Пока полковник Кварич созерцал эти разнообразные красоты и размышлял о том, что в целом ему повезло приехать сюда и поселиться в Хонэм-Коттедже, его внезапно напугал громкий голос, приветствовавший его с расстояния примерно двадцати ярдов с такой редкой энергией, что он даже вздрогнул.

– Полковник Кварич, я полагаю, – сказал, или, скорее, пророкотал голос откуда-то с дороги.

– Да, – мягко ответил полковник, – это я.

– Я так и подумал. Военного человека видно с первого взгляда. Извините, но я отдохну минутку. Этот последний подъем необычайно крутой. Я всегда говорил моей дорогой старой знакомой, миссис Мэсси, что в этом месте ей следует немного срезать холм. Ну, вот и все. – И, сделав нескольких тяжелых шагов, вечерний гость вышел из тени деревьев в свет заката, игравшего бликами на террасе перед домом.

Полковник Кварич с любопытством поднял голову, чтобы увидеть, кто же он, обладатель этого трубного гласа, и его взгляду предстал прекрасный образец человеческого рода, какого он не видел долгое время. Мужчина был стар, судя по его седым волосам, лет семидесяти, но это был единственный признак его возраста. Он был крепок, широк в плечах, толст и силен, с острым, пронзительным взглядом и правильными чертами лица, чисто выбритый, то есть той породы, которую в романах обычно называют аристократической. Иными словами, лицо это указывало и на рождение, и на воспитание. Одетый в свободные одежды из твида и гигантские сапоги, вечерний гость стоял, опираясь на длинную палку и отдыхая после утомительного подъема на холм. Гарольд Кварич подумал, что никогда еще не видел столь совершенный образчик типичного английского сельского джентльмена, каким английский сельский джентльмен когда-то был.

– Как поживаете, сэр, как поживаете?.. Меня зовут де ла Молль. Мой доверенный, Джордж, который знает дела всех, кроме своих собственных, сказал мне, что вы приехали сюда, и я подумал, что пойду и окажу себе честь знакомства с вами.

– Это весьма любезно с вашей стороны, – учтиво ответил полковник.

– Вовсе нет. Если бы вы только знали, как необычайно скучно в этих краях, вы бы этого не сказали. Здесь теперь всё не так, как раньше, в годы моего детства. Есть много богатых людей, но это люди не той породы. Да, все не так, как раньше, причем, во многих отношениях. – И старый сквайр вздохнул и задумчиво снял белую шляпу, из которой выпали обеденная салфетка и два карманных носовых платка, что напомнило полковнику Кваричу кульминацию номера фокусника.

– Вы что-то уронили, какие-то лоскутки, – сказал он, наклонившись, чтобы поднять таинственные предметы.

– О, да, спасибо, – ответил его новый знакомый. – Я нахожу солнце немного жарким для этого времени года. Ничто так не спасает от него, чем несколько носовых платков или полотенце. – С этими словами он скатал полотенце и платки в комок и, втиснув его обратно за тулью, надел шляпу на голову таким образом, чтобы сзади свисали около восьми дюймов белой салфетки. – Вы наверняка чувствовали это в Египте, – продолжил он, – я имею в виду солнце. Там скверный климат, в этом Египте, как у меня есть веские основания знать. – И он вновь указал на свою белую шляпу, которую, как только сейчас заметил Гарольд Кварич, опоясывала черная лента.

– Я вижу, – сказал он, – вы понесли утрату.

– Да, сэр, весьма тяжелую утрату.

Надо сказать, что полковник Кварич никогда не слышал, чтобы у мистера де ла Молля были еще дети помимо Иды де ла Молль, юной леди, чье лицо так сильно запечатлелось в его памяти, хотя он едва ли говорил с ней в тот раз пять долгих лет тому назад. Неужели она умерла в Египте? Эта мысль заставила его вздрогнуть от ужаса, хотя, разумеется, не было ни одной веской причины тому, почему такого не могло быть. Смерть – обычная вещь.

– Надеюсь это не… не мисс де ла Молль? – спросил он нервно и поспешил добавить. – Я имел удовольствие видеть ее однажды, много лет назад, когда гостил здесь несколько дней у своей тетушки.

