Далее, – уверенно вёл линию оратор, – маршал Полевой кардинально изменился. Вместо подчинения приказам начальства, которое страстно жаждало прекращения войны, подсудимый изменил собственной стране, объявил себя Главнокомандующим и призвал к продолжению войны. Я не буду сейчас останавливаться на том ущербе, который причинили нашей победоносной армии его самолёты, позже мы вернёмся к этому. К счастью, нам удалось сломить сопротивление оборонительных линий вокруг базы сил стратегической авиации и вынудить маршала прекратить налёты. Последнее вероломное нападение состоялось неделю назад, в результате оперативных действий наших разведчиков знаменитый маршал Немезида был задержан и сегодня предстал перед судом. Со своей стороны я выражаю надежду на то, что трибунал без колебаний приговорит преступника к высшей мере наказания.
Обвинитель сел и перевёл дыхание после длинной и яркой речи. Присутствующие с жаром аплодировали талантливому спикеру, с улицы донеслись одобрительные возгласы толпы, перемежающиеся свистом противников.
– Слово предоставляется защите! – объявил глава трибунала и пригласил адвоката маршала.
Тот выступил не менее убедительно, чем оппонент, однако на лицах слушавших было заметно равнодушие. Зрители отдавали своё предпочтение прокурору не только потому, что тот красиво говорил или приводил неопровержимые доказательства, но ещё и потому, что внутренне были согласны с ним, хотя и тщательно маскировали свою позицию под маской объективности. Их можно было понять: большинство так или иначе соприкоснулись с войной, многие потеряли родных и близких на недавно закончившейся войне. Сидевший в зале маршал Немезида был врагом, самым главным врагом, принесшим больше всего несчастий своими дерзкими атаками, поэтому предпочтения аудитории были несомненны.
Журналист слушал речь защитника вполуха: намного больше его занимал сам подсудимый. Почему-то в тусклом свете тюремной камеры он умудрился упустить важную деталь в облике своего собеседника – седину в волосах. «Да нет, как я мог проморгать, что пробор серебрится так, будто его посыпало снегом», – недоумевал репортёр, разглядывая военного. Тот тяжело смотрел на раскрасневшегося обвинителя, не скрывая ненависти к этому человеку. Левый глаз прищурился, край губ слегка искривился, в остальном ничто не выдавало сильнейшего аффекта, произведённого на него речью майора. «Интересно, что именно так задело его?» – мелькнуло в голове у газетчика. На свет были вытащены десятки воспоминаний, обрывков информации, ассоциаций, но они не давали ответа на вопрос. Похоже, что статьи и хроника не проливали свет на жизнь маршала. И тогда журналист впервые посмотрел на мужчину перед собой не как на исторического деятеля, а как на человека и понял, что он совсем ничего не знает о маршале Немезида, вернее об Алексее Полевом.
3
– Снова к нам? – удивился знакомый светловолосый надзиратель, вставая из-за стола. – Какими судьбами?
– А я, знаете ли, побывал на первом заседании по делу маршала и заинтересовался биографией вашего подопечного. В общем, решил попробовать свои силы на литературном поприще, – заискивающе отвечал журналист, протягивая новое редакционное задание.
Служитель брезгливо взглянул на бумагу и показал рукой в нужном направлении.
– Не приложу ума, как вы копаетесь в крови и жестокости. Наверное, у вас выработалась какая-то привычка, нюх на сенсации, но я ей-богу не вижу ничего особенного в жизни убийцы и предателя. Впрочем, это ваше дело – идите и пишите свою книгу.
Заключённый встал при первых же звуках открываемой двери. Увидев знакомое лицо репортёра, он приветливо улыбнулся и пригласил садиться.
– Вы, кажется, присутствовали при этом позоре? – осведомился он у посетителя.
– Вы про суд? Да, я не мог не прийти. А, понаблюдав за вами, понял, что совсем не знаю вас.
Пленный командир вопросительно посмотрел на собеседника, но предпочёл промолчать.
– В общем, я бы хотел, если вы, конечно, не возражаете, описать вашу жизнь. Понимаю, что это звучит ужасно: составлять биографию при жизни героя книги, но в вашем случае подобная спешка может быть оправдана. Вы согласны со мной?
