– Звучит зловеще, – сказала Алиса.
– На деле будет ещё более зловеще, чем на словах, – уверил Суворов Алису.
– А вас родители отпустят в такое время на кладбище? – спросила Алиса.
Суворов непонимающе уставился на Алису:
– А ты думаешь, что кто-то родителям скажет, что на кладбище пойдет ночью?
– А как тогда? Что вы родителям говорить будете?
– Да что-нибудь придумаем, – весело сказал Суворов. – Я, например, скажу, что к Шебе на ночёвку пошёл.
– Ладно, Дим, я подумаю, – сказала Алиса.
– Подумай, Алиса, – сказал Суворов и, многозначительно посмотрев на Алису, добавил: – Я тебя буду ждать.
Алиса посмотрела Суворову в глаза пристальным взглядом. Суворов, не выдержав этого пронзительного взгляда огромных серых глаз Алисы, отвел свои глаза в сторону. Алиса молча отвернулась и пошла в сторону дома.
Она была такая хрупкая, как будто соткана из воздуха. Суворову казалось, что ещё совсем чуть-чуть – и она взлетит в воздух как воздушный шарик. Да он и сам готов был подняться в воздух от странного незнакомого ощущения в животе, казалось, что он наполнился легким воздухом, который вот-вот потянет его в самое небо.
***
– Люсь, ты видела, как Суворов на новенькую смотрел?
Наташа и Люся шли по улице, никуда особо не направляясь, просто гуляли.
– Видела, – нервно ответила Люся. – Не понятно только, что он в ней нашел. Доска доской.
– Да уж,– сказала Наташа. – Ничего интересного. Но кто этих парней разберет?
Суворов нравился Люсе уже давно. Наташа об этом знала. Никакой симпатии со стороны Суворова Люся не замечала, а сама предпринимать в его сторону какие-то шаги боялась. А вдруг он её отвергнет? Сама эта мысль повергала Люсю в тихий ужас. Такого она просто не переживёт. Уж лучше просто молчать и мучиться неизвестностью. Люся периодически изливала душу Наташе. Наташа с пониманием её выслушивала, давала посильные своему возрасту и жизненному опыту советы, заключающиеся в том, что Люся наконец-то должна перестать трусить и признаться Суворову в своих чувствах, и томно вздыхала, тайно мечтая, чтобы у неё появился пылкий воздыхатель. Пылкий воздыхатель в её понимании обязательно должен был курить заграничные сигареты, слушать какую-нибудь крутую модную группу и вообще выглядеть круто, чтобы все девчонки, видя её с новым парнем, молча ей завидовали.
– Вот ведь под конец года мне такую подлянку устроить, – с грустью произнесла Люся. – Не ждали, не гадали. Может, Димка на меня обратил бы внимание наконец, но нет же, приперлась эта…
– Да успокойся ты, Люсь. Может, и не понравилась она ему вовсе. Просто интересно, новенькая ведь. У парней на всё новое всегда глаза загораются.
– Посмотрим, Наташка, посмотрим.
Наташа с Люсей подошли к парку.
– Ну что, Наташ, пойдём в парк? – предложила Люся.
– Пойдём. А что ещё делать? – согласилась Наташа.
