Ближе к вечеру второго дня работа была практически закончена, оставалось лишь положить самый объёмный декоративный элемент в центральную часть нашей великолепной композиции.

Вы когда-нибудь испытывали перехватывающий дух восторг от свершения того, что ещё совсем недавно казалось невозможным; и необыкновенную, всепоглощающую, неистовую гордость за свой труд? То – была жалкая тень тех эмоций и чувств, которые овладели нами в этот момент! Осязая божественность свершающегося творения и испытывая буквально физический резонанс от вибраций честолюбия и начавшегося вознесения, мы схватили нашу «центральную консоль» и… вдребезги разбили её!

Если бы я был кинорежиссёром, то поставил бы в это место – траурный марш. Впрочем, нет – он переливался бы красками радости, восторга и неуёмного оптимизма в сравнении с тем, что творилось у нас внутри.

«И низвергнешься во ад, где червь неусыпаемый и огнь неугасаемый…» – почему-то вспомнились слова моей давно умершей бабушки.

– Нас убьют, – прохрипел Мишка.

На него страшно было смотреть! Казалось, если сейчас ему предложить яд, он с удовольствием выпьет его. Боюсь, что и я не удержался бы от этого соблазна.

***

Спустя полчаса мы были в главном зале «Плитка-Центр» на Чернышевского.

–Добрый день. Я могу вам чем-то помочь? – вырос перед нами прыщаво – худощавый консультант.

–Да!

–Нам нужно – вот это! – протянул я осколок.

– Одну минуту.

Через одну минуту произошла катастрофа:

– Это элемент фрисайз-панно из коллекции Апаричи с текстурой состаренного травертина Дуал Грес Карма, – произнёс он с интонацией дворецкого Бэрримора.

– Охотно, верю, но… оно, есть у вас в наличии?

– Разумеется нет. Это дизайнерский декор ограниченной серии поставляется из Италии, только по индивидуальному заказу. Со стопроцентной предоплатой, – причмокнул он и услужливо улыбнулся.

– И какая же, стоимость? – потерянно спросил я.

– Тридцать семь тысяч восемьсот пятьдесят пять рублей,– невозмутимо отчеканил наш собеседник, – но мы можем сделать вам скидочку в пять процентов, – если вы приобретёте бордюры из коллекции Дюнэ Эмпорио…

– Спасибо, это очень заманчивое предложение, – бормотал я, производя в уме сложные арифметические вычисления, итогом которых стала сумма в семнадцать с лишним тысяч, которую мы оставались должны этому наглому прыщу, после выплаты ему нашего гонорара (!)

– А какой срок поставки? – задал идиотский вопрос Мишка.

– В течении месяца постараемся привезти.

– Большое спасибо, – с некоторым трудом удалось мне выдернуть из его рук фрагмент драгоценного панно, – мы подумаем.

– Мы можем предложить вам другой вариант, – не унимался консультант.

– Благодарю, в следующий раз…

– Точная копия вашего декора, произведенная в Гуанчжоу.

–Что?!

– Стоимость его будет составлять одну тысячу четыреста тридцать рублей, и он имеется в наличии…

Если бы я был кинорежиссёром, то….

***

Спустя два часа блистательный пол с великолепным интернациональным колоритом тешил наше самолюбие.

По совести, сказать, китайская копия имела незначительные отличие от оригинала, но настолько незначительные, что угадывались они, буквально, на уровне интуиции.

… Как оказалось, у нашей хозяйки она была развита превосходно:

– Что это за уродство? Вы издеваетесь надо мной? Где мое панно? Мне его лично разработал Пьер Бизонни! Это уникальная, единственная в мире композиция! Что вы сделали с ним, подонки?!

(Как выяснилось, после продажи нашей фурии оригинального образца, Бизонни продал права на дизайн своим соотечественникам, а позже – китайцам, которые в фантастические сроки организовали масштабное производство, и их продукция (в силу затянувшегося ремонта особняка) достигла торговых сетей Саратова!)

Наша загорелая мегера ещё долго извивалась в истерике; грозила международным судом, попаданием в черный список работодателей средней полосы России, исключением из института, грязной камерой и вонючей казармой.

