Здоровенный жеребец Почтовых кровей фыркнул и сунулся носом в ладонь. Филь, которого вышвырнули из дома, не накормив даже завтраком, пожалел, что не успел захватить с собой хотя бы морковку.

– Нету у меня ничего для тебя, – сумрачно проговорил он. – В Меноне получишь какое-нибудь лакомство.

Конюх с сомнением глянул на него, но Филь был одет как надо для дальней дороги: в сапоги мехом внутрь, такой же плащ и тёплую шапку.

– Ты хоть не гони его, пусть едет как хочет, а то застудит грудь и потом его только на мясо, – предостерёг мальчишка.

Филь кивнул в знак согласия, забрал повод и взобрался в седло. Выехав за ворота, он дал коню шенкеля, нимало не беспокоясь о своём обещании, считая, что если ему суждено замёрзнуть в дороге, то пусть и его верный конь упадёт рядом. В конце концов в Империи ещё не слыхали, чтобы Почтовая лошадь замёрзла: эти создания были в два раза крупнее любой другой лошади и в пять раз выносливее. Их растили для нужд Почтовой гильдии, и Филь лишь случайно сделался владельцем Ветра после трагедии в Алексе.

Жеребец шёл размашистой рысью, той самой, которая обеспечила этим лошадям их славу. Филя душил морозный ветер, сухой и колючий, но два часа до Меноны можно было потерпеть. Рассвет застал его у поместья Хозеков.

Сгоревшие двумя годами ранее кусты чилики, подожжённые господином Хозеком, дабы спасти своё поместье от разграбления французскими бандитами, успели вырасти лишь до груди. За ними Филь увидел важного юношу в соболиной шапке, который прогуливал своего коня. Дыхание обоих клубилось в чистом морозном воздухе. Следом за ними ехала девушка, при взгляде на которую Филь ощутил, как сердце на мгновение остановилось. Кровь бросилась ему в голову. Он чуть не взвыл от досады, что не может заключить свою невесту в объятия прямо сейчас.

Заметив старого друга, Ян повернул коня к воротам поместья. Мета же, напротив, остановилась. Она никак не выразила своей радости, даже не помахала рукой, только не отводила от Филя взгляда.

– Ты с ума сошёл скакать сюда в такой мороз? – воскликнул Ян, подъехав ближе. – Слышал, в Кейплиге у людей в подвалах уже замерзает вино! И здесь сейчас ненамного теплее.

– Как будто у меня был выбор, – ответил Филь, улыбаясь другу, которого видел последний раз полгода назад. – Меня выкинули из дома, чтобы я скакал сюда, а почему – не сказали. Глаза мне не откроешь?

Он смахнул иней с ресниц, чтобы лучше видеть Мету, которая спешилась и направилась к ним, ведя лошадь в поводу. Ян быстро оглянулся на сестру.

– Тебе следует знать, что с момента твоего возвращения в Новый Свет на Менону посыпались полузамёрзшие почтовые голуби от Руфины, Габриэль, Лентолы и твоей матушки, – торопливо проговорил он. – Как ты выглядишь, как себя чувствуешь, что собираешься делать, со всеми подробностями. И твои вчерашние граничащие с инцестом похождения с Эшей по Пассифону тоже не остались секретом. Готовься к буре!

Филю сделалось кисло на душе от этого сообщения. Вот, значит, откуда растут корни его сегодняшней беды. Ну он ещё наподдаст Эше, когда вернётся!

Он собирался спешиться, но рассудил, что на лошади ему будет теплее. Ян на своей отвалил в сторонку, обеспечивая сестре оперативный простор.

– Я неустанно молилась за тебя эти полгода, а ты после возвращения в Империю первым делом отправляешься в дом свиданий? – гневно выдохнула Меттина Хозек, подходя к воротам.

Её голос стал старше, как и лицо. Одинокая линия прочертила когда-то гладкий лоб. В уголках зелёных глаз появилась морщинка. Филь находил её нестерпимо привлекательной. Фигура девушки, даже скрытая под меховым плащом, оставалась точёной. Рассматривая её, он пропустил мимо ушей приветствие, но то, что Мета высказала следом, разозлило его. Он вдруг осознал, что за семь лет, проведённых им в Новом Свете, он до смерти устал от схожих обвинений, вдосталь полученных им от госпожи Фе, Лентолы и Клемента.

