– Ты меня вдохновляешь – Александр был откровенен, – но и мне в музыке не всё подвластно.

– О чем ты? – удивилась художница. Выводя темные брови и густую черную шевелюру Александра.

– Я исполняю чужую музыку, а хочу писать свою.

– Так пиши.

– Я пишу, но у меня не получается, как у Моцарта, Шопена и Чайковского.

Музыкант замолчал, рассматривая ветви библейского дуба, а Кристина подумав, сказала:

– Это переживания Рихтера. Он полагал, что останется достоянием лишь собственных современников.

– Господь всего не дает человеку – махнул рукой Александр, а художница попыталась уловить контур ладони виртуоза.

Александр старался объяснить себе секрет магии женской красоты, явленой его взору на расстоянии вытянутой руки. Кристина стояла перед садящимся в море солнцем и её стройная, высокая, гармоничная фигура была очерчена пурпурным светом звезды. Контур был совершенен. Подобную красоту в мраморе запечатлевали скульпторы античности, а в последствии молодой Микеланджело. Что-то вечно исчезающее, неуловимое было в этом образе. Это зримое воплощение мечты. Абсолютное совершенство и абсолютная красота.

– Как щедра природа – шептал музыкант и в его голове ноты складывались в мелодию.

Особенно Александра завораживала голова Кристины. Она притягивала мужские взоры будто магнит стальную стружку, и музыкант чувствовал, что от неё исходит необыкновенная энергия, подчиняющая себе всё вокруг, даже растения и животные не могут не реагировать на это совершенство – всего в меру, света, тени, красок и обаяния трехлетнего ребенка.

– Нет, не могу этого постичь – признавался Александр.

– И не пытайся – отвечала Кристина, пожимая плечами – мы носители энергии. Ты концертами на три дня возносишь людей из рутины повседневности в небеса. А я делаю, что могу… рисую, пишу маслом, а с некоторых пор медитирую, стараясь постичь абсолют.

Русые волосы, алые губы, прямой нос, большие голубые глаза и нежная кожа младенца, а ещё изысканное утонченное изящество, каждой черточки, каждого движения.

– Ты не представляешь Кристина, какое это удовольствие видеть тебя.

Минул день и на вершине, построенной крестоносцами башни романтичного, как сама история замка Крак-де-Шевалье, на репетиции, перед концертом, Александр на рояле сыграл Кристине пьесу, написанную после встречи под Мамврийским дубом.

Пианист, пальцами касаясь клавиш, врастал в рояль и инструмент повиновался ему, порабощая исполнителя магией своих безграничных возможностей. Музыкант и инструмент будили друг друга и начиналась необыкновенная феерия.

Мелодия, покоряя чувственной гармонией, была великолепна, исполнение виртуозно.

– Ты пишешь необыкновенную музыку – смахивая слезы восторга, воскликнула Кристина и её щёки скрыл румянец.

– Это как выдернуть золотое перо у высоко летящей птицы. Почти невозможно… без вдохновения.

Вокруг на средиземноморском ветру шумели ливанские кедры и ощущение присутствия XII столетия было абсолютным. Казалось, минет минута и облаченные в белые плащи с алыми крестами на груди и спине госпитальеры, проснувшись, выдут из донжона во внутренний двор замка для совершения совместной молитвы.

– Крак-де-Шевалье или Крак-де-л’Оспиталь это замок с историей – Александр поднявшись из-за рояля стал у края стены, руками оперевшись о каменные зубцы и внимательно осмотрев уходящие к горизонту голубые холмы, принялся рассказывать – эта крепость поставлена курдами, подчинявшемися эмиру Алеппо, на вершине в 650 метров над уровнем моря, у дороги, ведущей из сирийской Антиохии в ливанский Бейрут. Известна крепость из арабских текстов с 1031 года.

– Крестоносцы крепость перестроили. Нечто подобное я видела в Англии и Уэльсе – заметила Кристина, касаясь рукой рояля.

– Английский король Эдуард I, участник девятого крестового похода, в 1272 году, став там, где мы стоим, так восхитился этими стенами, что взял их схему за образец для строительства своих замков в Англии и Уэльсе.

