- Поэтому мы целились не в него.

- Мы знали, что каждый из вас точно так же сто раз умрет за него.

- Мы целились в вас.

Мерлин молчал. Он понимал, что сделал. И осознание, какой огромной была его ошибка, придавило так, что он осел на каменный пол, сдавив голову руками.

- Вы не дали подсказки... – прошептал он, не веря, что в его руках был такой шанс, и он упустил его. Он собственными руками убил друга. Он лишил его шанса на спасение. Это он и только он виновен во всем. Какой же он идиот...

- Эмрис, – печально вздохнула старуха, – разве ты сам только что не сказал, что не было никакого смысла осуждать Артура, если мы не осудили других?

- Мы не смогли бы заставить Утера прислушаться к нам. Даже если бы ранили его сына. Он бы продал за это себя, но не королевство.

- Тем более нас бы не услышали ни Саррум, ни Моргана, ни Беренгар. Но нас услышал Артур.

- И я его разубедил... – прошептал Мерлин, все больше сжимая голову руками. – Он же готов был пустить магию, он готов был поменять свое мнение, это я его переубедил, это я, это все я... Боже...

- Не надо, Эмрис, – мягко, но требовательно произнесла старуха. – Вас было двое.

- Вы оба приняли это решение.

- Мы все пытались.

- Видимо, эту судьбу не переломить...

- Это была не судьба, – качнул головой Мерлин, поднимаясь. – Это был я.

“Ты один из самых благородных и чистых людей, которых я встречала, – вспомнились ему слова Пенелопы. – Не позволяй страху изменить это.’’

Он позволил. Он позволил своему страху убить все.

С тех пор, как он увидел видение ватеса, он думал, что судьба его друга написана на небесах, до которых ему не дотянуться, чтобы переписать ее. И тут совершенно невероятным образом в его руках оказалась власть всех спасти, он действительно мог все изменить и не допустить гибель Альбиона. И он добровольно отдал эту возможность, даже оттолкнул, со всей силой, с какой только мог. Глупец. Он все погубил. Ничего уже не исправить. Дороги назад никогда не будет. Падение Камелота грядет очень скоро. И Артур все равно умрет.

Именно с такими мыслями он стоял на следующее утро перед возмущенным Артуром. Мерлин едва слышал, что тот говорил – что-то про опоздание, про день самовольной отлучки, про очередную выходку, про кучу неудобств, которые последовали из-за того, что слуги не было рядом. Мерлин слушал и грустно кивал. У него не было сил притворяться, что он просто где-то гулял, не было сил шутить, острить, огрызаться, даже просто смотреть в глаза другу, смерть которого собственноручно предрешил. Смотреть и знать, что эти глаза очень скоро, наверняка, закроются навсегда. Смотреть и думать, сколько у него осталось времени сообразить мало-мальский план Б. Ему даже хотелось, чтобы его отправили перемыть все полы замка, отполировать доспехи всех рыцарей и почистить денники всех лошадей. Может, так он будет чувствовать себя хоть немного менее виноватым в крушении мира.

- Опять целый день шлялся по тавернам?! – рявкнул Артур. – Будто кто-то давал тебе выходной! Будто прямо сейчас, черт возьми, самый подходящий момент смыться от своих обязанностей!

- Да, – невозможно грустно кивнул Мерлин. – Да, я был в таверне...

- Весело. Можно я тоже буду вот так запросто сбегать, а? Вот приедут ко мне послы от Одина, а я в таверну сбегу! Пусть за меня жена отдувается! Как это назвать, а, Мерлин? Это месть? Я еще и перед тобой в чем-то так сильно виноват? Или это просто невероятное умение делать все наоборот? Почему ты решаешь сходить в таверну именно тогда, когда больше всего нужен на службе?

- Прости... – только и ответил очень тихо маг. И это было искренне. Это то, что он хотел бы сказать, пускай и не про таверны.

- Чего ты такой кислый? Отобрали деньги? Проиграл все жалованье? Или в драку влез? Имей в виду, я больше твои загулы оплачивать не собираюсь! Может, хватит уже? Все, молодость свою ты уже отгулял, может, уже найдешь свою голову, которую ты, наверное, тоже в какой-нибудь таверне потерял однажды?

- Прости.

