– Ave Maria, gratia plena, Dominus tecum, benedicta es in mulieribus et benedictus fructus ventris tui Jesus. Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus nun et in hora mortis nostrae. Amen[6].

Из-за дверей доносятся голоса слуг и спускают меня с горних высот в суету этого бренного мира. Вот странная и удивительная вещь: когда я остаюсь одна и начинаю размышлять о собственной жизни, эти размышления получаются глубокими, мирными и красивыми, как поучения нашего кардинала де Турнона. Но стоит увидеть своих ближних, о которых я только что думала с упоением, – и все умиротворение куда-то улетучивается. Особенно если эти ближние – мои братья.

Если бы сестры были моими ровесницами! Но они намного старше меня[7] и живут далеко, и мне приходится наслаждаться обществом братьев. Когда я смотрю на игры моего брата короля Карла и Александра-Эдуарда с Анри, принцем Наваррским, и другими, кто составляет им компанию, мне становится очень не по себе. Если вы сейчас способны на такое, дорогие мои, то каких дел натворите, когда повзрослеете?! Вы думаете, что смелы и остроумны, но это только оболочка, плохо сшитый, неуклюжий карнавальный костюм!

Вчера я решила напомнить братьям об этом, чтобы они задумались – ведь времени осталось мало, жизнь дана нам не зря, и каждый должен незамедлительно заняться спасением своей души! Когда братья опять начали насмехаться над всем без разбору, я выбрала момент и сказала Александру-Эдуарду:

– По-моему, ты ведешь себя неблагочестиво. А сегодня, между прочим, среда, постный день, и надо думать о душе.

Брат пренагло рассмеялся.

– Где ты наслушалась этих глупостей, Маргарита?

– Давай подумаем о душе, – гнусаво протянул Карл, передразнивая священника.

Александр-Эдуард расхохотался.

– Давай! Эй, Анри! – позвал принца Наваррского. – Иди сюда думать о душе!

– Я уже подумал, – заявил он, целясь шариком в идущую мимо горничную. – А сейчас пусть подумают другие.

Выстрел попал в цель. Горничная ойкнула и укоризненно покачала головой. Наблюдая за ними, я не заметила, как Александр-Эдуард подкрался ко мне сзади. Он схватил меня, и я подпрыгнула от неожиданности.

– Так, немножко подумали. Маргарита, а давай подумаем еще! Не догонишь, не догонишь, не догонишь!

Я пустилась за ним и все-таки догнала его в другом конце замка. Точнее, он сам перестал от меня убегать, потому что встретил Анри де Гиза, заговорил с ним и немедленно забыл про меня. Я испугалась, что вдвоем они начнут дразниться еще больше, и пошла разыскивать Эркюля.

Вот глупые! Да, сейчас вы смеетесь, но потом, в самый неподходящий момент, ваши уловки подведут вас, упадут маски, и тогда закончится театр и начнется жизнь. И придется отвечать за свои поступки… мне даже страшно за вас. Ну до чего же вы неблагоразумны!

Я вот, например, стараюсь вести себя как можно лучше, регулярно молюсь, много читаю и занимаюсь с учителями. Месье Миньон хвалит меня за успехи в латыни. Физика и математика даются мне сложнее, и я огорчаюсь из-за этого, но он успокаивает меня, говоря, что латынь – тоже своего рода математика, только облеченная в форму слов.

Еще мне нравится заниматься музыкой и танцами. Месье де Руа, мой учитель пения, говорит, что у меня хороший слух, а месье Поль де Реде учит меня танцевать. Заниматься с ним очень весело, наши занятия всегда похожи на игру.

Но самое любимое мое занятие – это книги. Только здесь у меня нет учителя. Впрочем, однажды, разглядывая книжные полки, я подумала, что мои учителя – это все великие люди, чьи книги я читаю, даже если они жили в глубокой древности. Ведь я столько узнаю от них и постоянно размышляю над их словами! Значит, я общаюсь с ними. Как замечательно, что можно разговаривать с людьми, которые жили давным-давно!

Я очень люблю читать. Если не могу понять какое-нибудь место в книге, то прошу месье Миньона объяснить мне, но чаще пытаюсь разобраться сама, и обычно мне это удается. А еще я пробую сочинять. Например, читаю чудесные сонеты месье Пьера де Ронсара, стараюсь понять, как они написаны, а потом написать свои. Когда сравниваю свои стихи с его стихами, сразу открываю для себя многие тонкости стихосложения. Это так увлекательно, хотя и трудно!

Если слишком стараешься и пишешь по всем правилам, то стихи получаются безжизненными, скучными и унылыми. А если писать все, что чувствуешь, то образы выходят яркими, но слова плохо сочетаются между собой, и результат тоже не слишком радует. Это похоже на этикет – если соблюдать все правила и постоянно думать о них, то совершенно перестаешь радоваться жизни, только и боишься сказать или сделать что-нибудь не так. Но если совсем забыть о правилах, то неприятности не заставят себя ждать.

Месье Миньон говорит, что в этих случаях нужно придерживаться золотой середины. Я спросила у него, что это такое, и он рассказал мне про месье Горация. Теперь я читаю его произведения и нахожу в них ответы на многие свои вопросы. Месье Гораций так поразил меня своей мудростью, что иногда я даже представляю его себе и пытаюсь догадаться, что он сказал бы мне в ответ на тот или иной вопрос.

А моих братьев совершенно не интересуют книги и древняя мудрость! Они скачут верхом, фехтуют и без конца устраивают драки и шалости.

Александр-Эдуард – на редкость несносный мальчик, хотя внешне он самый красивый из моих братьев. Карл полноват, а у самого младшего, Эркюля, неправильные черты лица – большой нос и толстые щеки, а сам он смуглый и щупленький. Из-за этого Александр-Эдуард называет его обезьянкой, чем доводит Эркюля до слез.

Конечно, самого Александра-Эдуарда никто не назовет обезьянкой, о чем он прекрасно знает. Он строен и худощав, у него точеный нос, четко очерченные губы и большие темные глаза. Его взгляд иногда бывает живым и внимательным, но чаще, особенно когда Александр-Эдуард остается наедине с собой, его глаза темнеют, как природа, когда скрывается солнце, и их наполняет какая-то странная, мрачноватая отстраненность. Я никогда не могу понять, о чем в такие минуты думает брат, – то ли он просто погружен в себя, то ли сердится, то ли тревожится, то ли замыслил что-то, о чем не намерен никому рассказывать… По глазам других людей можно прочитать их душу, а душа Александра-Эдуарда, напротив, прячется за его взглядом.

Вообще-то я не очень люблю играть с мальчиками – они совершенно не умеют вести себя спокойно, все время дразнятся и дерутся. Но кардинал де Турнон повторяет, что не следует на них гневаться – ведь они не ведают, что делают. Меня пугают и возмущают их игры – но кардинал говорит, что самые страшные заблуждения взрослых становятся любимыми играми детей. И в самом деле, он прав: война, убийство, боль – сколько они породили захватывающих игр! Погони, перестрелки и даже публичные казни… Помню, как однажды братья объявили Эркюля гугенотом и устроили ему казнь по всем правилам – конечно, понарошку. Но все равно было очень обидно и страшно, когда Александр-Эдуард торжественно зачитал приговор и сделал вид, что собирается отрубить Эркюлю голову. Эркюль испугался, заплакал и прибежал ко мне. Негодные, несносные, гадкие мальчишки!

Мы все боимся протестантов, а они только и ждут удобного момента, чтобы уничтожить нас. Они хотят, чтобы мы перешли в их ряды. Мы, католики! Да малейшая уступка этой ереси приведет нас прямо в ад! Цена огромна, ведь это касается Небес! В Небесах тоже идет война. Светлые ангелы с огненными мечами бьются с темными силами преисподней. Раз мы знаем об этом, то мы должны быть благочестивы, должны вести себя как можно лучше, потому что иначе Небеса сочтут нас предателями и отвернутся от нас. Нет наказания позорнее и страшнее, чем за предательство!

Да, матушка и многие другие терпимо относятся к протестантам. Но вовсе не потому, что согласны с их учением – оно как было ересью, так и останется, – а из жалости, чтобы не проливать лишней крови и дать еретикам шанс исправиться… А как мои братья восприняли эту милость? Решили тоже сделаться протестантами! Не придумали ничего лучше, чем издеваться над великой битвой, которую ведет наша церковь! Наряжаются священниками и кривляются в таком виде, говорят разные ужасные вещи про католические обряды, показывают статуям святых неприличные жесты… и вдобавок требуют от меня, чтобы я сменила веру! Ну уж нет. Я лучше умру, но не предам свою единственную защиту, которая оберегает всех нас, – и, между прочим, охраняет и благословляет моих братьев, несмотря на все их беспутство.