Она не играет в этой ситуации.
После того, как она прячет его оружие в безопасном месте, она наставляет свой пистолет в расстояние между нами, готовая застрелить любого из нас, кто попытается сделать следующий ход. В машине надолго воцаряется тишина, а шестеренки у меня в мозгу отчаянно крутятся, пока я пытаюсь придумать, что делать дальше.
— Ты меня не помнишь, — неожиданно спрашивает Мэнди. — А ты?
Я снова смотрю на нее в зеркало и не могу скрыть своего смущения.
— А что должна?
Она смеется и качает головой.
— Я знала, что ты не помнишь. Да и Донни тоже.
Мы с Донни смотрим друг на друга, и на наших лицах одинаковое выражение замешательства.
— Полагаю, это не удивительно, — говорит Мэнди. — Учитывая, что она тоже не узнала меня. Вот тебе и три против трех.
— Кто? — требую у нее ответа.
— О ком ты вообще, мать твою, сейчас думаешь?
— О Талии? — шепчу я.
— Да, я говорю о твоей драгоценной чертовой Талии, — огрызается она. — И у меня есть новости для вас, ребята. Я-то вас всех прекрасно помню.
Я не знаю, о чем говорит Мэнди, но одно я знаю наверняка. Свет на крыльце горит, но дома никого нет. Она, к чертовой матери, бредит и явно близка к психозу. Донни вообще ничего не говорит, что уже хорошо, по крайней мере, ради разнообразия. Поэтому я пытаюсь игнорировать ее и продумать план, чтобы выбраться из этого, но Мэнди просто продолжает говорить.
— Посмотри-ка на себя? — смеется она. — Даже сейчас, ты так чертовски эгоистична, что не веришь мне. Я не существовала для тебя тогда, и до сих пор не существую.
— Хорошо, Мэнди. — Голос у меня спокойный и ровный. Она хочет поговорить, мы поговорим. Это хорошо отвлекает, пока я думаю. — Скажи мне, откуда ты думаешь, ты знаешь меня.
— Я, должно быть, тысячу раз проходила мимо тебя на улице. Но ты даже не взглянула на меня. Я даже спала на тех же лестничных клетках, на заброшенных складах...
Она ткнула себя пальцем в грудь, когда ее голос дрогнул.
— Это была я.
— Ты из Южного Бостона? - интересуюсь я.
Опять же, я удивлена. В те дни на улице было много беглецов. Мы все разбились на маленькие группы. Но я действительно не узнаю Мэнди. Тогда я не хотела заводить друзей, я просто хотела выжить.
— Я немного освежу вашу память, — говорит она. — Знаешь гастроном на М-стрит? Тот в парке?
Донни застывает рядом со мной, и мой собственный желудок сворачивается в клубок, когда кусочки головоломки начинают складываться воедино.
— И я знаю, что ты знаешь переулок за этим магазином. — Она наставила на меня пистолет, и в ее голосе снова сквозит горечь.
— Откуда ты это знаешь? — буквально каркаю вопрос.
— Потому что я была там той ночью! — кричит она. — Я блин пряталась там в тени. И твоя подруга Скарлетт пришла спасти тебя и Талию, но ты бросила меня. Ты оставила меня там…
Я качаю головой, отрицая это.
— Это неправда, я должна была догадаться. Она порезала его... порезала лицо.
— Да, — отвечает Мэнди, — она его порезала. Она порезала Донни лицо.
О, Боже мой. Кажется, меня сейчас стошнит. Я снова смотрю на него. На его шрам. Тот, который, как я полагала, он получил в драке. Не может быть. Я бы знала…
— Этот маленький порез остановил тебя и твоего друга Донни? — Мэнди снова приставляет пистолет к его голове.
— Ну, что скажешь?
Он не отвечает, но чувство вины на его лице говорит за него.
— Нет... — я задыхаюсь.
Я не хочу в это верить. Думать, что этот садистский ублюдок был прямо передо мной все это время. И он не только навредил Мэнди, и бог знает скольким другим девушкам, но и Саше тоже.
— Да, — вздыхает Мэнди. — Я говорила тебе, что тогда он играл за другую команду.
— Мэнди…
— Не надо. — Она направляет пистолет в мою сторону. — Я не хочу слышать твои пустые слова.
