В том же конверте, вместе с этим посланием ты найдешь второе письмо – оно предназначается не тебе. Приказываю, не открывая, доставить по адресу графини Добронравовой. О моем отсутствии молчи, особенно деревенским. Я уехал в ночь, без фонарей, чтобы скрыть этот факт. Кто бы меня ни спрашивал и ни приезжал в усадьбу с вопросами, говори, что граф болен и никого не желает видеть. А если графиня Добронравова пришлет послание, убереги его в моей спальне и никого туда не допускай.

Смотри ничего не спутай!

Граф.

Милая Сашенька, здравствуйте.

Бесконечно перечитывая Ваши письма, я стал многое понимать.

Всё мое для Вас грех. Должно быть, Вы думаете, нелепое подобно: чем я ближе к Вам, тем дальше от Бога, иначе не могу объяснить Ваши укоры в безнравственности и блуде. Я осознал правоту Ваших слов, хотя, признаюсь, правда досталась огромным трудом.

Связью со мной, пусть даже такой, словесной, легкой, несуществующей, Вы чувствуете причастность к моей телесной слабости и душевным недугам и, вероятно, обвиняете в этом себя.

Ваше желание встретиться стало знаменательным моментом. Я так сильно желал увидеть Вас, что, получив Ваше согласие, понял, что не могу с Вами так поступить. Свидание подарит мне счастье и тем еще больше возбудит лукавые помыслы и одержимость, оттолкнув Вас этим навсегда.

Поэтому я принял решение ехать к Тихону, на Волхов. Стану просить старца выслушать меня и наставить на путь покаяния. Если допустят без епитимьи, то обернусь вскоре, но если путь к таинству затянется священным поручением, останусь у него.

Надеюсь, что еще не поздно всё исправить. Я винюсь за каждое написанное похотливое слово и за то, что пошлостью омрачал Ваши светлые мысли о жизни и любви. Моя душа отравлена удовольствиями, а, как известно, для спасения нужна телесная скорбь, поэтому я предписал себе молитву и пост.

Я вернусь к Вам другим.

С любовью, преданный и тоскующий Родион.

Граф.

Обратиться к Богу – самое верное решение из всех, что у Вас были. Лучшего времени, чем любое, для этого не существует. Я слышу в порыве веление души. Поделившись намерением, Вы вновь меня вовлекли в события своей жизни, наделяя правом подсказать.

Пока будете добираться до Волхова, у Вас появится время поразмышлять: не замыкайтесь на мне, вспомните, как еще Вы грешили за свою насыщенную жизнь. Уверена, что священные заповеди нарушены не только в рукописных практиках и не только со мной.

Вы легко употребляете безнравственные слова и слишком просто подбираете к ним синонимы, что подталкивает думать о тесном контакте с непристойной лексикой.

Перечитывая растленные тексты, догадываясь: Ваши письма – не придумка, в них Ваше мировоззрение. Записки – образец поведения порочного человека, чей аморальный опыт диктует словоприменение.

Ваша природная авантюрность требует бесстыдного поведения, а врожденный темперамент и азарт – решительных, волевых действий.

Если бы мы жили лет тридцать назад, во времена крепостничества, я бы посчитала Вас необразованным дворянином, чьим живым нутром владеют чудаческие самодурства.

В те времена порочные забавы были закономерны, ведь фундаментом для них стало поведение предыдущих, точно таких же аморальных поколений, из чьих барских внутренностей торчали гвозди развратных законов, позволяющих быть распутными.

Для них, далеких от просвещения и знаний, душевное гнилье было понятным и, пожалуй, единственно возможным проявлением характера, ведь заняться, помимо удовольствий и утех, было нечем, а стыдиться их – неприличным. Никто не знал другого.

Наши времена – эпоха развития светских школ и философской мысли; жить сейчас прошлым невежеством непристойно и дико.

Потому-то я и советую записать все, что вспомните, покуда знаю, как легко растеряться в исповеди. Вам следует помнить: одним раскаянием не изменить ни себя, ни того, как Вы жили до этого. Но про то позвольте дождаться слов Тихона, ведь речи старца отыщут живой отклик в сердце и навсегда изменят его облик, приблизив к божественному совершенству.

