Внутри стен территория монастыря более всего походила на небольшую строительную площадку, беспорядочно заваленную строительными материалами. В основном это были сложенные друг на друга доски, мешки с цементом, прикрытые пленкой, наваленные друг на друга рулоны рубероида и выставленные на поддонах кирпичи. По монастырю безостановочно сновали разнорабочие – именно разнорабочие, поскольку их внешний вид с первого взгляда не внушал никакого к себе уважения. Они были одеты кто во что горазд, наподобие бомжей. Сразу за бытовкой справа от нее были свалены две кучи – одна с песком, а вторая с гравием мелкой фракции. Между двумя кучами с шумом вращалась бетономешалка, на десятую часть куба. Возле нее стояли двое работяг. Один из них бросил в мешалку пару совковых лопат песка и гравия. Второй же заглянул внутрь и высыпал туда же полмешка цемента. Засыпав цемент, он отошел на пять шагов и открыл водопроводный кран – по черному дюймовому шлангу в сторону бетономешалки потекла вода, она вытекала из шланга на землю и начала ручейком затекать под кучу песка. Высокий жилистый мужчина отставил лопату в сторону, подошел и поднял шланг с земли и опустил его в бетономешалку. Через полминуты он сделал отмашку и скомандовал напарнику:

– Харе, выключай, полна коробочка.

Распарившийся от жары толстяк с пузом в пять арбузов закрыл кран и вытер рукой пот, выступивший капельками на его лбу. Его лицо раскраснелось от жары и стало походить на краснощекий помидор.

– Вить, ну и жарища сегодня. – Закрыв кран, пузач возвратился к бетономешалке.

На его голову был натянут носовой платок, связанный в узелки по четырем краям, а штаны, вымазанные в цементной пыли, поддерживались подтяжками, перекинутыми через плечи и пузо к штанам. Белая майка, через которую были переброшены подтяжки, была насквозь пропитана потом. Ручейки пота перетекали по всему телу – ото лба к шее, от шеи к груди, от груди на пузо. Судя по всему, жара была ему в тягость – это была не его погода. Его жилистый напарник не выглядел вымотанным жарой. Его загорелая кожа была сухой, и в его теле не чувствовалось усталости.

– Да, Димон, жарковато, но работать можно. Жара лучше, чем дождь: в дождь не поработаешь. Выработаем этот замес и пойдем на обед.

Пузач, похожий на синьора помидора, промолчал. Он смотрел себе под ноги, облокотившись на лопату, на его ноги были надеты кирзовые сапоги и это в такую-то погоду. Синьор помидор изнемогал под тяжестью жары.

«Если столбик ртутного термометра поднимется еще хотя бы на три градуса, то его точно хватит кондратий или солнечный удар. Как он еще до сих пор без ног не остался? Разве можно в такую жару в кирзачах работать – у него ноги же сопреют», – искренне недоумевал Петр Петрович.

Раскрасневшийся пузач и загорелый, как мулат, мужчина заливали цементным раствором ленточный фундамент – либо под большой гараж, либо под небольшой домик. Судя по всему, они заливали опалубку, выставленную из двадцатой доски, слоями. К концу дня должны управиться. Петр Петрович обратил внимание на то, что арматура почти что по всему периметру была уже скрыта цементным раствором. Хорошо работают ребята, подходят друг другу, по работе не суетятся, лишних слов не говорят, а дело свое делают.

Кроме сновавших тут и там рабочих, Петр Петрович сразу же увидел перед собой храм и двухэтажное здание напротив него.

У обветшавшего двухэтажного кирпичного здания красно-коричневого цвета было два входа: один располагался в торце, а другой – ближе к дальнему краю здания. Ко второй двери выстроилась длинная очередь, насчитывающая не один десяток человек. Очередь была бесформенная – она где-то сужалась до одного-двух человек, а где-то расширялась до пяти-семи человек. Люди в очереди то стояли вплотную друг к другу, а то и на расстоянии метра-полутора друг от друга. Над очередью стоял непрерывный гул от множества голосов. Кто-нибудь да с кем-нибудь беспрерывно разговаривал и обменивался последними впечатлениями. Петр Петрович растопырил свое ухо в надежде уловить наилучший момент и подслушать что-нибудь важное.

