- А как ты собираешься шить одежду на меня? Швеи же обычно мерки снимают, – снова спросил Гриффиндор, не умея занять себя ничем другим, кроме разговора. Тут уже Гаюс не мог прикрыть девчонку, и она ответила сама. Голос ее был тих и зажат, хотя руки продолжали работать с уверенностью и быстротой умелой мастерицы. Иногда она щелкала пальцами и одними губами шептала заклинания, и ткани разрезались невидимыми ножницами, накладывались друг на друга, чуть взлетали над столом, чтобы было удобнее подвернуть и зашить края.

- У тебя и короля одна фигура. Один рост, одна ширина плеч и талии. А его одежду я часто вижу в прачечной. К тому же, одежда колдунов обычно широкая, и даже если я ошибусь на пару дюймов – это роли не сыграет.

- Уж не ошибись, – насмешливо усмехнулся он.

Пару минут спустя открылась дверь. Даже несмотря на то, что походка, прозвучавшая снаружи, была всем здесь знакома, летающие над столом предметы рухнули обратно, а швея испуганно обернулась. Вошедший Мерлин заметил это и нахмурился, закрывая дверь.

- Нет, нам все-таки нужен какой-то пароль, что ли... – пробормотал он.

- Предлагаю вепря, – с готовностью сообщил Гриффиндор. Эмрис уставился на него.

- Вепря.

- Ага. Мы с Сэлом, когда нам нужен пароль, используем слово “вепрь”. И в дверь мы простукиваем его же.

- ...Почему?

- Потому что это его любимая дичь на охоте. И он охотился именно на вепря, когда мы с ним подружились.

Мерлин отвел взгляд, усталым жестом снимая с себя куртку.

- Все чуднее и чуднее... – он приблизился к столу, с интересом наблюдая за работой Пенелопы. – Помощь не нужна?

Девушка улыбнулась.

- Иди спать, ты устал.

- Ты тоже...

- Ты не умеешь шить.

Мерлин сдался этим мягким возражениям и, пожелав спокойной ночи всем, отправился к себе в каморку. Гаюс зажег несколько новых свечей и все поставил на стол, так что весь свет в комнате оказался под боком у швеи. Потом он тоже пожелал спокойной ночи гостям и ушел к себе. В главной комнате, чей полумрак сгущался над ярким заревом свечей на столе, остались только двое, которые меньше всего хотели быть наедине.

Годрик и хотел бы уснуть. Уснуть, чтобы поменьше находиться в обществе этой девушки, но тело его решительно отказывалось спать. Он ворочался с боку на бок, принимался считать овец, начиная всегда с девушки у стола, сбивался и начинал снова. Потом считал бутылки рома – это был способ Слизерина. Затем, исчерпав все способы и окончательно расхотев спать, он снова лег на спину, закинул руку под голову, а другой под собственный тихий шепот поднял огоньки со свечей на столе, чтобы они отлетели все к потолку над его постелью, и стол погрузился во мрак. Увлеченная работой девушка даже не сразу заметила темноту. Он с насмешливой улыбкой наблюдал, как она кинула взгляд на свечи, заметила, что они не горят, но при этом свет в комнате есть. Она обернулась и увидела наконец его, улыбающегося, ладонью держащего огоньки над собой.

- Не смешно, – буркнула Пенелопа. Глаза ее сверкнули золотом, и огоньки поплыли обратно. Годрик не стал их удерживать, и скоро свечи снова горели. – Пожалуйста, не трогай меня. Я же для тебя здесь стараюсь, для тебя и Мерлина.

- Ага, – лениво протянул Годрик, повернувшись на бок. – Особенно для Мерлина, правда?

Свет свечей предал ее, и он увидел румянец, заливший ее щеки.

- Замолчи, – только и попросила она. – Не отвлекай меня.

- Да ладно тебе, Пуффендуй, – усмехнулся рыцарь. – Тебя не отвлечешь. Вон ты как отлично справляешься. Ты же неплохая швея. Так что давай поговорим, все равно мне не спится.

- А тебе хочется со мной разговаривать?

- Не очень, но выбора у меня нет. Давай, поговорим о тебе и твоей влюбленности.

Пенелопа сжала кулаки, на несколько секунд прекратив работу. Но ответ ее был все равно тихим.

- А может, о тебе и о твоей САМОвлюбленности?

- Ого, мы научились дерзить! – Годрик негромко похлопал в ладони. – Растешь, мышка. Я вижу, общение со мной идет тебе на пользу. Глядишь, скоро совсем смелой станешь.

