Он был бестолков донельзя и служил скорее ФСБ чем своему формальному начальнику, Алексею Антонову.
…Почему я вообще именно его взял с собой? – задал себе вопрос Антонов, когда Миша напутал с билетами на поезд и пришлось самому улаживать насчёт отдельного купе. Мишу сунул ему его зам по безопасности Строгалев, а он вначале даже не осознал: кто такой этот Кравцов?
Лишь потом вспомнил: неприятный такой, костлявый блондин… Ну да какая разница.
Теперь однако им предстояло ехать вдвоём в поезде, пробыть вместе четыре дня, и он невольно задумался об этом Мише Кравцове.
Итак, допустим, что Миша служит в ФСБ… Но служить ФСБ значило: любому инициативному прохвосту, который принимает у него письменные отчёты об увиденном и услышанном вокруг Антонова и заодно – наверняка всегда намёками! – даёт ему подсказки: то хорошо, это плохо, а вот этого твоему боссу вообще не надо делать…
У этих инициативников из ФСБ (так казалось Антонову) всегда будет много идей, причём идей, по большей части, вредных. Вернее, они полезны для самой ФСБ, но отнюдь не для тех, кого служба якобы охраняет.
В том числе, в целом – считал Антонов – ФСБ как организация вредна России и работает не только даже на себя, но и на благо врагов России. Например, на Америку и другие стран НАТО… Не по злой воле, а потому, что ФСБ сейчас, фактически, не имела руководства, ибо сам президент страны Путин был лишь один из винтиков ФСБ.
«Бестолковый ты, Миша!» – когда-то давно, ещё в Москве, вырвалось у Антонова, и после этого Миша месяца два показывал ему своё недовольство. Потом вроде бы всё это забылось, но это на поверхности, а как на самом деле?
Миша решил загладить свою ошибку с билетами на поезд и притащил кучу тёплой одежды.
– Алексей Викторович, примерьте! Там ведь, говорят, ещё зима.
– Да я уже взял у Сонкина… – Антонов перебрал принесённое Мишей: тёплые бушлаты и современный, импортный какой-то, комбинезон на меху. Такой же ему дал Сонкин, только другого цвета.
– Ты сам-то, смотрю, уже оделся? Где взял? – Антонов указал на такой же, «полярный», но видно, что западного пошива, норвежский какой-нибудь, комбинезон, в который оделся Миша.
– Есть источники… – тот криво улыбнулся.
Пока об одежде беспокоиться было рано: в Тюмени температура прочно стояла выше нуля, ледоход на реке Туре уже прошёл. Но город Тюмень – на юге Тюменской области, в которую составными частями входят Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий автономный округа. Вот то – настоящие «севера», другой мир.
Алексей знал, что поезд туда – больше тысячи километров – идёт долго: около суток до Ямбурга, столько же обратно, так что кроме Ямбурга успеет ли он что-то увидеть? Ямбург – на правом, восточном берегу Обской губы, а хотелось бы перебраться на её левый берег, где находится Новый порт – удастся ли? До совсем нового порта – Сабетта – на севере полуострова Ямал они точно в этот раз не доберутся…
Купейный вагон тверского производства был такой же, как в советские времена. Все четыре места в купе были закуплены для него одного, и ещё в соседнем купе – место для Миши. Но Алексей его сразу не отпустил туда, усадил с собой пить чай.
– …Ты, может, не знаешь: я ведь геолог по образованию…
– Откуда мне знать? – с улыбкой ответил Миша.
– Да, геолог. Кандидат геологических наук. И что меня потянуло в бизнес – не пойму…
Михаил смотрел на него с некоторым удивлением.
– Потянуло потому, – объяснил Антонов скорее себе самому, чем собеседнику, – что в начале девяностых учёным жилось совсем плохо. Институты закрывали, зарплата кандидата наук была десять долларов в месяц, что ли… Ну я и плюнул, ушёл в бизнес. А если бы тогда кандидату наук платили как сейчас… Сейчас ведь они неплохо получают. И мысли бы не было в эту свистопляску лезть! Пиши себе статейки, езди на международные конференции: лафа! Докторскую бы защитил…
Алексею вспомнились его первые экспедиции на север в молодые годы. Незаметное поначалу действие мороза, но затем – давящее и безжалостное как сталь; через несколько дней уже само пребывание на морозе становится тяжёлой работой. Устаёшь так, будто глыбы ворочал, а всего-то снимал показания каких-нибудь приборов – но на морозе. Потому и работают на севере вахтовым методом: за полярный круг завозят людей дней на пятьдесят или немного больше, потом меняют новыми: всё равно от этого работника дальше будет мало толку.
