Где сейчас та ярко-рыжая девочка, что светилась, как погожий осенний день? Где та огненная стерва, похожая на разноцветный сентябрь?

– Как идут дела с агентством? – задаёт родитель нейтральный вопрос, но я внутренне напрягаюсь. Он обещал не влезать, но даже за внешней невозмутимостью я вижу, как ему хочется подмять дело под себя и решить всё по-своему – жёстко и радикально.

– Хорошо идут, не беспокойся. Нет ничего, с чем бы я не справился. А если мне нужен будет твой совет, я его спрошу.

Чёрта с два. И он это прекрасно знает.

– Скорректируй, пожалуйста, своё расписание, – командует отец. Это не просьба – приказ. – Мне нужно, чтобы ты поприсутствовал на нескольких деловых встречах. Дополнительный опыт не будет лишним. График мой секретарь сбросил на твой мейл.

– Да, конечно, – легко соглашаюсь, лишь бы не слышать этот жёсткий приказной тон. В висках снова стучат молотками невидимые гномы. Я хочу разделаться с этим официальным ужином, запланированным визитом и отправиться домой.

– И не забудь: в субботу у Вани день рождения.

Забудешь тут.

– Ты доел? – снова тянет меня за рукав местное рыжее божество. – Пошли я тебе что-то покажу!

Глаза у Ваньки сияют азартным предвкушением. Небось очередной прибамбас выпросил к компьютеру. Или новую игру установил. И я покорно плетусь вслед за мелким тираном. Вот уж кто не знает слова «нет». Добивается своего всегда и во всём.

Он ходить нормально не умеет – бежит вприпрыжку, вываливая на ходу все свои новости. Ябедничает и жалуется.

– Антонина Алексеевна – дура! И задачки её нудные! А ещё она говорит, что у меня шило в заднице!

– Ну, брат, никто не обещал, что будет легко, – невозмутимо прерываю его поток, но Ваньке неймётся:

– А хуже всех Барби! Измучила совсем! – вздыхает он тяжело и так закатывает глаза, что даже чурбан поймёт: ребёнка затиранили по всем фронтам. – Как начинает нудеть: буквы пиши ровно, резинкой в тетради не три. И вообще сказала, что я па-та-ло-гически неграмотный. Эт как, а?

– Это клиника, – не меняю я выражение лица, но Ваньку таким не проймёшь. Ржёт заливисто.

– Я тебе скажу. Только ты никому, ага? – приходится нагибаться, чтобы услышать самый страшный секрет пятиклассника Драконова. – Я ей спецом, назло ошибки делаю.

Отчитать юного кишкомотателя я не успеваю: он уже в своей комнате, крутится, взахлёб рассказывает, как правильно мочить монстров. Таки новая игра. Я почти ему не нужен. Разве что как свободные уши. Но отказать брату в такой малости – подобно оскорблению. Поэтому я усаживаюсь рядом и слушаю, как он довольно вопит и комментирует. Его азарт постепенно и меня увлекает. Может, поэтому я не слышу, как открывается дверь, а на пороге появляется Сашка.

Меньший Драконов даже ухом не повёл. Там такой трах-бабах, что ему недосуг отвлекаться. А я дерзко смотрю на ноги своей мачехи, оценивая их длину и форму.

– Может, поговорим? – ловит она мой взгляд. И такой металл в её голосе, что я невольно поднимаюсь ей навстречу. Ну, значит, поговорим, раз ей приспичило. Наверное, давно пора.

Драконов

Три года, как я вернулся домой. За эти три года мы не сказали друг другу больше нескольких фраз за один день. Вежливые, ничего не значащие реверансы или подкалывания с моей стороны. Знакомые незнакомцы.

Я бываю в отцовском доме крайне редко и никогда не остаюсь надолго. И ни разу ещё не ночевал здесь, хотя приглашения получал неоднократно. Сашка права: нужно плюнуть на всё, поговорить и наладить хоть какое-то хрупкое равновесие.

Но она начинает не с того, о чём я думал. Не с прошлого.

– Скажи, Драконов, я красивая?

Я опешил. Она сидит на широком подоконнике, всё на той же террасе. На меня не смотрит. Вглядывается в темень, где прячется цветущий сад. Рыжие пышные волосы ручейками стекают на плечи. И вся она такая грациозная. Поза не деланная, но застывшая. Но я к такой Сашке уже привык. Она постоянно как под напряжением в 220 Вольт.

– Что за дурацкие вопросы, Королькова? – невольно называю её девичьей фамилией. Она таки не утратила свою манеру быть непредсказуемо резкой, как игристое вино. Тёрпкое и пьянящее.