Действительно, – хмыкнул офицер, – если не сейчас, то скорее всего никогда. Что ж, раз вы пришли сюда добровольно, то я расскажу вам о себе. Но есть одно условие, соблюдение которого я вправе потребовать…
– И какое же оно?
– Не спрашивайте меня ни о чём. Если я о чём-то промолчу, значит, так тому и быть. Но не беспокойтесь: необходимую для полноценного жизнеописания информацию я вам дам.
– Хорошо, я согласен.
– Тогда предлагаю начать без промедления.
Маршал Полевой расправил складки на штанах и прокашлялся, готовясь к обстоятельному рассказу.
Газетчик включил диктофон и замер в ожидании.
– Моё детство ничем не отличалось от детства миллионов детей. Я родился в столичном пригороде и там преспокойно рос в окружении любящих родителей и многочисленных друзей. Лет до пятнадцати меня всё устраивало, и я даже не задумывался о будущем: настолько хорош был окружающий меня мирок, где все уважали и любили друг друга, а редкие ссоры неизменно заканчивались примирением. Война разрушила это простое человеческое счастье, забрав одних на фронт и озлобив оставшихся. Где-то через пару лет после начала активной фазы боевых действий я заехал домой, просто чтобы посмотреть на родные края. Поначалу я не узнал улицу, на которой жил восемнадцать лет! Я ведь изучил там каждую колдобину, с закрытыми глазами мог перечислить дома соседей, но тогда растерялся. Мир потускнел: яркие краски сошли на нет, осталась только всепоглощающая серость. С чем бы это сравнить? Быть может, с упадком, даже распадом. Представьте, что всё вокруг вас обращается в пепел и рассыпается прямо на глазах. Так вот, именно такой представилась мне новая реальность, в которой не было места счастью, в которой не могло существовать светлое детство. В которой не мог существовать я.
Понимаю, вы удивлены моим словам. Я же маршал Немезида – так меня прозвал какой-то остроумный человек. Многие полагают, что я кровавый тиран, узурпировавший власть, сумасшедший фанатик, мечтающий уничтожить мир. Что ж, если им так удобно считать, то пусть зубоскалят, даже не стану им отвечать.
Но я отклонился от темы. В общем, с пятнадцати лет я стал задумываться о своём призвании. Выбор был непростой: мне нравилось всё и ничего. Знакомая для подростков ситуация: они мечутся от одной крайности к другой, не находя себе места. В конце концов, кто-то обретает цель жизни, кто-то остаётся за бортом. Мне повезло набрести на симулятор настоящего истребителя! Это не был просто аттракцион, как те, что стоят в парках развлечений, – нет, сложнейшая машина, способная выбить у тебя из-под ног опору и отправить на небеса! Вот в её-то кабине я и понял, для чего был рождён. Я страстно возжелал получить крылья и воспарить наверх, к облакам, к звёздам, луне и солнцу. Гражданская авиация, очевидно, не могла удовлетворить мои запросы, поэтому после недолгих размышлений я принял окончательное решение – воздушный флот.
Поступить оказалось несложно: военные, наоборот, радовались притоку желающих. Это было связано с невероятным бумом промышленности, приведшим к перепроизводству даже таких дорогих машин, как истребители и бомбардировщики. Крылатые хищники пылились в ангарах, ожидая своих хозяев, пока те протирали штаны за партами. Одним из них был и я, курсант воздушной академии. И уверяю вас, что я смиренно принимал все эти объёмные технические курсы, мечтая лишь об одном: рассекать воздух на самолёте.
Месяцы интенсивной подготовки летели один за другим. Вот мы тренируемся в симуляторах, миг – и я за штурвалом учебного судна. Ещё вспышка – я трясущимися руками застёгиваю шлем перед первым полётом на сияющем в лучах утреннего солнца истребителе.
Воздушный флот Демократического Блока – огромное образование, поэтому и авиация была разная. Но все курсанты мечтали, разумеется, о стратегических силах. Самые быстрые машины, невероятные трюки, завораживающая высота, новейшие виды вооружения. А какие там были пилоты! Их прозвали синими ангелами по цвету мундира. Заметьте, что у остальных лётчиков было стандартное зелёное сукно, и только избранные появлялись на парадах и смотрах в лазурной форме. Не правда ли красиво?