***

«Униженные и оскорблённые», без денег, паспортов и военных билетов, сидели мы у подъезда, в ожидании хозяйки нашей однушки, готовили покаянную речь и уже не надеялись на отсрочку нашего трехмесячного долга.

– В любом дворянском гнезде есть свое разбитое корыто, – в лучших традициях Добролюбова, подвёл итог этой истории Мишка.

Что он хотел сказать этим, я так и не понял…

Глава 3

Музыкальное турне

«В сто сорок солнц закат пылал, в июль катилось лето…» Так же, как и великий поэт, наслаждаясь экспрессией кровавых красок на остывающем небосводе, сидели мы на даче, но не под Москвой, а под Саратовом и цедили мерзкое вино, цвет которого в одно мгновение попал точно в тон фрагмента батальной сцены уходящего дня.

– Смотри, один в один! – зафиксировал я бокал чуть выше линии горизонта.

– Я бы на твоём месте не калейдоскопы рассматривал, а думал, как вернуть наши военники, – проворчал Мишка.

– Забей, если они и понадобятся, то только в случае войны. Перед отправкой на фронт, тебе сделают новый, не переживай, – проглотил я кусочек неба, – с тебя даже штраф не возьмут, в связи с форс-мажорными обстоятельствами.

– У меня из документов, только «свидетельство о рождении» осталось.

– Вполне достаточно, чтобы найти новую работу! И потом, что ты хотел? Чтобы мы за спасибо уложили весь дом паркетом? Пятьсот квадратов?!

– Да, Бизонни умеет деньги делать, а мы…

– Я думаю мы стали жертвой глобальной международной аферы в лице этой стервы, агентства, магазина плитки и Бизонни с китайцами.

– Которую они организовали с целью – заполучить наши военные билеты!

– Точно! – налил я остатки заката в бокал и прислонил его к небу, – знаешь, в детстве мне казалось, что какой-то невидимый художник рисует закаты своей гигантской кистью. Один художник – по закатам, другой по – рассветам, а третий – по облакам.

– А когда эти трое берут отпуск, получается – дождливое небо.

– Или за работу садится их бездарный ученик! – улыбнулся я своей мысли, – ты подумай: ещё минуту назад, небо было совершенно другим!

– Нет, минуту назад – ты был трезвее.

– Эх, не дано тебе, убогий…

– Это называется: психоделия – мягкий вариант шизофрении, это не смертельно, – успокоил меня Мишка.

– Ты только представь: мир – это огромная картинная галерея, где каждую минуту для нас создают шедевры, а мы не хотим замечать их! Мы равнодушно проходим мимо и так редко поднимаем голову к небу!

– Это давно у тебя началось? Ты никому больше про это не рассказывал?

– Какой же ты приземлённый тип, Гречкин! Ладно, думай тогда – где взять деньги! У нас срок – неделя; иначе, ты сам слышал – будем собирать вещи у подъезда.

– Мне кажется, она блефует.

– Скоро узнаем. Всё! Спать! Утром – на станцию!

– У нас нет денег на электричку.

– У меня на чердаке есть гитара!

***

В 14-28 на электропоезде Анисовка – Лопуховка мы прибыли в расплавленный зноем Саратов.

Всю дорогу Мишка настраивал шестиструнную гитару в классическом испанском строе (играть он не умел, и задумчиво перебирая струны, разочарованно мотал головой и снова принимался подкручивать колки). По нашему вдохновенному виду (на мне был отцовский стиляжный желтый пиджак с бабочкой, которую я изящно поправлял) никто из пассажиров не сомневался, что в следующем вагоне будет дан грандиозный концерт. В предвкушении этого исторического события, неравнодушные меломаны не гнушались положить «копеечку» во имя искусства. Так мы добрались до последнего двенадцатого вагона.

– Ваш билет, – по-михалковски, улыбнулся усатый контролёр.

Мы вытрясли мелочь со дна гитарного чехла, купили билеты, а ещё через десять минут – сдували пенные шапки с пластиковых стаканчиков – у подножия памятника первому чекисту.

– Не путай меня! Всего было четыреста двадцать рублей! Из них сто пятьдесят мы отдали за билеты… Правильно?