Сам он был в этот раз не в кольчуге, а в обычной, хоть и чистой красной рубахе. И не потому что считал, что рыцарская форма недостаточно хороша для подобного рода событий. Просто он ходил в ней практически всегда и не хотел, чтобы сегодняшний день был просто одним из многих. Он хотел, чтобы этот день чем-то отличался, был значительным и не связанным с его службой. Даже не так. Его служба была его мечтой, его радостью, его будущим, потому что она позволяла быть на стороне короля Былого и Грядущего и великого Эмриса, она позволяла ему вместе с ними строить Альбион. Но сегодняшний вечер не должен был зависеть от предназначенного им будущего, сегодня вечером они не могущественные волшебники, которым суждена великая судьба. Сегодня вечером они просто Годрик и Пенелопа, просто двое влюбленных.

Он еще днем сказал Алисе, чтобы она вечером передала сестре его просьбу прийти. Видимо, маленькая бестия обо всем догадалась и не подумала держать язык за зубами (а, может быть, он просто настолько очевиден), потому что Пенелопа пришла не в своем обычном рабочем платье. Она надела лимонно-желтое платье, с длинными широкими рукавами до колен и широким белым поясом. Он видел это платье у нее в сундуке (любопытство не порок) и знал, что оно досталось ей от мамы, а той – от одной сердобольной госпожи, которой она служила. Волосы Пен впервые собирать не стала, и толстая коса сегодня падала очень густой и пышной ярко-рыжей вьющейся волной до самого пояса. Разливающийся по Камелоту май рассыпал по круглому личику девушки веснушки. Их было даже больше, чем помнил Годрик, и в каждую новую он запросто влюбился.

Пенелопа старалась не улыбаться, но у нее ничего не получалось.

Когда он провел ее мимо цветов в маленькое царство свечей, она прижала к пухлым щечкам ладони, желтые рукава упали к локтям, обнажая руки. Глаза, в которых была вся расцветающая зелень, смотрели на него так, будто он сейчас спасет целый мир.

Чувствуя себя на самом деле очень глупо, Гриффиндор опустился на одно колено. Ему все казалось, что он произнесет все не так, как дОлжно. Может, действительно надо было позвать барда, чтобы он напел эти стихи сам?

- Наступит ночь, иль день придет, – сглотнув, начал он. – Дрожу я, все во мне горит. Страшусь открыться ей: вот-вот отказом буду я убит. Чтоб все не разорить дотла, одно мне остается – ждать. Я счастлив и среди невзгод... – тут он запнулся, забыв продолжение и отчаянно покраснел, вспоминая. Пенелопа нисколько не изменилась в лице, и радость в ее улыбке немного успокоила его. – Разлука ль, встреча ль предстоит – все от нее: велит – и вот уже я прост иль сановит, речь холодна или тепла, готов я ждать иль прочь бежать. Увы... – он полез за отворот черной жилетки и достал кольцо. – А ведь она могла меня давно своим назвать. (1) Пенелопа...

- Да!

Волшебница маленьким огненно-желтым вихрем оказалась рядом с ним на коленях, жадно целуя. Гриффиндор несколько стушевался, обнимая ее в ответ, но все-таки спросил:

- Ты же понимаешь, что эти стихи не я написал?

- Мне достаточно, что ты их умудрился выучить, – ответила Пуффендуй, отстраняясь. – С твоей-то поразительной усидчивостью.

Годрик рассмеялся, надел ей кольцо, взял ее лицо в ладони и увлек в долгий поцелуй. Они бы так и остались прямо тут, на полу кухни, сплетясь и не обращая внимания больше ни на что вокруг, если бы из-за этого не перестали действовать заклинания. Все свечи разом потухли, а скрипка жалобно звякнула, замолкая. Испугавшись этого звука, они подскочили. И хором рассмеялись, поняв, что случилось.

Радостная суета захватила весь замок. Так как свадьбы рыцарей частенько сопровождались пиром в кругу их товарищей и правителей, если те не были заняты, то король Камелота тоже не погнушался этой традицией.

- Еще один пир? – шутливо изумился Мерлин, когда Артур объявил, что устроит малый пир в честь свадьбы Гриффиндора и Пенелопы. Потом наклонился и понизил голос до громкого шепота, чтобы слышали все. – Какая это будет по счету дополнительная дырка в ремне, сир?

- Заткнись, Мерлин, – проворчал Артур.