Тишина воцаряется между нами, и я пытаюсь переварить все, что она только что сказала. Это Донни затолкал меня в тот темный переулок много лет назад. Я не узнала его, потому что была слишком сосредоточена на борьбе с ними обоими. Скарлетт появилась и порезала его, а потом схватила меня за руку, и мы побежали. Я не оглядывалась назад. Я не видела лица другого парня. Я думала только о том, чтобы выбраться оттуда.
— Теперь вы оба должны заплатить за свои грехи, — низкий голос Мэнди прорезает тишину.
Я вспоминаю фотографии Мэнди, которые прислал мне инспектор полиции. Как я и думала, они ее используют. И нечто куда более отвратительное приходит мне на ум.
— Ты занималась с ним сексом.
Я знаю, это неправильно, но мне кажется, что меня сейчас вырвет. Он, должно быть, действительно сделал с ней что-то, и я могу только представить, какой гнев мог подпитывать ее решимость.
Она смотрит на меня и снова трясет пистолетом.
— Это было частью более общей картины. Он уже изнасиловал меня однажды, так что, какая разница, сделает ли он это снова. На этот раз все было под моим контролем. Правда, Донни?
Он не отвечает, и она снова бьет его по голове.
— Да, — наконец говорит он. Его голос тихий, это почти шепот, но он не может скрыть свой гнев.
— А Иван, — говорю я. — Ты использовала его и Донни, чтобы развязать войну между русскими и ирландцами?
— Даже не пыталась. — Она улыбается. — Это я начала войну. Разве ты не видела, что сегодня произошло? Все кончено.
Теперь они все разорвут друг друга на куски. Вся организация обрушится до основания.
— Но почему? — интересуюсь я. — Почему бы просто не прищучить Донни?
— Потому что. — В ее чертах снова прослеживается горечь. — После того, как Лаклэн меня кинул, я хотела, чтобы они все заплатили. Все до последнего из них.
— Я не понимаю, — говорю я ей.
— Ты и не поймешь, — смеется она. — Ты никогда не сможешь понять. Ты не понимаешь, каково это, когда тебя отвергают снова и снова. Сначала ты. Потом Талия. Все в этом мире. Я никогда не была достаточно хороша, чтобы кто-то заметил меня. Даже чтобы снова посмотреть на бедную девушку на улице дважды. Мне нравился Лаклэн. Все было реально. Но он ничего не понимал. Я не могла рассказать ему всего. Мне нужно было заполучить Донни. Он думал, что я ему изменяю, но это ничего не значило. Ни один из них ничего для меня не значил…
Боже, эта цыпочка совсем слетела с катушек. Я не могу ей помочь, но почти чувствую вину за нее.
— Я понимаю тебя лучше других, — говорю я ей мягко.
— А вот здесь ты ошибаешься, — говорит она. — У тебя была Скарлетт. И Талия. Но больше уже нет. Потому что я забрала ее у тебя.
Моя голова дергается, и любое сочувствие, которое я, возможно, испытывала к ней минуту назад, улетучивается.
— Что это значит?
— Я ее подставила, — холодно говорит она. — Я заставила ее думать, что русский любит ее. Что он хотел заполучить ее. — Она смотрит на меня и вздыхает. — Все оказалось так просто, потому что это то, чего мы все хотим, не так ли? Сломленные, как и мы. Он продал ее. А потом она умерла. Оставленная на произвол судьбы, как ты оставила меня там той ночью. Она умерла в холоде и одиночестве, полностью сломленной...
— Я убью тебя! — я выплевываю эти слова.
Она впечатывает пистолет мне в висок и поглядывает через плечо. Я знаю, что мы едем уже давно. В машине осталось не так много бензина. Это ее последняя битва. Она должна знать, что мы не сможем обогнать Лаклэна. Она собирается убить меня и Донни. Это должно быть логичным завершением ее обшей картины.
— Это взаимно, — огрызается она. — Езжай быстрее.
Нажимаю на педаль газа и еду. Есть только один вариант, который я могу придумать. Я никак не смогу вырвать пистолет у нее из рук на такой высокой скорости, не схлопотав пулю. Я даже не пристегнута ремнем безопасности, так что авария, несомненно, добьет меня в любом случае, если пуля меня не убьет.
Я замечаю кривой участок дороги со знаком объезда впереди, поэтому крепче сжимаю руль.
— Что ты собираешься делать Мэнди?