– А что было до этого? – на листе альбома Кристина рисовала украшенный разноцветными знаменами замок Крак-де-Шевалье и рисунок не уступал оригиналу поэтичной красотой.

– Крестоносцы вошли в эту крепость в 1099 году и граф тулузский Раймунд IV поднял над стенами свое знамя. Но надо было идти дальше в Иерусалим, и крестоносцы крепость оставили. В 1110 году Танкред князь Галилеи, вернул крепость крестоносцам. А в 1142 году Раймунд II, граф Триполи, передал Крак-де-Шевалье ордену госпитальеров. Они и отстроили замок в его нынешнем виде. В 1188 году к стенам замка подошла армия Саладина. В скале, под замком, рукотворные пещеры скрывали значительные припасы. Крепость госпитальеры окружили внешней стеной, толщиной от 3 до 30 метров, с башнями, одну из которых занимал великий магистр ордена. Арабы, пленив кастеляна, принудили его отдать приказ гарнизону открыть ворота. Кастелян, став у ворот, по арабски такой приказ отдал и тут же, по-французски, прокричал что бы сражались до последнего рыцаря.

– И все-таки однажды замок пал – сказала Кристина и уголки её розовых губ опустились.

– Надо отдать должное коварству восточной хитрости. Султан Сирии и Египта Бейбарс I отправил в замок письмо, в котором, якобы, граф Триполи приказывал замок здать. И 8 апреля 1271 года неприступная крепость крестоносцев пала.

– Для пространства наше скопление галактик – это светлая паутинка, увлекаемая ветром – отвлекаясь от готового рисунка, меняя тему и нежась на солнце произнесла Кристина.

Она любовалась сорванной ветром со стены паутиной.

– А сколько в этой паутинке жизни и какие таинственные и могучие силы в ней скрыты, а какая в ней звучит волшебная музыка, надо лишь услышав её, отобразить нотами.

– И сыграть как ты – Кристина подняла голубые глаза на музыканта – как же романтичен этот Крак-де-Шевалье.

При встрече, а не виделись они не более недели, Кристина пристально посмотрела на Петра, отвернулась, глубоко вздыхая, и внезапно, охватив шею Петра руками, поцеловала его страстно, словно похищая что-то запретное впервые.

глава 5

Пётр в дороге, возвращаясь с Эльбруса, обнаружил то, что его универсум сам себя принялся отстраивать, выдавая лишь просьбы о вводе разнообразных параметров. Это заинтересовало автора кода на столько, что он стал немногословен и в изумление перестал моргать, чем вызвал приступы неудержимого смеха у Кристины. Немного успокоившись она касалось ладонью лба Петра, со словами:

– Не поднялась ли температура.

Далее она утверждала, что её бьет током ото лба мыслителя и снова предавалась безудержному смеху. А Петру казалось, что она задыхается и уже он, на мгновенье, оторвавшись от экрана, гладил сотрясающуюся от смеха узкую прямую спину Кристины, повторяя.

– Успокойся, универсум занервничает. Он ведь ещё младенец. Учится говорить.

Когда Пётр продемонстрировал приложение любопытствующим лицам, у него тут же нашлись доброжелатели, которые стали настойчиво советовать сузить задачу. Это означало скорую гибель проекта, и Пётр понял, что работать ему следует без лишней огласки, дабы не будоражить ни чье сознание без нужды. При этом астрономы в обсерватории в Андах сохраняли заинтересованность в проекте, но социум уже кое-чему Петра научил, и он осознал, что его безумно сложная работа сродни искусству, в котором художник, автор или композитор, это отшельник, вынужденный хранить свои творческие секреты от противоречивого мира с его светом и тенью.

– Мы теперь с тобой Кристина заодно.

– Как это?

– Ты одна со своими картинами, и я один, со своим приложением.

– Это мне понятно. Поздравляю Петя. Видно и ты стал мастером, коли отбился от стада.

– А лучше и не скажешь.

Кристине, не смотря на молодость, также преподали уроки с настойчивыми советами сузить художественный диапазон и вообще писать скромней, да и не писать вовсе, так как уже всё написано. Словом, отбили желание поддерживать широкие контакты с около творческой общественностью.