Пир был устроен на последней неделе мая, незадолго до празднования Круэля. На этом пиру были только рыцари и их дамы, а также Алиса, Гаюс, Мерлин, Слизерин, Кандида и королевская чета. Несмотря на то, что этот пир был больше домашним, нежели официальным, Гвиневра все равно решила принарядиться. Часов в шесть она сидела в своих покоях уже в том самом фиолетовом платье, в котором была запечатлена на гобелене, и занималась своим лицом. Перед ней стояли и лежали флакончики и бутылочки, тряпицы и ватки. А недалеко от нее, поставив подбородок на сложенные на столе руки, сидел Артур, внимательно наблюдая за ней. Он специально отложил все дела на завтра и теперь спокойно бездельничал, потому что ему достаточно было надеть одну из старых, почищенных Мерлином рубашек, и он был бы уже готов. Спустя много минут тишины Гвен заметила, что муж слегка удивленно улыбается.

- Что? – спросила она, складывая в пальцах ватку.

- Ничего. Просто наблюдаю. – Помолчав, он все же спросил: – Как вы это делаете?

- Что именно? – не поняла Гвен.

- Вот это, – король неопределенно кивнул на приборы. – Вы делаете себя красивыми со всеми этими штуками.

- Ты спрашиваешь меня, как мы пользуемся косметикой?

- Нет, я про вот эти...

- Это тоже косметика.

- Тоже? – еще больше удивился Артур. – Я думал, это только... – не придумав слова, он пальцами провел под глазами, видимо, имея в виду средства, которыми их выделяют. Гвен усмехнулась.

- Нет, это тоже.

- Что ты в руках держишь?

- Это пудра.

- Пудра.

- Пудра, – хихикнув, повторила королева. – Ей выравнивают тон кожи.

- И что, это тоже нужно? – с каким-то детским недоумением спросил мужчина.

- Конечно, – серьезно кивнула женщина. – Ты бы меня не полюбил, если бы увидел мое лицо с утра.

Король завис. Причем конкретно.

- Но...я же вижу твое лицо с утра..?

- Нет, не видишь, – хмыкнула Гвиневра. – Я просыпаюсь гораздо раньше тебя.

- И успеваешь намазаться этой...пудрой?

- Да.

И не успела Гвен еще раз подобрать на ватку пудру, как баночку, вместе с крышкой забрала рука мужа.

- Эй, отдай! – смеясь, вскочила со стула королева. Артур отбежал от нее на пару шагов, высоко над головой поднимая баночку. В голубых глазах горел тот самый детский авантюризм, который она так любила, та самая мальчишеская шалость, которая заставляла ее смеяться.

- Я жажду увидеть твое настоящее лицо с утра, – наигранно пылко заявил король.

- Ты не хочешь его видеть, – очень стараясь быть суровой, отрезала Гвен, подбираясь к мужу.

- Я уверен, что все не так плохо.

- Отдай!

- У тебя бородавки?

- Что? Нет!

- Прыщи?

- Ты даже знаешь, как они называются?

- Я вообще много чего знаю, не замечала?

- Да-а? А ты знаешь, во что превращается женщина, которой не дают накраситься перед праздником?

- В тролля?

- Ну все, Артур Пендрагон, сейчас твоя сестра покажется тебе милым ангелом!

Благо, к тому моменту, как в дверь постучали, они успели перебежать в женскую комнатку. С другой стороны, в покои зашел Леон, а он бы не стал комментировать смешную сцену супругов, если бы стал ей свидетелем.

Сразу после церемонии, Годрик и Пенелопа отправились в замок, где были встречены радостной шумной толпой, которую стоило огромного труда рассадить по местам за столом. И кто бы сомневался, что первый тост произнес Гвейн. Конечно, на середине длинной речи его прервал Леон, потому что кто-то должен был. Пара дружеских колкостей, и вот уже гремят, встречаясь, кубки.

Для Годрика было огромным счастьем, что он сумел уговорить приехать свою мать. До того он дважды ездил к ней домой, но сама она наотрез отказывалась приехать в Камелот. Сколько бы он ни расписывал королевство, каким оно стало, мать все равно помнила то, каким оно было. И вот, на свадьбу сына, она все же решилась. И не пожалела. Он видел, как сияли ее глаза, когда она в полнейшем шоке шла по улицам города или когда с ней учтиво здоровались веселые, дружелюбные рыцари.