Пенелопа обернулась, не переставая отмерять пальцами ткань.

- Смелость не в том, чтобы защищать себя. Смелость в том, чтобы защищать других.

- Ну да, – легко согласился Гриффиндор. – Именно поэтому завтра я еду спасать друзей и народ от великана, а ты остаешься здесь молиться за меня. – Девушка промолчала, и это его разозлило. Да выйдет она из себя в конце концов? Есть ли в этом существе хоть капля гордости и храбрости? – А если серьезно. Вот если бы так случилось, что ехать сражаться с великаном нужно было бы тебе одной. Спасать короля, друзей, невинных селян. Ты бы поехала?

Пенелопа молчала довольно долго, зажав зубами нитку и сшивая вырезанные формы тканей, и он уже подумал было, что она не ответит, как она тихо произнесла:

- Не знаю. Я знаю, что должна была бы. Но смогла ли бы...не знаю.

Годрик чуть не фыркнул.

- Во-от. Что и требовалось доказать.

Вдруг швея вскинула голову.

- А ты думаешь, что все дело в смелости? – спросила она таким тоном, что ему вдруг на секунду почему-то стало стыдно. Хотя в этом тоне не было ни твердости, ни жесткости, но он был каким-то...жутко похожим на тон его мамы. – Что достаточно человеку быть храбрецом, как все, он уже молодец?

- А что еще может быть важнее храбрости? – неожиданно серьезно ответил вопросом на вопрос рыцарь. – Если человек труслив, то он обязательно станет предателем и обузой.

Пенелопа помрачнела.

- Может быть, – произнесла она. – Но храбрец может стать подлецом и преступником. Храбрость это лишь двигатель. Храбрость – это отличный, резвый конь.

- И кто же, по-твоему, всадник? – насмешливо улыбаясь, спросил Годрик.

- Доброта, – просто ответила девушка. – Храбростью должна править доброта. Иначе ничего не получится.

Неожиданно для себя рыцарь глубоко задумался над этими словами, и несколько минут в темных покоях царила тишина. Но потом он цокнул языком, покачав головой.

- Нет. Нельзя так. Доброта не может править. Ей самой невдомек, куда идти и что делать. Вот взять, к примеру, тебя. Ты вон всем бежишь платочки поднимать, не помня, что платки роняют не для того, чтобы поднять. И эта “помощь” только одни неприятности наживает.

- Не всегда, – возразила девушка, разорвав пальцами нитку. – Благодаря этому я попала во дворец и вот, сегодня достала для вас косметику.

- Кстати о косметике. Откуда ты умеешь ей пользоваться?

- Я работала служанкой уже много лет у нескольких женщин, две из них были знатными дамами.

- И что, они все просили тебя размалевывать им лица под ведьм?

- Нет, – эта несносная девица умудрилась мило хихикнуть на его слова. – Но они участвовали в маскарадах, и да, просили рисовать им разные маски. Ведьм, правда, не было, но были всякие былинные и сказочные герои, а еще абстрактные, вроде Луны и Солнца, Зимы и Весны, – увидев, что он слушает, она мягко, хоть и робко, улыбнулась и попросила: – Может, расскажешь о себе?

- Обо мне? – удивился рыцарь.

- Да, о тебе.

- А что, Мерлин тебе все не рассказал?

Пенелопа почему-то засмущалась.

- Я не спрашивала.

- Ты уже здесь...сколько? Когда ты появилась?

- Две недели.

- Две недели! А еще не спросила о прекрасном и несравненном мне, – Гриффиндор ехидно ухмыльнулся. – А-а, понимаю. Ну да, конечно, как это так – подойти к самому Мерлину и спросить. Должно быть, это дико страшно.

Девушка снова покраснела и кинула на него обиженный взгляд.

- Я посмотрю на тебя, когда ты влюбишься.

- Непременно, – расплылся в улыбке Годрик. – И…

Тут внезапно открылась входная дверь. Без стука, даже шагов не было слышно. В первый момент Годрик не знал, что и думать, но на пороге оказалась девочка лет двенадцати. Худощавая, с той нескладной фигурой, что бывает у девчонок на пути из детей в девушки. Каштаново-рыжие волосы волной спускались по спине, не доставая талии, и непослушно лезли в глаза. На ней была белая ночная рубашка и огромная шаль, которой ее, наверное, можно было обернуть два раза.