Сашка поворачивает голову и смотрит мне в глаза. Может быть, впервые прямо и открыто за последние три года. Без отстранённой замкнутости, когда неизвестно, какого зверя она прячет у себя за пазухой.

– Ты же всё знаешь. Скажи, у него есть любовница?

Я даже поперхнулся. Закашлялся. «Он», я так понимаю, это мой родитель. Её муж.

– С чего ты взяла, что я знаю? – приподнимаю брови и закладываю руки в карманы.

– Нельзя ответить честно на простой вопрос? Обязательно нужно юлить? – неожиданно щетинится она, как ёж, и я наконец-то вижу её настоящую. Оказывается, никуда не делась. Сидит, как искры с неё не летят.

– Слушай, Королькова, разбирайся-ка ты сама со своими семейными проблемами и тайнами. Не надо втягивать меня в ваши высокие отношения, – бурчу и морщусь: в висках снова закопошились противные буравчики. – И на будущее: я не влезаю в отцовские дела. Не интересуюсь его личной жизнью, не слежу, не вынюхиваю, где он и с кем, чем занимается в свободное время. Я вообще был бы счастлив, если б вы все держались от меня подальше.

Она судорожно вздыхает. В глазах блестят непролитые слёзы. От неё веет беззащитностью. Какой-то потерянностью. Но хер я её буду жалеть.

– Что ты нюни распустила, Александра, мать драконов? Расслабилась, да? Жирком заросла? – я намеренно поддеваю её: у Сашки отличная фигура. Она шикарно выглядит в свои почти тридцать. – Ну, сиди, ной дальше. А папулька тем временем в школу смотается. Глядишь, ещё какую-нибудь малолетку присмотрит, увлечётся. А дальше ты знаешь: трах-тибидох, конфетти веером, мозги фонтаном. Не успеешь оглянуться, как у него ещё один сын родится. Не от тебя.

Она вскакивает молниеносно. Фурия. Сумасшедшая кошка, что кидается с диким намерением расцарапать мне рожу. Я успеваю схватить её за запястья.

– Пусти! – бьётся она, как отбойный молоток, и ухитряется надавать мне пинков по ногам. – Ненавижу! – шипит, не оставляя попыток вырваться. Но я уже не семнадцатилетний пацан. Встряхиваю её, как котёнка.

– Вот такой ты мне нравишься больше, – говорю холодно, обездвиживая её полностью, сжимая в кольце рук так, что выбиваю дух. – А то сидишь тут, окукливаешься. Скоро папан тебе под стать мраморные статуи закажет. Будете конкурировать в застывшей холодности. Красивые, но бездушные.

Сашка таки плачет. Утыкается лицом мне в плечо. Обмякает. Осторожно глажу её по волосам.

– Ты не сердишься? – произносит глухо, не отрывая лица от моей рубашки, что впитала её слёзы. И я понимаю: сейчас она спрашивает о прошлом.

– Сердился, – признаюсь. – Давно. Тогда. Но всё прошло, слышишь?

– А простил? – поднимает она лицо и вглядывается мне в глаза. У неё мокрые ресницы. У Сашки уникальная особенность: она хорошеет от слёз. Становится мягче, черты лица словно разглаживаются и сияют. – Я, наверное, должна была объясниться с тобой. Ещё тогда. Струсила.

– Ш-ш-ш, – прикладываю палец к её губам. – Мне уже давно не важно, почему ты поступила так. И, наверное, не хочу знать твоих мотивов сейчас. Ты сделала выбор. Тебе с ним жить. И как ты будешь жить, зависит только от тебя.

– Я пытаюсь, – вздыхает Сашка тяжело, подавляя утихающие всхлипы. Глаза её сияют звёздами. Рыжая очаровательная бестия. Как хорошо, что моё сердце давно остыло. Но именно сейчас, когда я держу её в объятиях, понимаю: меня действительно отпустило. Никаких чувств, кроме дружеского участия и микроскопической дозы жалости.

– Просто стань собой, Королькова, и жизнь наладится, – советую, щёлкая её легонько по носу. – А то пыжишься, позы разные принимаешь. С хера ли? У тебя есть всё: деньги, дом, сын, муж. Так верти этим всем в своё удовольствие. Живи на полную катушку, как ты умеешь.

Она заливисто смеётся. На щеках у неё – румянец. И я вдруг понимаю, от кого у Драконова-младшего вкусный смех. Он её сын. Такой же непоседливый, заводной, не умеющий сидеть на одном месте и минуты. Такой же рыжий и непредсказуемый. По крайней мере, Сашка была такой раньше. И я абсолютно не желаю знать, что приключилось с ней за те долгие двенадцать лет и почему она трансформировалась в непонятное чужое мне нечто. В этот миг я окончательно понимаю: призраки прошлого отпустили меня навсегда.