Я положила нож на разделочную доску и вспомнила озеро, находящееся недалеко от нашей деревни. Когда-то его называли жемчужиной Сконе, но с годами оно утратило это звание, потому что оказалось переполнено удобрениями, использовавшимися на окрестных полях. Летом вода в нем уже много лет превращалась в светло-зеленую вонючую жижу. Как-то раз Йонни спросил: «Эллинор, хочешь поехать со мной на рыбалку?» Я тогда ответила, что озеро воняет, как старое дерьмо. Йонни сказал, что, может, и так, но это не значит, что в нем нет рыбы. Уже в тот момент, когда он это произносил, у меня возникло ощущение, что эта фраза останется во мне надолго и окажется важной, хотя на самом деле эта фраза не говорила ни о чем. «Может, оно и воняет дерьмом, но это не значит, что в нем нет рыбы». И мы туда поехали. Йонни втащил плоскодонку в воду и запрыгнул внутрь. Потом отплыл несколько метров от берега. Я стояла там и смотрела на Йонни. Весла свисали с бортов в воду. Усевшись в центре лодки, Йонни начал ворочать ими, как будто мешал двумя ложками крапивный суп. «Ты реально думаешь плыть вот на этом?» – спросила я с берега. Можно было говорить совсем тихо, вокруг не доносилось ни звука, и над водой голос разносился далеко. Над озером жужжали насекомые, а я смотрела, как Йонни сосредоточенно насаживает на крючок червя. Я повторила вопрос, глядя на то, как лодка продолжает скользить по зеленой поверхности воды. Над противоположным берегом закатное небо начинало краснеть. Казалось, тишина будто просачивается в голову, я вроде как начала терять связь со всем вокруг, словно у меня появилась серьезная проблема с ушами. Словно все попадало прямиком внутрь. Плеск воды об лодку. Лицо Йонни, который возится с червяком. Зеленые водоросли и тепло. Я закрыла уши ладонями и посмотрела вниз на землю. И я простояла так долго, пока звуки не начали снова восприниматься нормально. Я почувствовала облегчение, почти счастье. В прошлый раз я ощущала такое вечность назад, я уже и не помнила когда.

– Йонни! – позвала я.

Он находился уже довольно далеко от берега, но слышал каждое мое слово.

– Что? – он поднял голову.

– Я люблю тебя.

Увидев выражение его лица, я тут же пожалела, что сказала это. Йонни сжал губы, как ребенок, который не хочет, чтобы ему в рот запихнули ложку с едой. Потом взялся за весла и погреб к середине озера. Я видела впереди только небо и его спину в плоскодонке. Йонни просидел с закинутой в зеленую жижу наживкой несколько часов, не произнеся ни слова, пока не стемнело и он не вернулся к берегу, где ему потребовалась помощь, чтобы вытащить лодку из воды.

– Нет, – ответила я Калисто. – Никаких луж. Только озера с мягкой, теплой, темной водой.

– Мягкой, теплой и темной, Эллинор… Мы успеем до ужина?

Я знала, что, если мы займемся сексом, он закончится тяжелым, холодным и окончательным оргазмом. Оргазмом, из которого, так сказать, невозможно выбраться живым. Это как на перепутье. Пойдешь в одну сторону, никуда не придешь. Пойдешь в другую, тоже никуда не придешь, но это будет совершенно другое никуда.

– Это правда, что ты в своей жизни любил только одну женщину? – спросила я.

Пару секунд он озадаченно смотрел на меня. Потом взял меня за руку и повел из кухни.

– Кто тебе это сказал? Это о таких вещах ты тут думаешь? Бедняжка Эллинор. Лучше расскажи о ком-то, кто любил тебя. О ком-то, с кем ты была. О ком-то, кто использовал тебя. Я хочу послушать, расскажи все со всеми подробностями. Распали меня, потому что я не в состоянии делать все сам.

Моей первой мыслью было рассказать о Йонни. Но я почувствовала, что не смогу заговорить о боях, подвале, пикапе или о домике в лесу. Об озере и о потере связи со всем вокруг. Я не могла до конца разобраться в себе. Что такого особенного в Йонни, что я не могу о нем говорить, просто не получается? Поэтому я рассказала о Клаусе Бьерре из Копенгагена.

– Какой жалкий тип, – прокомментировал Калисто, когда я закончила. – Ты напрочь отбила у меня желание. Невозможно трахаться после таких историй, Эллинор.

