- Так всё хорошо, Игорь Витальевич! - удивлённо выпалил тот. - Вот только хотел сказать, что хорошая идея была, поместить к нему Четырнадцатого. Бегунка мы позавчера на встречу вывели, тот никак не отреагировал, улёгся и лежит. А Четырнадцатый ваш шустряк оказался, первым делом протопал к кормушке Бегунка и давай жевать. Ну жуёт и жуёт, нам-то что. Потом Четырнадцатый давай кружить по загону, кружил, кружил, пободал забор, да и к Бегунку пришёл. Лёг рядом, спина к спине. Так и оставили их на ночь. Благо теплее стало, минус двадцать семь, метель началась. А на следующий день Бегунок к кормушке вслед за Четырнадцатым подошёл...
Заведеев слушал. Вдруг покачал головой, потёр ладонями лицо и разулыбался, будто оттаивало что внутри. И тут же нахмурился. Что делать-то, где искать?! О том, что пора прекратить поиски, не хотелось даже думать...
"Фонари погасли..."
Морозов лежал, накрыв голову контейнером. Слабость была такая, что даже глаза открывать неохота. "Будто асфальтоукладочный каток проехал... будто он по тебе проезжал, а-а... всё равно..." Глаза привыкали. Чёрное небо в букашках звёзд, и светлым - заснеженные поля, лес, кажется... Земля качалась и качалась. Морозов поднялся, сел. Упал и где-то внизу сухо стукнул контейнер. "Растяпа, по какому поводу имущество портишь..."
Голова кружилась.
Он, кажется, ехал. Медленно, покачиваясь. Стало не по себе. Ткнулся руками вперёд. Тёплое. Шерсть какая-то...
Но он ехал! Лошадь? Да какая лошадь?! Тут зверюга, прости господи, неохватная, тепло как от печки...
Под ним была широкая спина, поросшая густой свалявшейся шерстью. Зверь шёл, опустив голову, иногда встряхивал ею.
Морозов вдруг как-то очень тихо себе сказал, что сидит на мамонте. И вцепился в шерсть.
Зверь пошёл быстрее, погнал будто в галоп, как-то неумело и боком, словно эта туша не знала, как бегать.
"Да зачем ему бегать, от кого, - думал, трясясь на мамонте Морозов, - неужели я умер... Точно умер... А здесь мамонты, ребята..."
Мамонт всё бежал, боком, нелепо подпрыгивая. Казалось, что зверь радуется чему-то непонятному для Морозова.
А зверь сбавил ход, пошёл.
Мамонт подумал, что, кажется, он не один. Он и раньше бывал не один. Такого живого он видел. Тот стрелял в него тонкими острыми палками, пытался накинуть верёвку, потом всадил в него железяку. Он тогда ушёл в море и стал китом. Этот живой не стрелял. Стать человеком?
Тело мамонта пошло горбами и выступами, принялось перестраиваться и меняться. Морозов полетел сверху, цепляясь за ускользающую из-под пальцев шерсть, покатился по вставшей на дыбы туше зверя.
И теперь сидел, утонув в снегу, ничего не понимая и глядя на огромные ноги, вставшие перед ним. Снега им было по щиколотку.
"Ещё не сдох. Нет, не сдох. Или это всегда так здесь бывает... Где здесь-то..."
Посмотрел наверх и тихо рассмеялся, засовывая руки в рукава. Холодно в снегу. Замёрз, как цуцик, аж зубы стучат... кто так умирает...
Он смеялся, но было не до смеха. Перед ним стоял он сам, огромного роста. Голый и в песцовом треухе. Наклонился и смотрит, будто изучает. Только глаза вот... мамонта глаза.
"Что ему в голову придёт? Кто его знает... Может, раздавит левой задней, как вшу". В голове почему-то звучало и звучало "Четыле, четыле, четыле", было чего-то жаль... Крутилась мысль, что "это ведь, наверное, контакт, ухохочешься... инопланетянин ведь... Ну почему голый и в треухе?! Всё у меня не как у людей... Не живой, что ли? Ноги какие-то не живые точно".
- Кто ты? - спросил Морозов, глядя вверх.
Поднялся кое-как, утопая руками в снегу.
Стоявший перед ним ничего не сказал.
Морозов вдруг понял, что видит. Видит дно моря, медузу, висящую в толще воды, мамонта, идущего по траве, желтоватой и жёсткой... Трава клонится от ветра... Крылья огромной совы, как если бы он сам взмахнул ими и смотрел с высоты, за правым крылом - берег моря в ледовом припае, внизу бежало стадо лохматых больших зверей.
"Носороги", - подумал Саня.
"Форма жизни, - подумал стоявший напротив. - Домой".
Саня пытался думать в ответ, но слышал ли он его? Сказал вслух:
- Откуда ты?
Огромный человек по-прежнему молчал. Он не слышал Морозова. Он видел его, видел тех, кто стоял на краю могилы мамонта. Запоминал их всех, живых, размахивающих руками, смеющихся, серьёзных, разных. На его планете их не осталось, не было дома. Но хотелось домой. И он вспомнил, что был звездолётом.
Саня отшатнулся, когда грудина стоящего напротив человека распахнулась, стало видно, что человек и не человек вовсе, механическое нутро его жило своей жизнью, выстраивало панцирь. И человека уже не было, была машина. Звездолёт беззвучно завис высоко над землёй и исчез. "Ни огня тебе, ни рёва двигателей... меня уже должно бы превратить в мокрое место... наверное", - думал, задрав голову Морозов...
Уже почти перестали искать, два дня прошло, боялись даже думать о том, что могло произойти. А Морозов вдруг позвонил и торопливо сказал: "Игорь Витальевич, пока телефон окончательно не сел... не подхватите меня по дороге у подстанции? У Георгия Ивановича спросите, где мы с ним привидение видели... Моим позвоните, пожалуйста!.."
Морозов шёл по накатанной дороге к посёлку, устало шёл, но улыбался. Закуржавел весь. Иногда мотал головой, будто не верил сам себе, останавливался и смотрел назад. Услышав гул вездехода, он рассмеялся. Поднял руки и замахал. Вездеход остановился метрах в десяти.