– О, нет, не Ида, она жива и здорова, слава Богу. Ее брат Джеймс. Он прошел через эту жуткую войну, которой мы, осмелюсь сказать, обязаны мистеру Гладстону (хотя мне не известны ваши политические взгляды), а затем подхватил лихорадку, или же, вероятно, получил солнечный удар и умер по дороге домой. Бедный мальчик! Он был прекрасный молодой человек и мой единственный сын, но крайне безрассудный. Всего за месяц или около того, до того, как он умер, я написал ему, чтобы он не забывал класть в шлем полотенце, и он ответил мне со свойственным ему легкомыслием, что не собирается превращаться в сумку для грязного белья, и что ему даже нравится жара. Да, он погиб, бедняга, служа своей стране, как и многие его предки до него, и теперь его больше нет.

И старик вновь вздохнул, на этот раз тяжело.

– А теперь, полковник Кварич, – продолжал он, с удивительной быстротой стряхивая с себя печаль, – что вы скажете на мое приглашение прийти в замок на ужин? Вы наверняка еще здесь не обустроились, и старая миссис Джобсон, которую, как сказал мне мой человек Джордж, вы наняли заботиться о вас, будет только рада избавиться от вас сегодня вечером. Что скажете? Как говорится, чем богаты, тем и рады. Если не ошибаюсь, за неимением лучшего на ужин будет баранья нога, потому что я видел, как вместо того, чтобы заниматься своими делами, Джордж этим утром укатил в Бойсингем. По крайней мере, так он мне сказал, хотя, подозреваю, что это лишь отговорка. Просто ему требовался повод, чтобы всласть посплетничать и побездельничать.

– Как вам сказать?.. – ответил полковник. – Вы очень любезны, но, боюсь, мой гардероб еще не распакован.

– Ваш гардероб! О, не думайте о вашем гардеробе! Ида простит вас, вот увидите. Кроме того, у вас нет времени на переодевание. Разрази меня гром, уже почти семь часов, и нам надо поторопиться, если, конечно, вы идете со мной!

Полковник задумался. Он собирался поужинать дома, и, будучи человеком методичным, не любил менять свои планы. К тому же, он, как и большинство военных, был крайне требователен к своей одежде и внешнему виду и не хотел бы явиться на ужин в охотничьей куртке. Но, несмотря на все это, чувство, которое он не совсем понимал, и которое озадачило бы даже американского романиста, пожелай тот его проанализировать, – нечто среднее между тревогой и любопытством с примесью магнетического влечения одержало верх над его сомнениями, и он принял приглашение сквайра.

– Что ж, спасибо, – сказал он, – если вы уверены, что мисс де ла Молль не станет возражать, я приду. Лишь позвольте мне предупредить миссис Джобсон.

– Вот и отлично, – крикнул ему в спину сквайр, – буду ждать вас позади дома. Нам лучше пройти через поля.

К тому времени, когда полковник, сообщив экономке, что он не будет ужинать дома, и наспех причесав свои не слишком пышные кудри, дошел до сада позади дома, сквайра нигде не было видно. Вскоре, однако, с вершины похожего на погребальный курган холма, донесся трубный глас, возвестивший о его местонахождении.

Удивившись, что мог делать там старый джентльмен, Гарольд Кварич поднялся по ступенькам на вершину кургана, где увидел сквайра, стоявшего у входа в летний домик в форме гриба.

– Взгляните, полковник, – сказал он, – где еще вы увидите такую красоту! Да что там какие-то Шотландия и Альпы! Дайте мне осенним вечером взглянуть на долину Элл с вершины Горы Мертвеца, и мне не нужно ничего лучше. Я всегда любил ее, еще мальчишкой, и пока жив, не разлюблю – посмотрите вон на те дубы! Ни в одном другом графстве, какие я знаю, вы не найдете таких деревьев. Старушка, ваша тетя, их просто обожала. Надеюсь, – продолжал он с беспокойством в голосе, – надеюсь, вы не намерены их вырубать.

– О нет, – заверил его полковник, – мне такое и в голову бы не пришло.

– И это правильно. Ни за что не рубите хорошее дерево, если в том нет крайней необходимости. Должен сказать, однако, – добавил он, помолчав, – что сам я был вынужден срубить довольно много деревьев. Странное место, не так ли? – продолжил он, отбрасывая тему, очевидно, болезненную для него. – Гора Мертвеца, как называют ее местные жители. Кстати, ее так называли еще во времена нормандского завоевания, как я могу вам легко доказать, ибо это говорится в древних хрониках. Я всегда полагал, что это погребальный курган, но в последние годы множество ученых людей клянутся, что это древнее британское жилище, как будто древние британцы или кто-то другой на их месте могли жить в такой сырости.