– Только ты мог поступить так! В полном соответствии со своим характером и воспитанием!

Не на шутку взбешённый Филь спросил:

– Мета, а тебе дороже я или твоё чувство морального превосходства? На улице лютый мороз, я не ощущаю пальцев на руках с поворота с Хальмстемской дороги, а ты несёшь эту ахинею? Я, прошу прощения, жениться на тебе хочу, а не решать твои глупые проблемы, которые никто не может решить, потому что они надуманные. Я убил в Старом Свете нергала, по вине которого погибла твоя сестра, и не чувствую себя виноватым в том, что произошло вчера!

Мета залилась краской и, подняв к нему лицо, проговорила судейским голосом:

– У меня давно выработалась устойчивость к твоим мелким и крупным недостаткам, но то, что ты вчера продемонстрировал, выходит за всякие рамки!

Разозлённый Филь только и нашёлся, что сказать:

– Это ты сама себе такой видишься? Дура!

После чего он развернул коня и дал ему такого шенкеля, что тот заржал и встал на дыбы, прежде чем перейти в галоп.

Вернувшись в Кейплиг, Филь уже не чувствовал не только рук и ног, но и щёк, а глаза, казалось, замёрзли в глазницах. На бровях и ресницах повисли сосульки. Они же свисали с упряжи коня у его морды, а всё остальное было покрыто густым инеем. Но Ветер не сбавлял ходу, словно догадался, как и его седок, что промедление означает гибель.

Галоп закончился ещё до поворота на Кейплиг, и крупная рысь перешла в мелкую, но упрямая скотина, с характером которой Филь был отлично знаком, пёрла и пёрла без передышки вперёд. Только изредка кидала на седока злые взгляды и скрежетала зубами.

Они въехали в столицу, когда солнце перевалило за полдень. Улицы были полупусты, народ прятался от мороза по домам. От печных труб в стылое небо поднимался густой дым. Понимая, что может остаться без лошади, если не сдаст её на конюшню, Филь не стал останавливаться у своего дома. Однако доехать до расположения Почтовой гильдии ему не дал его собственный конь.

У подвесного моста, ведущего в замок, Ветер без предупреждения вскинул задом и послал Филя в полёт – в ближайший сугроб. Сам же, с болтающимися поводьями, поскакал через мост в конюшни имперской стражи, до которых было рукой подать.

Выбравшись из сугроба, Филь прокричал ему вслед:

– Мерзавец, я же замёрзну! А тебя оттуда всё равно выставят, там нет места гражданским, я плачу за тебя Почтовым!

Драть горло на морозе было больно. «Ну и ладно, и пусть, – рассудил он. – Сегодня тебя там обогреют и накормят, а завтра я с тобой разберусь!»

Он поднялся следом за Ветром на мост. В силу старых заслуг являясь одним из немногих, кому был разрешён беспрепятственный проход в замок, он зашёл в каморку стражников и обратился к бородатому детине, гревшему ноги над жаровней с горячими углями:

– Пометь у себя в книге: Филь Фе…

Он сбился, так как не имел понятия, к кому ему следует идти. Видеть Клемента ему не хотелось до дрожи в коленях, а Руфина, чего доброго, начала бы обвинять его в разрушении помолвки с Метой.

– Одинова борода, ты откуда такой красавец? – удивился стражник нежданному гостю. – Весь в снегу, и нос белый. Где же ты так поморозился? Это твой конь только что проскакал? Кажется, он умнее тебя. Сейчас лучше сидеть в тепле, а не шлындать по улицам.

Филь увидел, как по замковому двору по направлению к Западной башне пронёсся в грязном тулупе, огромных онучах и косматой шапке не кто иной, как император Флав.

– К императору, – сказал он, вспомнив приглашение, принять которое сейчас было бы спасением.

– Что, прям к самому? – удивился стражник и, сверившись с книгой постоянных посетителей, недоверчиво хмыкнул: – Ну иди!

Филь бросился догонять Флава, но одеревеневшие от поездки ноги подвели его, и императора он упустил. Обнаружив себя около Западной башни – той самой, которую Флав разрушил четыре года назад, а недавно закончил строить заново, – Филь увидел в её стене низкую дверь, к которой вели свежие следы.

Потянув на себя покрытую инеем дверь, он ступил в полутёмное помещение периметром чуть меньше башни, освещенное светом факелов, к которым примешивался луч солнца, бившего откуда-то сверху.