Вид у него был до того несчастный, что у Артура кончился весь запал. Он сердито фыркнул и махнул рукой на дверь, придвигая к себе бумаги, которыми занимался до прихода слуги.

- Исчезни, Мерлин, уйди с глаз, пока я тебя не прибил. Ты похож на облезлого кота, на тебя даже орать уже невозможно. Пошел вон, сказал, иди полы в моих покоях помой и отсыпайся. Не хочу завтра на такую же кислую физиономию смотреть.

Мерлин склонил голову – жест, который частенько забывал сделать ввиду тесной дружбы. И поплелся прочь из зала.

- Держи правую сторону, я сказал! Не задирай голову – отрубят. Так обзор больше. Попробуй из второй позиции...нет, не так...да подожди ты!

И тут Годрик не понял, как оказался на земле. Просто миг – и он рухнул спиной на прошлогоднюю траву. Где-то вокруг него грянул хохот рыцарей.

Гриффиндор приподнялся с земли и с усмешкой схватился за протянутую руку. Мордред улыбался, хвастливо, гордо и радостно, словно ему было лет двенадцать. А Годрик даже не смог на него рассердиться, потому что был слишком счастлив видеть этого мальчишку живым и здоровым. Он был в патруле, когда произошла вся история с Дизиром, а потому оказался у постели юного товарища только, когда Артур и Мерлин уже уехали его спасать. Он успел намотать по замку кругов восемьдесят и вывести из себя всех вокруг, когда Мордред внезапно пошел на поправку. Все рыцари, бывшие в замке, убедились, что их младший в порядке, и наконец разошлись. Мордред рассказал Годрику про Дизир, а потом вернулись король и его слуга, и все стало еще непонятней. Артур рассказал про договор, про решение, которое должно было убить Мордреда, но отчего-то не убило. Мерлин тоже не знал, почему Дизир так поступил в итоге, так что эта история осталась для всех загадкой.

А вот Пенелопа просто напекла пирогов и заставила мужа отнести их все Мордреду, строго-настрого запретив показываться с ними Слизерину, который, по ее мнению, и так ими злоупотреблял. Впрочем, Годрик все равно не виделся с другом с того самого дня. И даже не потому, что все еще злился, а потому, что не знал, что делать. Он не мог понять случившегося, не мог понять, как оно могло случиться из-за его друга, в котором он всегда был уверен. Он не знал, кого встретит, открыв дверь старого дома – знакомого ворчуна Сэла или того неизвестного, полного злобы и жестоких слов человека, способного поступить так гнусно. Он не знал, что ему делать. Поэтому, как это называла Пенелопа – оббегал проблему по дугообразной.

- Это было неожиданностью, – беззлобно фыркнул Годрик, отряхиваясь. – Я смотрел на твою правую руку, чтобы поставить тебе правильную стойку.

- А я этим воспользовался, – ухмыльнулся Мордред. – Хорошая реакция – залог выживания, ты сам же мне это говорил, да?

Гриффиндор сощурился. Без предупреждения запустил пальцы в волосы юнца, взлохматив их и пригнув его голову вниз. Мордред засмеялся, стараясь отодрать от себя его руку.

- Теряешь форму, Годрик, – весело прокомментировал Артур. – Хотя я понимаю, да, на таких пирожках, как печет твоя жена, я бы, наверное, тоже...

- Давайте я позову Мерлина, сир, и он нам скажет, сколько килограммов вы набрали? – растянул губы в улыбке рыцарь, борясь с Мордредом. Рыцари, бывшие на тренировке, новым смехом поддержали шутку.

- Не зарывайтесь, сэр Годрик, – пригрозил ему Экскалибуром король. Но маг проказливо хмыкнул, отпуская Мордреда. Тот отлетел от него, взлохмаченный, запыхавшийся и весь от пяток до макушки веселый.

- А что, боитесь поколебать свой авторитет? Конечно, какие ваши годы, сир. В молодости вы были лучшим воином Камелота, но сейчас уже, наверное, стоит провести новый конкурс на это звание.

- Молодости? Сколько, по-твоему, мне лет?

- Сто пятьдесят девять? Я из вежливости убавляю, Ваше Величество.

- Ну, держись!

Артур показательно крутанул меч и жестом позвал сразиться. Довольный, что распалил его, Годрик подмигнул Мордреду: