К лету я уже был своим в школе. Обзавелся друзьями-товарищами, практически со всеми у меня сложились хорошие отношения, правда, только один охламон, по имени Вова, сидевший за задней партой, иногда доставлял неудобства, внезапно наклоняясь и пытаясь пощекотать меня под мышками. Знал, подлец, что я щекотки боюсь, правда, получал за это тем, что попадалось под руку, но и приходил в дикий восторг от того, что мне за поведение ставили неуд. Но это были единичные случаи, а в основном школьные будни не отличались разнообразием, и только в выходные и праздничные зимние дни мы отрывались по полной, катаясь на санках с дамбы возле речного порта, играя в снежки и строя ледяные крепости, а ранней весной – плавая в заливе на отколовшихся льдинах. Ну а когда от снега очищался асфальт, предпочтение отдавалось велосипедам.
Закончился очередной учебный год, наступило долгожданное лето с жаркими солнечными днями. Как-то пошли мы купаться на небольшой дикий пляж с названием «Пожарка», который был на маленьком островке. Он назывался так потому, что у берега, со стороны пролива, отделяющего этот клочок земли от большого острова «Локомотив», куда я ходил в секцию бокса, стоял дебаркадер, с пришвартованным к нему пожарным катером «Зоркий». И вот там выяснилось, что я совсем не умею плавать, даже по-собачьи. Я как-то об этом не задумывался, ведь на озеро Кабан, я с друзьями всегда ходил с накаченной автомобильной шиной и купался, никогда не выпуская из рук этот спасательный круг. Учиться плаванию на речке я как-то побоялся, так и ходил все лето барахтаться около берега, на мелководье. Стыдно, но на глубину страшно.
Лето, как всегда, быстро пролетело. Новый учебный год начался с того, что я записался в бассейн, находившийся на ул. Сафьяна, в секцию плавания, с целью плавать научиться. Спорт красивый, никого по голове бить не надо, да и ездить недалеко, всего две остановки на трамвае. Позанимался полгода, научился всем видам, кроль, брас, баттерфляй, и на спине легко, так что к следующему лету я стал неплохим пловцом и уже купался весь сезон, без страха утонуть. А осенью, где-то в конце сентября, на наше занятие, пришло несколько посторонних. Нас всех по очереди попросили попрыгать в воду, с так называемых тумбочек, а после тренировки некоторым, в том числе и мне, предложили немного поменять вид спорта – заняться прыжками в воду. Я согласился, не раздумывая, разве я мог отказаться, это же так любопытно, заманчиво и увлекательно. Единственный бассейн с вышкой был тогда только в нашем танковом училище. Конечно, далековато от дома, минут 20 езды на троллейбусе, но зато дом бабули рядом. Мне выписали пропуск на свободный вход, и я стал ходить, прыгать. Мне очень понравился этот вид спорта, я был в восторге от него, особенно от тренировок на батуте в спортзале. Подлетать под самый потолок, ощущать чувство полета и радость от владения своим худеньким телом, это было здорово. Я так увлекся прыжками, что стал меньше уделять внимания учебе. А тогда тренеры каждую неделю проверяли дневники, и если появлялись двойки, тебя отстраняли от занятий, так что это было огромным стимулом к учебе. Я быстро подтянулся и продолжил посещать бассейн. После тренировок я обязательно забегал в гости к бабушке, но теперь не только для того, чтобы увидеться с ней, но еще и для общения со своей радостью.
Осенью я подобрал брошенную овчарку, мы соорудили ей будку в огороде около дома и посадили на цепь. Назвали собаку Ладой. Уж такая у нас была с ней любовь, так она меня ждала. Я не столько спешил к бабушке, сколько к этой большой, злой, но ласковой для меня собаке. Я всегда приносил ей какую-нибудь вкуснятину, котлетку, пирожок, все то, что не съедал в школьной столовой, приберегая для нее. Особенно ей нравились, как и мне, пирожки с ливером, которые выпекали в столовой, где работала моя матушка. Они продавались с мобильных лотков на Колхозном рынке по 4 копейки, и я частенько приобретал их по пять штук на деньги, выделенные мне на обед; три съедал, а два нес своей любимой, лохматой, хотя и был у меня очень большой соблазн проглотить эти горячие, очень вкусные кулинарные изделия.
Той зимой я впервые понял, какая бывает привязанность, преданность и дружба. Сколько было радости у Лады при моем появлении. Прыжки, тихое подвывание, бешеная круговерть хвоста, и, под конец, сильные объятия с последующим лобзанием. Но, к сожалению, недолго продлилась наша дружба. Невзлюбила Лада ни соседей, ни письмоносицу, и бабуля настояла на том, чтобы определить эту злобную для других, но добрую для меня собаку в охрану на мясокомбинат, где работал сосед наш, дядя Петя. Был я очень расстроен, и это еще слабо сказано, но понимал, что расставание неизбежно. А еще я начинал понимать, что не всегда человек может делать то, что хочет, как хочет, и когда хочет, и нужно иногда смириться с обстоятельствами, которые сильнее тебя. Утешал я себя только тем, что Ладушка моя будет иметь крышу над головой и всегда будет сыта. Но все равно расставание было для меня тяжелым, я очень долго переживал и старался чем-нибудь отвлечься от грустных мыслей, иногда это удавалось.
Зима в тот год была студеной, и поэтому нам временами удавалось прогуливать школу, до которой, в принципе, можно было добежать за пять минут. Но какая была радость услышать по радиоприемнику о том, что занятия в школах отменены из-за сильных морозов. Это же можно было поиграть в хоккей во дворе, или с друзьями в догонялки в подъезде, убегая от преследователей, перепрыгивая через перила. Вот так я тогда и добегался, и допрыгался. В очередной раз, приземляясь на площадку нижнего этажа, я подвернул ногу и снова повредил щиколотку, и именно ту, которую когда-то раздробил бетонной плитой. Опять моя глупость и опять нога в гипсе. Хорошо еще, что произошло это за неделю до Нового года, накануне каникул, и из тренировок я выбывал ненадолго, как мне тогда казалось.
Доскакав до квартиры, я позвонил по телефону матушке на работу, благо, работала она рядом, и рассказал о случившемся, естественно, утаив настоящую причину травмы. Маман быстро примчалась, взяла в сарае санки, посадила в них великовозрастного малыша, ученика седьмого класса, и повезла по скрипящему от мороза снегу в травмпункт. Мне снова приделали, как и тогда, в первом классе, гипсовый сапог, и я в санях, на маменькиной тяге, отправился домой. Как назло на широком перекрестке, прямо посередине, санки одним полозом наехали на рельс, накренились, и меня уронило на проезжую часть. И смех и грех. Транспорт встал, и я встал, на колени, перевернул санки, уселся в них и дал команду ехать, выставив вперед, как указующую направление, загипсованную и укутанную в толстое одеяло ногу.
Две недели прошли незаметно за сборкой моделей самолетов и чтением книг.
С меня сняли гипс, и я снова был готов к свершениям. Хорошо, что заживало на мне все, как на собаке. Учебный год продолжался, продолжались и тренировки. У меня были задатки к занятию высоких мест на соревнованиях, но как-то не сложилось. Тренер наш был очень молод, и больше внимания уделял не нашим ошибкам в прыжках, а встречам в раздевалке с молодыми девицами, коих приводил ему товарищ его, курсант училища. Так что заниматься нами ему было недосуг, и, к всеобщему сожалению, призовых мест на соревнованиях нашей команде завоевать не удавалось. В результате группу расформировали, часть отдали другому тренеру, ну а я, после нашего неудачного выступления, получив от наставника незаслуженный, как я считал, нагоняй, сильно оскорбился и бросил это, такое милое сердцу занятие. И даже последовавшие затем извинения этого безответственного тренера не смогли меня, униженного и оскорбленного, вернуть в этот спорт. Конечно, всегда легче винить в своих промахах кого-то другого, наверное, нужно было усмирить не в меру разыгравшуюся гордыню, все взвесить, и продолжать тренироваться, но что сделано, то сделано. Прыжками в воду заниматься я перестал, хотя и остался верным поклонником этого красивейшего вида спорта.
