Мишка, допив пиво, и буркнув животом, стал водить мышью по столу.

– Записывай. Шилова, 43, квартира 131.

– Запомнил! Рахмат!

– С тебя коктейль.

– Или!

Не буду говорить, что я с трудом дождался окончания рабочего дня. Нет. Я, как и просил Федорович, посетил два отдела (при этом явно спугнув похмеляющихся программистов и инженеров), дописал статью, выложил на сайт, поработал с почтой. Обновил информацию от клиентов проекта «Еда в Чите». И дождался, пока в углу монитора появятся цифры 18.00.

Я вызвал такси. И выйдя на улицу, заметил, что вовсю валит снег, какого я еще и не видел зимой в Чите. Мы ехали долго, в колонне осторожных машин. Снег вился в свете фар и уличных фонарей. Наконец, мы завернули во двор высотки из красного кирпича.

У дверей подъезда я некоторое время просто стоял – даже хотелось закурить. Но сигареты я с собой не носил. Я не люблю курить на улице. Я набрал номер квартиры на домофоне. Дверь щелкнула замком. Но в динамике была тишина.

Квартира Алены оказалась на тринадцатом этаже.

«И этаж тринадцатый, и в номере квартиры есть такое же число» – машинально отметил я.

Ее дверь – обычная типовая дверь, которые ставят сейчас во всех свежих домах, была приоткрыта. Когда я подошел, она открылась еще шире.

– Пораньше не мог приехать? – не здороваясь, сказала Алена. И опять возникло такое ощущение, что мы живем с ней давно, и сейчас она встречает меня с работы, недовольная тем, что я задержался с мужиками в пивбаре.

– Ты что, ждала, что я приеду? А, Мишка, позвонил?

– Я не ждала. Я знала, что ты приедешь. А телефон у меня с утра отключен. Только Гарику позвонила, сказала насчет проблемных дней. Хотя никаких проблем нет – внезапно она ясно и хорошо улыбнулась. – Проходи!

Зайдя в комнату, я остолбенел. Квартира Алены очень сильно напоминала мою. Казалось, она была уставлена недостающими у меня деталями гарнитура. Тут были два кресла, выполненные в том же стиле, что и мой диван, прикроватная тумбочка, нелепо смотревшаяся сейчас у современного пухлого дивана, этажерка с фигурными стойками, и явно очень старый торшер с изогнутым абажуром. Квартира была спланирована в виде студии – тут же были и кухня, и на столе я увидел точно такую же чашку из саксонского сервиза с фиалкой.

Алена забралась на диван и завернулась в бледно-зеленый пушистый плед.

– Садись.

Кресло было таким же жестковатым, как и диван.

– Знаешь, – сказал я, – что-то не очень похоже на съемную квартиру.

– Потому, что такой мебели там быть не может, – продолжила Алена – Ладно. Я наврала тебе. Это не съемная квартира. Мне ее купили. Гарик купил. Когда я вернулась в Россию. А я думала, ты с порога спросишь меня о здоровье.

– Я уже усвоил, что тебя лучше ни о чем не спрашивать.

– Умный мальчик, – улыбнулась Алена. – Все у меня нормально. Просто…короче, я не захотела ехать в Китай. Я не могу туда ехать. Не могу видеть эти… – она зябко передернулась, и еще сильнее укуталась в плед.

Я пропустил через себя информацию о покупке квартиры. Я был к ней готов.

– А еще у меня в буфете…

– Стоит точно такой же сервиз – опять продолжила Алена, – саксонский, с клеймом в виде двух скрещенных шпаг. Я уже все это видела. Ты забыл? Но ты не ответил мне – почему не пришел раньше?

– Я не был уверен, что ты захочешь меня видеть.

– И все из-за того, что ты позавчера уснул? Тебе было жутко неловко за такой конфуз. Как же – я у тебя в гостях. А ты просто взял, и уснул. Не переживай. Ты и должен был уснуть. Это я сама тебя усыпила.

– Schlaf, Kindlein, schlaf!

Der Vater h;tt die Schaf…

–снова тихонько запела Алена колыбельную, раскачиваясь в такт песни. Одеяло понемногу сползало с нее. Она была похожа сейчас на зеленоглазую тонкую змейку, готовящуюся к броску.

– Вот этой колыбельной я тебя и усыпила. Вечер же должен был как-то завершиться.

– А зачем ты выключила телефон?

