стене и отдышаться, потому что от бега и возбуждения только что начавшая затягиваться рана вспыхнула возмущенной болью. Здесь, ощущая плечами и макушкой холод камня, он и переварил все свои эмоции.

Это невероятно! Это бледное чудовище, по какой-то идиотской ошибке родившееся женщиной, притащилось из Мерсии в Камелот в охоте на собственного сына! Это был какой-то новый уровень жестокости и бездушности, который Годрик не понимал. Он был в шоке тогда, полтора года назад, когда друг ввалился к ним в курятник, как истинный дворянин перепутав его с домом, и попросился переночевать. На следующий день Сэл где-то раздобыл вино и скоро уже пьяным языком поведал о том, что мать открыла на него охоту с собаками, чтобы предать властям, которые бы, согласно букве закона, отправили бы его на костер. Хоть Баярд и не устраивал Чисток, магии он боялся, и в его законах она была запрещена. Годрик тогда сказал другу, что никуда его не отпустит, что тот будет жить у них, пока не найдет клад стоимостью не меньше, чем его бывшее поместье. И сдержал слово: он выпинывал Сэла из кровати по утрам, чтобы тот работал вместе с Гриффиндорами, он обливал его супом каждый раз, когда тот кривился и просил приготовить ему что-то другое, он хохотал над его беготней за курицами в поисках яиц, он прикрикивал на него каждый раз, когда Сэл пытался воспользоваться хлыстом с лошадьми, он читал целые разъяренные лекции, когда друг отказывался лечь спать на постель с дырочкой или без ванны, но ни разу не попросил уйти. Он даже разговоров об этом не допускал. Он принял друга с его магией, потому что на тот момент год назад тот принял его собственную магию. Он до ужаса привык жить бок о бок с Салазаром Слизерином. И тихо ненавидеть его мамашу.

Каким чудовищем нужно быть, чтобы желать мучительной смерти собственному ребенку? Чтобы преследовать его полтора года и добраться до него в другом королевстве? Годрик вспоминал свою маму, которая без слов приняла, нет, даже потребовала от Сэла жить с ними в их хозяйстве, которая приходила пожелать им спокойной ночи, которая пекла своему гостю его любимые пироги, которая учила его готовить, которая выхаживала его, когда он однажды сильно заболел гриппом посреди зимы, которая обняла его на прощание так же крепко, как своего сына. Женщина, желающая своему ребенку костра, явно не имела никакого повода называться матерью. И уж точно она не имела никакого права называться матерью друга Годрика, потому что это ей кое-чем грозило – он ни за что не даст казнить Салазара. Ни за что.

Отлепившись от стены и собравшись с силами, рыцарь возобновил свой путь. В темницы он спускался до того только пару раз, когда конвоировал туда преступников, но всех их ждали менее приятные камеры, чем Слизерина. Тут было сухо, относительно тепло, чисто, здесь существовала довольно сносная койка, низкое окно с решетками и много сена на полу. Однако дворянина это не впечатлило: привереда даже не стал садиться на койку, а стоял у окна.

- Эй, ребята, – обратился Гриффиндор к стражникам, – идите погуляйте, оставьте нас.

- Сэр Годрик, – удивленно протянул один из них, – нам же велено охранять...

- Мне разрешено остаться с ним наедине, – добавил рыцарь. – Приказ короля.

Поверив его слову (на их счастье, достоверному), стражники допили из своих кружек, сложили веерами карты, отперли камеру, заперли ее за вошедшим рыцарем и отправились в дальний конец коридора. Друзья слушали их удаляющиеся шаги молча. Слизерин выглядел как всегда невозмутимо, лишь слегка устало. Гриффиндору было достаточно бросить один взгляд на него, чтобы все понять. И разозлиться. Дождавшись, когда разговоры стражников станут раздаваться издалека, Годрик широкими шагами приблизился к другу.

- Не смей признаваться, понял? – прошипел он. – Мы все решим, у них нет доказательств, только не вздумай делать глупостей, понятно?

К его ужасу, друг равнодушно усмехнулся.

- Уже поздно, – негромко сказал он. – Шел бы спать.

- Сэл... – угрожающе проговорил Годрик, и маг вздохнул.

- Все хорошо, Гриффиндор. Все правильно. Я не мог бегать от нее вечно, когда-нибудь правосудие бы меня нашло.

- Правосудие? – с трудом удерживаясь на тихих тонах, прорычал рыцарь. – Какое, к черту, правосудие?! Ты маг! Это не преступление!

- Скажи это Артуру, – хмыкнул Слизерин. Годрик порывисто кивнул.

- Когда-нибудь скажу. Но сейчас дело не в Артуре, верно? Дело в твоей матери, – друг молчал, и он приблизился. – Ты не должен сдаваться ей, слышишь? Твоя мать порядочная сволочь, ты не можешь согласиться умереть просто потому, что она тебя не любит.