Зато какое раздолье – север летом! Цветущая тундра, белые чайки, почему-то неизменно вызывавшие у него чувство тревоги. И не столько тревога, сколько неизбывная печаль белых ночей…
Антонов немного рассказал об этом, и бледное лицо Михаила и вовсе сделалось каким-то молочным или похожим на манную кашу, на молоко матери, которым она не только кормит, но и утешает неразумное дитя.
– Вам надо остаться в бизнесе! – мягко, но настойчиво произнёс Михаил тем тоном, которым ребёнку объясняют его же пользу.
И ещё какой-то мягкости добавил Миша уже не только в лицо своё, но даже и в тело, теперь уже как будто и не костлявое, а наоборот, кажущееся бесконечно гибким.
– Да уж конечно, Миша… Это всё – действительно, дела минувших дней. Куда я теперь уйду из бизнеса? Разве что вот так, съездить на экскурсию, совмещённую с командировкой… Скажи мне о себе: ты бывал на северах?
– Бывало… – не сразу ответил Миша.
– А где именно?
– Дальний Восток, – загадочно обронил тот. – Армейская служба…
И дальше его заколодило: как ни выспрашивал Антонов, никаких подробностей вытащить не смог!
Вот за что не любил он эфэсбешников: за эту их таинственность. «Где работаешь? (Или работал раньше)» – «В таможне». – И на этом точка, ни слова больше. Таможня ведь тоже бывает морская, сухопутная и авиационная, пассажирская и грузовая, центральная и линейная. Но если человек просто говорит «работаю в таможне», он даёт понять, что о его работе ты ничего не узнаешь.
– Ладно, Алексей Викторович, – Миша вдруг решительно встал. – Больше я не буду отнимать ваше время. Оно, действительно, драгоценно! – прижал руку к груди, – уж не с оттенком ли иронии? – Я знаю, что вам надо с документами работать. Но я всегда под рукой, здесь, за стенкой.
– Ну хорошо, иди… Как соскучишься – заглядывай. Кто там у тебя соседи?
– Пока один сосед. Спит, не знаю, кто он…
И Миша оставил Антонова одного. Тот, и правда, взял с собой пачку документов и рекламных технических проспектов. Дорога, надеялся, даст ему немного времени, того самого, которого всегда так отчаянно не хватает.
Вначале они ехали через вполне европейский смешанный лес, причём чувствовалось, что уже весенний. В снегу, а кое-где уже и в воде стояли берёзы, осины со светлозелёными стволами, темнела хвоя елей, сосен. Правда, и кедры мелькали – этим местный лес всё-таки отличался от европейского. Алексей долго смотрел в окно, потом заварил себе ещё чаю…
Он задумался о том выгодном проекте, который предлагали ему молодые бизнесмены. Это была новая технология сжижения газа. Поскольку сейчас именно с Ямала Россия начинала морской экспорт сжиженного газа, то предложение было как нельзя кстати.
Ребята оттолкнулись от того, что одно дело сжижать газ при жаре плюс тридцать-сорок в Саудовской Аравии или Катаре и другое дело на Ямале при минус тридцати. В морозное время газ, и правда, почти течёт и похож на жидкость, но установки и прочую технику по-прежнему закупали ту же самую, которую используют арабы. И вот молодая растущая фирма сделала экспериментальную аппаратуру для сжижения газа, сняла её работу на видео; всё, вроде бы, сходилось и получалось раз в десять дешевле чем в арабских странах.
…От установки по сжижению газа мысли Антонова перескочили на всю эту цепочку, от добычи здесь, в Тюменской области, до продажи на Западе.
Вся причина активности арабов – экспортёров газа заключалась в том, что Западная Европа не хотела платить деньги за газ из России. Уже есть готовая труба, и нужно только открыть кран, но этот газ – Газпромовский. И у немца достаточно силы воли и достаточно ненависти к России чтобы остановить свою руку и не открыть этот кран, который уже установлен и работает в его кухне. Вместо этого немец купит втридорога газ в баллонах и потащит их к себе домой на тележке, но это будет немецкий газ. Точнее, произведённый и доставленный арабами специально для Германии.