–А иначе бы просто позвонил мне. И на этом все закончилось. Ты бы спросил, как я, я бы ответила – нормально. И все. И тебе не надо было бы ехать. Ты заметил, что люди по телефону всегда говорят глупые и ненужные вещи?

Мысленно я с ней согласился.

– Ты спрашивай, спрашивай, сегодня можно.

Алена выглядела совсем иной. В домашней белой кофте и серых трикотажных брючках, с прической – хвостиком, она была уютной и свободной. И даже улыбалась чаще.

– Я не знаю, о чем спрашивать. Главное я уже услышал.

– И это «главное» то, что я не захотела ехать в Китай с Гариком, сказалась больной и ждала тебя? Ну, ведь именно это ты услышал?

– Да!

– По крайней мере, честно. Впрочем, мне врать бесполезно. Я заранее уже знаю, что мне хотят сказать.

– Ты читаешь мысли?

– Я их чувствую. С некоторых пор.

Я понял, о каких «некоторых пор» она говорит.

– Да и ты тоже. Разве нет? Вот сейчас ты все правильно понял – с каких именно пор я умею чувствовать слова. Потому сейчас ты здесь. Тебе не надо ничего объяснять. А то, что надо, расскажу. Но не тут. И не сейчас. Ты голодный? – совершенно неожиданно закончила она фразу. Меня удивили не слова, а интонация.

– Не особо.

– Ну да, ты же мало ешь, и не пьешь. И не любишь пьяных женщин. Зато любишь лежать в ванне. И думаешь – чем бы занять себя, кроме работы, на всю оставшуюся жизнь. И при этом опять же думаешь обо мне.

– С тобой иногда страшно.

– Не бойся. Привыкнешь.

– У меня будет время привыкнуть?

– Ну вот, уже привыкаешь. Так покормить тебя?

Я давно не слышал ни от кого такого вопроса. И молча кивнул. В горле что-то перехватило.

– Эй, мужчина, не надо эмоций. Это всего лишь ужин.

Алена освободилась от пледа, пошла к холодильнику, и по дороге легко провела пальцем по моей щеке. Я не успел отреагировать. Впрочем, а как я мог отреагировать?

– Омлет будешь?

Я вспомнил, что давно не ел яиц.

– Буду.

Алена легко, как балерина, двигалась по кухонному уголку. Ассоциация с балериной появилась не случайно – я видел, как она держит спину и голову. В ее движениях была законченная четкость.

– Да, да. Занималась классическими танцами. На этом воспоминания о заре туманной юности сегодня закончены.

И опять мне оставалось только молчать.

Потом мы сидели за узкой барной стойкой и ели омлет. Алена сварила кофе.

– Спасибо – положил я вилку на тарелку с фиалкой. – Замечательный омлет.

Алена собрала посуду в мойку.

– Я хочу покурить. Ты со мной?

Мы, набросив куртки, вышли в просторную лоджию. Ее стекла были покрыты толстым слоем шершавого льда. Алена распахнула одну створку. Над городскими огнями стояло серое стадо туч. И опять они светилась снизу бледно-розовым. Алена закурила свою душистую сигарету. Я отказался, хотя еще недавно хотел курить. Снег пролетал на расстоянии вытянутой руки. Алена поймала несколько снежинок.

– Как хорошо, – тихо сказала она и слегка прислонилась ко мне. Я обнял ее за плечи, подчинившись бессознательному инстинкту.

– Еще больше привыкаешь, – шепнула Алена. Она не отстранилась от меня, пока не докурила.

– Ну, а теперь пора, – сказала Алена, когда мы вернулись в тепло ее маленькой квартирки.

Я молча пошел в прихожую. И стал собираться.

– Не торопись. Я переоденусь.

– А ты куда?

– Я с тобой. Разве нет?

– Конечно, со мной.

– Слава Богу. Если бы сейчас сказал что-то вроде «Ты уверена?», на этом все бы и закончилось. Но ты не должен был так говорить. Подожди меня в подъезде.

В крашенном зеленой краской подъезде было гулко и пусто. Щелкали и гудели лифты. Народ возвращался домой – к звукам и запахам своих жилищ. Я подумал, что мое жилище сегодня тоже наполниться звуками. Вспомнил – сегодня Алена обошлась без немецкого языка, не считая напетой ей колыбельной. И тут же она вышла. Сегодня вместо шубы на ней был коротенький светлый пуховик, белая шапочка и белые сапожки. Она казалась школьницей – старшеклассницей. Алена несла довольно большую сумку.