– Ну что же вы так? – здоровенный детина, староста говорил неестественно тонким, плаксивым голосом. – Нам же писать нечем! Хорошо, что бумагу не забыли. А конверты?

– Конверты вот.

– Слава Богу! Хоть письма ребята напишут, а то ведь нечем писать и не в чем отправлять!

Пока эти трое разбирались со списками заключённых на получение подарков, отец Алексий побродил по культурному центру. Довольно большой зал со столами для чаепития – наверное, человек на двести, если очень плотно всех посадить. Всего в колонии Металлостроя содержалась одна тысяча заключённых, церковь была рассчитана человек на сто-двести, но, как говорил отец Георгий, по воскресеньям приходило всего человек тридцать.

Основная проблема этого тюремного храма состояла в том, что у з/к не хватало денег, иными словами, служение здесь было для священников только послушанием, местом не хлебным. Это вблизи от Питера, а что говорить о нищете Тихвинской тюрьмы! Там тоже организовался приход, но священники в него не торопились, ибо и сами-то оба тихвинских монастыря – мужской и женский – отнюдь не процветали, а в тюрьмах з/к смотрят на церковь как на источник обогащения. Вот эти самые посылки для них очень важны, а кроме того – освобождение от работ и всякие послабления в режиме для тех, кто назовёт себя «активом церковного прихода». Печально всё это было; таким ли представлялось церковное будущее, когда, например, этот храм в Металлострое открывал сам тогдашний патриарх Алексий в 1992 году? С тех пор этот храм так и остался едва ли не единственным специальным церковным сооружением в местах лишения свободы всей России. В остальных колониях и тюрьмах церковь представляла собой закуток, часть помещения или, в лучшем случае, специально отведённую для неё комнату.

Однако отец Георгий ничего печального в положении Церкви не видел; он бодрился и укорял Алексия за «грех уныния». И на обратном пути из Металлостроя в Рыбацкое Алексий коротко пожаловался ему на нововведения епископа Мефодия… Мог бы долго изливать душу, да поездка была короткая.

Суть конфликта в монастыре была проста и безнадёжна, и именовалась «заменой команды». Почти восемь лет Алексий проработал с нынешним наместником, престарелым уже отцом Иваном Байковым, и все эти годы они никак не могли закончить простую, казалось бы, вещь: заставить съехать прежних жильцов с монастырских площадей в предоставляемое им качественное жильё. Две семьи держались за домики с участками, и ещё три семьи занимали первый этаж монастырской «зимней» гостиницы, не позволяя её, как следует, отремонтировать.

На памяти Алексия, человек пятьдесят благополучно съехали, но эти последние представляли собой типичных склочников, верящих в то, что они смогут содрать с монастыря запредельные суммы. Год за годом тянулись суды, этим людям предлагались разные варианты переселения. Последним предложением был целый обновлённый дом в другом районе Тихвина, но они и в нём нашли недостатки. Дескать, дом этот когда-то был административным зданием закрытого ещё в советскую эпоху мясокомбината, а по соседству есть якобы старый скотомогильник. Силиконовая кирпичная кладка дома якобы пришла в негодность и лишь поверхностно зашита новым красивыми панелями.

Что ж, в предложенном жилье, действительно, можно было найти изъяны, но несомненным было и то, что эти люди сопротивлялись из принципа, желая сделать монастырю пакость.

Алексий чувствовал, что ещё год, максимум два, и монастырь бы их «дожал», но новый наместник вдруг распорядился отозвать судебные иски. И Вилович ему вторил: «Зачем вы людей кошмарите? Пусть живут, где живут, а предлагавшееся им новое здание монастырь возьмёт себе».

На первый взгляд, это был христианский поступок: закончить всё по любви. Но Алексий понимал, что новая команда принесла с собой тот дух презрения к христианской вере, который под видом любви разрушает церковь. Например, новый наместник распорядился не препятствовать женщинам приходить на богослужения без платков. «У нас что, средневековье? Надо соразмеряться с духом времени».

Вот и владельцу одного из участков, оставив его на месте, придётся «в духе времени» разрешить открыть автосервис и автомойку. Прямо на монастырском дворе, там, где крепостная стена была когда-то разрушена. И как возразишь: авторемонт – это же не рассадник греха, не винный магазин и не ночной клуб!

