Некролог вместо пролога

Екатерины Крыловой больше с нами нет. Она скоропостижно скончалась 13 декабря 2014-го года. За несколько месяцев до этого она потеряла горячо любимого сына и, видимо, так и не нашла утешения ни в моей заботе о ней, ни в творчестве. Пусть она написала не так уж много, верна поговорка: мал золотник, да дорог. Три пухлых папки с отзывами на её книги, живопись и графику – отзывами позитивными, сердечными, вдумчивыми, – веское доказательство того, что её творчество было нужно людям. И будет нужно в будущем, в этом я уверена, потому что мама была истинным гуманистом.

       Когда я была совсем маленькой, мама читала мне вслух сказки Пушкина (кстати, я до сих пор считаю: сказки – лучшее, что написал Александр Сергеевич). С этого начался мой интерес к поэзии. К моим стихам мама относилась очень трепетно, чему свидетельство – её многочисленные эссе о моих книгах. А моим литературным успехам она чистосердечно радовалась. Она разделяла мои духовные поиски: мы вместе читали Кастанеду и Ошо, Шри Ауробиндо и Блаватскую, Александра Меня и Николая Бердяева, вместе занимались йогой, вникали в премудрость буддизма. Мама была моим сподвижником, соратником, близким не только по крови, но и по духу человеком. В конце жизни мама твёрдо встала на путь православия. Каждое утро натощак она молилась Пресвятой Богоматери и святому Серафиму Саровскому.

       Мама жила возле Битцевского леса, и не просто ходила туда гулять, но каждый день в любую погоду приносила еду птицам и белкам (мама обходила двадцать кормушек!). Она кормила и бездомных собак, а ещё вытаскивала пьяниц из луж и доводила их до дома – ей было жалко даже их.

       У меня не так уж много стихов, посвящённых маме, я выбрала этот, написанный в 2003-ом году в Петербурге, поскольку в нём отражено чистое, не замутнённое нашими противоречивыми отношениями, чувство:

                                       Ты подарила выше всяких мер

                                       мне счастье быть ребёнком восхищённым,

                                       ты подарила мне огромный мир,

                                       ближайший лес, что стал мне тоже домом,

                                       цветущий сад и пятиглавый храм,

                                       и солнечные пушкинские строки,

                                       свои мечты с надеждой пополам,

                                       чтоб были мои помыслы высоки.

                                       За тыщу километров я листву

                                       топчу –  бреду к единственному дому.

                                       К тебе моя молитва – к божеству

                                       больному, одинокому, родному!

       В молодости мама была ослепительной красавицей, но при этом придерживалась строгих нравственных принципов. Она и постарела очень красиво:

Ты и в старости сохранила повадку леди.

Разве это оценят русские, блин, медведи?

У подъезда шептались старухи:

«Смотри, как она одета!»

Не старухой была, а принцессой, моя Одетта.

Разбирая одежду мамы после её кончины, я плакала: какое же всё было ветхое, заношенное! Но как это всё смотрелось на маме! Во сто крат элегантнее, чем модное новьё на какой-нибудь модели. Но внешняя мамина красота была не просто открыткой, а проявлением красоты внутренней – красоты её души.

* * *

          Екатерина Никитична Крылова родилась в Москве 12-го февраля 1938-го года в семье бывших крестьян, перебравшихся из Смоленской губернии сначала в Тулу, а потом в Москву. Но всё не так просто! В последнем написанном мамой рассказе «Лидия и Ева»,  где Лидия – это она, мама раскрывает тайну своего рождения:

« В семье Никиты Нероновича было четверо детей. Никита был очень силён физически, работал плотником, да и вообще был мастер на все руки, и всё-таки семья едва сводила концы с концами. И как же страннен бывает человек: Никита всего один раз видел выступление венгерской танцовщицы Лидги Адаробчик, и влюбился без памяти. Он настойчиво, но вежливо стал добиваться с ней встречи. И, удивительное дело, его настойчивость увенчалась успехом. Видимо, он выгодно выделялся своей прямотой и честностью на фоне театральных аферистов разных мастей.

Родилась девочка, которой Лидга дала имя Катиджа. Но у Лидги после родов начались осложнения и бедняжка скончалась. Никита взял девочку в свою семью. Радости не было – было горе, ведь семья и так была очень бедна. Никита дал девочке другое имя – Лидия. И, несмотря на все трудности, дети росли и жизнь продолжалась».

Вот почему мама, да и мы, её дети, были так непохожи на всё крыловское деревенское семейство! И вот почему мама (и я тоже) всю жизнь страдала от непонимания, а то и хамства родственников.

Семья и впрямь была очень бедна, дети бегали босые и голодные. Я спрашивала маму, как они пережили войну. «Ели траву и кору с деревьев», – спокойно ответила мама. После войны было не сильно лучше: «Набегаемся, – рассказывала мама, – придём домой, отец с матерью храпят в кровати, а все кастрюли пустые. Так и ложились спать на голодный желудок. Хорошо ещё, соседи подкармливали». Маленькой Кате пришлось пережить ещё одну беду, эхо прошедшей войны. Вот отрывок из её автобиографического рассказа «Тень Ареса»:

« Сентябрь стоял теплый и благостный. Можно было в лес ходить за желудями и орехами – лещины было много. Все слушались Толика как самого старого, да еще отсидевшего. Но однажды мальчишки решили сходить в лес сами, без провожатого. Они уже знали, как ориентироваться в лесу по мху и муравейникам. Что мы все с Толиком ходим, галдели они, он уже взрослый, вон, на девок заглядывается, а нам это не интересно.

И пошли шестеро ребят и двое девчонок в лес без Толика, взяли корзинки, сплетенные из цветной проволоки. Пошли незнакомой дорогой в сторону хвойного леса, на дорогу бросали камушки, чтобы не заблудиться. Вдруг впереди стало светло. Вышли ребята на огромную поляну, в середине которой была большая воронка. Двое ребят полезли вниз, долго там ползали, потом позвали остальных. В воронке лежало что-то тяжелое и ржавое. Один из пацанов постучал камушком: «Железное!» Другой пацан, Коля, сказал: «У меня есть спички. Давайте подожжем эту штуку, она ведь внизу лежит, и худо никому не будет», Идея всем понравилась. Спичек было мало, но ребята нашли сухую кору, ветки и соорудили костер. Сначала валил дым, потом пламя заколыхалось и выпрямилось.

Коля приказал всем вылезти из воронки и сесть ближе к деревьям, чтобы все было видно.

И тут раздался оглушительный взрыв. Колю разорвало на части, куски плоти шмякнулись в стороны. Ваня, сидевший возле воронки, взрывной волной был отброшен через поляну на землю. Двоих других мальчиков закинуло на дерево, и они повисли на ветках. Одна девочка умерла на месте. Другая осталась жива, но была так напугана, что потеряла речь.