– Не всё сводится к сексу.

– Не всё.

– Есть и другие вещи. В жизни.

– Да. Я знаю людей, которые занимаются сексом раз в полгода и довольны. Я знаю людей, у которых в жизни вообще нет секса. Они, может, и не довольны, но понимают, что жизнь не сводится к сексу.

– С Клаусом Бьерре было что-то другое, – сказала я.

– Да, – согласился Калисто. – С Клаусом Бьерре определенно было что-то другое. Тебе не удалось спрятать в себе монстра.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Тебе следовало бы ему помочь. Но ты сбежала, бросила поле боя. И теперь тебя мучает совесть, потому что ты не хочешь признать, что в тебе есть такая черта.

– Не думаю, что я… – начала я.

– Мой любимый писатель, – оборвал меня Калисто, – один французский писатель, которого часто называют un enfant terrible, пытается сформулировать именно это. Что можно скрывать монстра. Человек может всю жизнь притворяться, и никто этого не замечает, даже он сам. Но монстр сидит внутри и жаждет пищи. Этот писатель знает, что люди по большей части монстры, но среди всего дерьма есть что-то еще.

Калисто глубоко вздохнул и произнес:

– Там и сям можно мельком заглянуть в сердце монстра. Ты понимаешь, Эллинор?

Я смотрела себе под ноги.

– Я прочитала все твои книги Мишеля Уэльбека.

– То есть как?

– Я нашла ряд книг в шкафу. За всеми остальными книгами. И я прочитала их, одну за другой, пока ты был на работе.

Калисто уставился на меня.

– Ты шутишь?

– Нет.

– Погоди, Эллинор. Погоди.

Калисто стоял передо мной. Он поднял руку, но снова ее опустил.

Я смотрела в окно у него за спиной.

– Там снаружи зверь, – сказала я.

Я продолжала неотрывно смотреть в окно, а Калисто так же неотрывно смотрел на меня. Это был очень долгий взгляд, и все это время я видела только Калисто и свое собственное отражение. Я поднесла ладони к лицу и почувствовала запах крема.

– Там что-то есть, – повторила я.

– Эллинор, – сказал Калисто и подошел на шаг ближе. – Думаю, тебе нехорошо. Я пойду куплю еды, и нам не придется готовить. Мы оба устали. Я скоро вернусь, и тогда мы поговорим обо всем, что ты прочитала.

Он надел куртку и вышел. Я услышала, как за ним захлопнулась калитка. Я подошла ближе к окну, отражение моего лица стало больше. Я знала, что бы я увидела, если бы еще сильнее приблизила лицо к стеклу, заслонилась ладонями от света и посмотрела наружу. Я бы увидела тропинку в снегу, сосны и калитку. Воздух казался бы высоким и неподвижным, как бывает, когда на севере зима. «Калисто в его возрасте и с его прошлым ни за что не хватит сил начать долгий и трудный путь навстречу другому человеку. Ему ни за что не хватит сил». Я глубоко вдохнула, и почувствовала, что я словно укрепилась, как будто у меня ногти вдруг стали крепче или дыхательные пути очистились. Я пойду в спальню, достану вещи из ящика и возьму сумку. Открою дверь. Открою калитку. Увижу автобусную остановку. Пойду на остановку и буду ждать. Потом сяду на поезд до дома и найду Йонни в его фургоне. Интересно, можно ли добраться до фургона Йонни, не проходя мимо дома размазни. Есть ли там какой-то окольный путь или придется пройти мимо ее дома, где она, возможно, будет сидеть на веранде с детьми и собакой всей честной компанией, в то время как ее муж живет в прицепе в лесу. В таком случае я пройду мимо, не говоря ни слова. Если бы она крикнула: «Эй, ты кто? И что ты собираешься делать в фургоне?», я бы ответила, что меня зовут Эллинор и я хочу узнать у Йонни, поедет ли он со мной в Копенгаген. А потом я бы сказала Йонни: «У меня есть 50000 крон, ты поедешь со мной в Копенгаген?»

Мне казалось, я чувствую запах моря. Скоро я буду сидеть в поезде, подумала я. Скоро я увижу в окне, как мимо пролетают леса и глубокие озера.

Потом я поднесла ладони к вискам, прижалась лицом к окну и вгляделась в темноту.