Кто же были эти «сопротивлянты», как называл их Алексий, то есть люди, отказывающиеся переехать из монастыря?

Среди них задавали тон две семьи – Букреевых и Мицкевичей. Сергей Иванович Букреев был кандидат исторических наук, автор нескольких книг, мужчина собой видный, но крикливый и чуть ли не припадочный. На одном из судов монастырский юрист уличил его в том, что в квартире в монастыре, которую он отказывается освободить, он живёт редко; тот вскочил и заговорил как в бреду, с пеной в уголках губ:

– Я по президентским грантам езжу, я веду исследования! Если вы не понимаете, если ничего не понимаете… – он рванул галстук и воротник рубашки. – Я не могу сидеть на одном месте! А тут всегда остаётся моя жена!

Жена его тоже присутствовала на суде – русоволосая и нарочито скорбная. Она представлялась «частным экскурсоводом». До 1991 года, действительно, работала экскурсоводом в государственном историческом музее, расположенном в монастыре, потом музей закрыли, и она теперь называла себя экскурсоводом частным. Шила разноцветные сумки и продавала их паломникам, стояла возле храма Иконы Тихвинской Божьей Матери – не прогонять же её?

У этой парочки был сын – учился в Питере или уже работал. Светлана Букреева как-то всегда ходила на полшага сзади мужа, изображая полную покорность, и Алексий, вглядываясь в эту семью, никак не мог понять: что же его в них раздражает? Наверное, они просто остались в том времени, когда монастырь ещё не был возрождён, а в его помещениях находился исторический музей. И Алексию иногда становилось страшно: не окажутся ли правы эти Букреевы, не желающие изменяться? Время как бы опишет петлю и вернётся назад к их ногам.

В церковь монастыря Букреевы, конечно, не ходили: он потому, что в принципе был атеистом, а она говорила, что причащаться ездит в Петербург. А ходить в Тихвинские храмы ей, мол, «душа не позволяет».

Ещё одна семья, Мицкевичей, в 70-е годы переехала в Тихвин из Эстонии. Они всё время подчёркивали, что они – «переселенцы из Эстонии»; зачем они это делали, какой вкладывали в это смысл? Глава семьи, Артур Мицкевич, чем-то напоминал Сергея Букреева: какой-то… из другого измерения, что ли. С жёсткими морщинами, весь жёсткий, теперь уже совсем седой, хотя во время переезда Алексия из Петербурга в Тихвин Артур Мицкевич ещё был брюнетом с проседью. Довольно большая семья: четверо детей. Этих Мицкевичей в позапрошлом году выселили по суду, с судебными приставами конвоировали их в другой район Тихвина, но они тайно, ночью, вернулись в монастырь и поселились в кухне семьи Букреевых. Через пару дней после этого из Петербурга приехали представители Международной Хельсинкской группы, которым Мицкевич и Букреев давали интервью. Вместе с Хельсинкской группой приехал и корреспондент Русской службы Би-Би-Си – и ему они давали интервью перед храмом монастыря, обличительно жестикулируя в сторону этого храма.

Алексий хорошо запомнил тот суд с участием Мицкевичей: они оправдывали свой отказ выехать из гостиницы тем, что «тут жить красиво», «соответствует их эстетическим чувствам», а переезд в новое жильё «оскорбит их эстетическое чувство».

Эти две семьи занимали первый этаж гостиницы, не давая сделать в нём ремонт, хотя на втором и третьем ремонт уже был сделан. Тот суд монастырь проиграл, так как Мицкевич загнал судью в логический тупик: монастырь требовал выселить их на том основании, что помещения гостиницы «нежилые», но Мицкевич представил доказательства, что в верхних этажах живут, следовательно, и всё здание – «жилое». Что ж, монастырю пришлось смириться с поражением, но вскоре после этого Алексий, дождавшись, пока Мицкевичи протопят печку, лично открыл водопроводные краны в верхних этажах и залил их квартиру, в неостывшей печи лопнул чугунный щит, составили акт «о нежилом состоянии помещения», и вскоре было новое судебное заседание; тогда-то Мицкевичей и выдворили с помощью приставов. Но они вернулись и засели на кухне Букреевых…