Петр Петрович встал сбоку двух бабулек, одна из них делилась своими скорбями с другой:

– Сегодня в пять утра человек десять без очереди проскочили.

– Я видела, чуть было друг друга не передавили.

– Что с ними поделаешь, видно, им до зарезу надо было к старцу попасть. Не просто же так именно они сумели к нему без очереди проскочить? Там еще человек сто лезло к старцу через головы, а прорвались только они. Значит, им очень надо было, больше, чем другим. Мне спешить некуда, постою.

– Да и мне тоже некуда. Постоим, видно, такова наша доля.

Петр Петрович вгляделся в покорные лица пожилых женщин.

Лица двух столь не похожих друг на друга бабулек были на удивление одного и того же смирения пред жизненными обстоятельствами. Он не увидел в их лицах ни доли суетливости и спешки. Петр Петрович был сражен их покорностью. Они нисколько не осуждали людей, проскочивших к старцу с утра без очереди. Наоборот, оправдывали их, пытались войти в их положение и даже радовались за них. Такого Петр Петрович за собой ранее никогда не замечал. Лезть через головы и по головам впереди стоящих людей было в его традиции. Ну а если через голову не получалось, то можно и между ног попробовать проскочить.

Слева вдоль дорожки, ведущей к главному входу в двухэтажное здание, стояла пара скамеечек. На одной из них одиноко сидела со слегка опущенной головой миловидная женщина – с фигурой точеной, возраста романтического, между средним и бальзаковским. Скорее всего, ей было под сорок. Петр Петрович отделился от очереди и направился в ее сторону.

Ее яркие черные волосы блестели на солнце. Они были стрижены и уложены в аккуратное каре. Несомненно, что она была красавицей лет десять назад, но хлебнула по жизни достаточно. Петр Петрович пригляделся к обладательнице модной и яркой прически. Он пристально посмотрел на переливающееся от солнечных лучей лицо незнакомки. В эту же секунду что-то необъяснимое всколыхнуло его память… Петр Петрович подошел к скамеечке и окликнул симпатичную ему женщину:

– Здравствуйте, а это и есть очередь к старцу? – он не нашел ничего лучшего, чем задать этот глуповатый вопрос, для того чтобы перейти от взгляда к знакомству. Дураку было ясно, что очередь вела к старцу, а к кому же еще.

Плечики незнакомки слегка вздрогнули, она очнулась от своих мыслей, точно от сна, и медленно подняла голову навстречу солнечным лучам. Ее взгляд и глаза были скрыты за темными очками. Некоторое время она молча рассматривала, точно оценивала Петра Петровича сквозь темные очки:

– Да-да, это и есть очередь к старцу, – она произнесла эти слова немного заторможенно, с грустью в голосе и отстраненно.

Ответив Петру Петровичу, она сразу же опустила глаза, склонив голову к груди. Незнакомка вновь целиком и полностью погрузилась в свои мысли, оставив Петра Петровича с его переживаниями в стороне от себя. Но голос, голос… Какой же у нее таинственный и завораживающий голос. По сердцу Петра Петровича проскочила искорка. Он отошел от скамеечки в сторонку на пару шажков. Как жалко, что она не сняла свои очки. Петр Петрович сожалел в этот момент о том, что так и не увидел ее глаз, ее взгляда.

Петр Петрович решил сегодня действовать решительно и по своему обыкновению. Для начала надо занять на всякий случай общую очередь. А затем уже искать обходные и окольные пути, для того чтобы попасть к старцу именно сегодня и без очереди.

Петруша с детских лет был мастак на подобного рода фокусы. В конце очереди стояла женщина с несколькими листками бумаги в руках, она записывала на листочек фамилии людей, подходивших к концу очереди. Петр Петрович обратился к ней:

– Запишите и меня, пожалуйста.

Женщина сделала пометки на одном из листочков:

– Ваш номер 728.

– Как 728? Здесь не больше ста человек стоит.

– Многие отходят в течение дня по своим делам, а некоторые к девяти вечера подъедут – на вечернюю перекличку.