Мне заранее любопытно, чем для Вас обернется это приключение. Прошу по приезду четко изложить мне про все происшествия по дороге, ведь известно, что на пути к Богу возбуждается нечистое, мешая исполнить задуманное.

С уважением, графиня Добронравова.

Здравствуй, Сашенька.

Возвращаться в Петербург не велю. Велю оставаться и наслаждаться деревенской жизнью: черпать силы и вдохновение в простоте, довольстве тишиной и уединением.

Подобный отдых – вовсе не ссылка, как Вы ее назвали.

Вы еще слишком молоды, не понимаете ценности безмолвия. Когда-нибудь Вы вспомните уединение и назовете отдых в глухой провинции прекрасной порой, а возвращаясь в мыслях в «ненавистную» деревеньку, станете выискивать в воспоминаниях прекрасное затишье.

Отдыхайте, пока есть на это время, ведь скоро петербургская летняя пустота сменится осенней живостью, и я прикажу Вам явиться.

С этим же посыльным отправьте партию готового. Прочтите внимательно, что я передаю в работу. Ответы жду как можно скорее.

О возвращении извещу дополнительно, но настоятельно рекомендую использовать оставшееся время с пользой, на наше общее благо государственного дела.

Волна негодования перед моим визитом в Лондон сильна, поэтому постарайтесь сгладить возбуждение и настроить моих компаньонов на прежний положительный тон. Мне предстоит важное мероприятие, и дополнительные волнения мне ни к чему.

Ренинский К. П.

Родик, друг мой.

Целые сутки, после того как вернулся, ощущал себя опустошенным. После нашей встречи у меня никак не получалось вернуть себе способность мыслить разумно. Я не прекращал думать, как и чем тебе помочь.

Изложу всё, что придет на ум, и, вероятно, что-то из этого покажется тебе ценным. Однако, если не усмотришь ничего путного, не обессудь – я стану писать тебе каждый раз, как буду способен о чем-то догадаться.

Более всего желаю, чтобы всё наладилось. Верю в высшую справедливость и в то, что любовь одолеет алчность, победит глухоту и душевную черствость. Надеюсь, что ты высвободишься из водоворота событий, поглотившего тебя против воли, и обретешь спокойствие.

Я ровным счетом ничего не знаю о предмете твоей пылкой страсти, поэтому стал осведомляться о Саше.

Чтобы мой интерес не выглядел странным вниманием, я поехал к Эстер Моладиной.

Именно она представила свету графиню Добронравову четыре года назад, поручившись за ее высокородное происхождение.

Мне удалось узнать немного, потому как баронесса Моладина неохотно делилась сплетнями и пребывала в дурном расположении духа, несмотря на то что обожает тайные разговоры, которые, с ее слов, дарят ей жизненную пикантность.

То, что я прознал у нее, вероятно, ты знаешь и без меня.

Граф Добронравов, отец Саши, – участник «войны теней». В «Большой игре» он занимает важное положение и, по слухам, в редкие возвращения в Петербург из азиатских командировок читает военно-политические доклады в Николаевской академии Генерального штаба. На мой вопрос: «Каков из себя граф?» – Эстер неохотно сказала, что знать этого не может, поскольку графа давно никто не видел в связи с его тайным положением, не подразумевающим публичности.

Изрядно выпив, Эстер расслабилась и повеселела. Подойдя неподобающе близко, она быстро зашептала что-то про предстоящий театральный сезон и про то, что нам нужно появиться вместе на ближайшем суаре.

Я порядочно наслышан про ее забавы и доподлинно знаю, что к их участию она допускает исключительно наших ровесников.

Стараясь сохранять воспитанность, я, побоявшись не справиться с собой, деликатно отодвинулся от нее, избегая знойного очарования, обволакивающего сознание и волю, ведь знаю, как легко переступить черту, за которой плещутся страстные безумства, и понимаю: безрассудная тяга не отпустит, пока полностью не уничтожит во мне всё праведное и беспорочное.