Парк этот был – одно название. Его никто не благоустраивал. Краска с ворот, которые служили входом в парк, давно облупилась, и эти ворота больше напоминали не вход в парк, а врата в преисподнюю. Все тропинки, которые пересекали парк во всех направлениях, были беспорядочно протоптаны прохожими. Кругом совершенно бессистемно росли кусты и деревья. Недалеко от входа в парк возвышался заржавевший аттракцион в виде лодочек. Конструкция настолько прогнила и заржавела, что даже приближаться к ней было опасно, но никому до этого не было дела. Рядом с лодочками стояла еще одна ржавая конструкция, которая когда-то была каруселью. Разглядеть в этой конструкции карусель могли только люди, которые при своей жизни застали её в рабочем состоянии или люди, обладающие огромной фантазией. Карусель когда-то представляла собой круг с крышей и сиденьями в виде лошадок, на которых садились ребятишки и весело неслись по кругу. Лошадок уже давным-давно растащили, а крыша и пол сгнили. Всё это представляло довольно жалкое зрелище. Заходя в этот парк, казалось, что ты переносишься на машине времени и попадаешь в Чернобыль. Всё было какое-то заброшенное, ни к чему уже давно не прикасалась рука человека. От мамы Наташа знала, что этот парк —историческое место, на месте этого парка раньше располагалась усадьба каких-то князей. Но никому никакого дела до каких-то там никому неизвестных князей, по всей видимости, не было, поэтому парк постепенно приходил в полный упадок. Иногда Наташа задумывалась об истории этого парка. Она с благоговением представляла, что когда-то очень давно, лет сто назад, по тем же самым тропинкам, мимо тех же самых деревьев прогуливались дамы в пышных юбках с кружевными зонтиками в руках, держа под руку кавалеров. Неужели это на самом деле когда-то было? Наташа подходила к дубу, который выглядел особо старым во всём этом парке, прижималась к нему, гладила ладонью его шершавую кору и думала, что возможно кто-то так же давным-давно прикасался к этому дубу. Ей было странно осознавать, что дуб, впитавший сто лет назад чье-то прикосновение, точно так же впитывает сейчас её прикосновение, а лет через сто какая-нибудь девочка подойдёт к этому же дубу и будет думать про Наташу, не зная ни кем она была, ни как выглядела, представляя её просто мифической дамой из прошлого. Да, да, именно из прошлого. Когда-то и сама Наташа станет прошлым для тех, кто будет жить в будущем. Так же, как её папа, от которого останутся скоро одни только призрачные воспоминания. Человеческая жизнь так коротка. Даже деревья, и те живут намного дольше, они могут жить веками, а человек, дотянувший целый век, – это раритет.
– Наташ, а ты пойдёшь сегодня с пацанами на дело? – спросила Люська.
– Что я там забыла, Люсь? Дура я, что ли, с ними идти? – фыркнула Наташа. – А ты пойдёшь?
– Нет, конечно. Я сначала думала пойти, потому что Димка туда тоже идёт. Но после сегодняшнего… – Люська замолчала.
– И правильно. Нечего там делать. Пусть сами идут. Ещё неизвестно, что из этого выйдет. Вон Наталья Борисовна обещала записку директору показать. И зачем Копытов начал записку по классу гонять? Дурак он, что ли, совсем? А если они там дел каких наворотят? С нас всех потом шкуру спустят.
– Люсь, знаешь что? – помолчав, спросила Наташа.
– Что? – спросила Люся.
– У меня папа заболел. Врачи сказали, что ему недолго осталось.
– Как? – с тревогой спросила Люся.
– Вот так, Люська. Пошёл в поликлинику, а ему там сказали, что всё… И он, главное, не знал, что с ним что-то не так. Пошёл туда, потому что плохо себя почувствовал. Никто не подозревал, что у него смертельное заболевание, – в глазах у Наташи показались слёзы. – Я даже не могу это слово вслух произносить, потому что это… так страшно.
– Натусик, и как же вы теперь? – уголки губ Люси как-то странно опустились вниз, и она стала похожа на грустного клоуна. Люся обняла Наташу. Наташа от проявленной заботы со стороны своей подруги разрыдалась. Люся молчала, просто гладила Наташу по голове, пока её рыдания не стали затихать, перейдя во всхлипывания.
– Я не знаю… не знаю, как мы теперь будем. Как буду я. Я вообще не могу в это поверить. Мне хочется, чтобы это был какой-то плохой сон. Я проснусь, а у нас всё нормально, как прежде, и папа здоров и не умрёт, – сказала Наташа. – Но я прекрасно понимаю, что это не сон, Люська. Я не знаю, как с этим жить. Каждый день видеть папу и знать, что скоро его не станет, – это невыносимо.
Наташа многого не рассказала Люсе. Да и как об этом расскажешь? Как расскажешь о том, как ты целыми ночами напролёт плачешь в подушку, втихаря, чтобы никто не видел и не слышал? Как рассказать о том, как и твоя мать плачет навзрыд, разрывая душу на части? Как рассказать о том, что твой папа ходит погруженный в себя и ни с кем не хочет разговаривать, а когда мама однажды попыталась его утешить, он накричал на неё, а потом заплакал и, хлопнув дверью, закрылся в комнате и два дня потом оттуда не выходил? У Наташи до сих пор в ушах стояли его слова: «Светка, да кому нужны твои утешения? Тебе ни за что меня не понять, даже и не пытайся. Ведь ты-то здесь останешься жить дальше, а я умру. Вот и не лезь ко мне, потому что все твои слова – это лишь пустое сотрясение воздуха. Ты – будешь жить, а я – умру». Как обо всём этом рассказать? Люська всё равно не поймет. У неё никогда никто не умирал. У неё все живы и, слава богу, более или менее здоровы. Ей не понять.
