– Ушел, падла, – Абакумов не смог сдержать восхищения человеком, умудрившимся вывернуться из лап его собственного ведомства. Но тут же, словно одернув себя, деловито спросил: – Ладно, люди Берии Ваньку сваляли… А нам-то с какого бока к делу подступиться?

– Есть у меня на примете один перспективный розыскник, полковник Бушуев. Я его еще по особому отделу Южного фронта знаю. Сейчас он у нас в четвертом управлении работает. Так вот, он кое-что нарыл, да некоторые факты сопоставил.

Во-первых, он вспомнил Печекосов: не могли же люди идти на лютую смерть ради ерунды. Значит, они знали такое, что никому выдавать быль нельзя. А во-вторых, обратил внимание на одного старого дурака, уральского большевика Юровского. Тот когда-то похвалялся своими подвигами, направо и налево рассказывая, как собственноручно расправился с императорской семьей (наши люди за ними все тщательно записывали). Так вот, все в том же 1934 году он как-то болтнул о событиях, случившихся сразу после расстрела:

Когда трупы стали раздевать, то обнаружилось, что на дочерях и Александре Федоровне (царице)… были лифы, хорошо сделанные из сплошных бриллиантовых и других камней. Ценностей этих оказалось всего около полупуда… На Александре Федоровне, между прочим, был просто огромный кусок круглой золотой проволоки, загнутой в виде браслета, весом около фунта. Ценности все были тут же выпороты, чтобы не таскать с собой окровавленное тряпье…

19-го вечером я уехал в Москву с докладом. Ценности я передал тогда члену Ревсовета Третьей армии Трифонову. Их, кажется, Белобородов, Новоселов и еще кто-то схоронили в подвале, в земле какого-то домика рабочего в Лысьве… Добра всякого было не один вагон ⁴.

– На эту информацию и обратил внимание Бушуев, – продолжил Селивановский. – Он обнаружил кое-какие нестыковочки… О каких вагонах добра говорил Юровский? Как можно было их «схоронить в подвале»? Где они теперь, куда делись?.. И потом, все ли из спрятанного, потом извлекли из-под земли? Времена тогда были мутными, белые красногвардейцам прямо на пятки наступали. Колчаковцы даже нашли кое-какие ценности, принадлежавшие бывшему царю, о чем на весь мир раструбили. Но, думаю, о самом ценном и они предпочли умолчать. Был тогда у них один человек, к которому стекалась вся важнейшая информация…

Книга первая

… А что касается XX века, для нас все важно: и более отдаленное прошлое, и ближайшее, новейшая история. С ней труднее, с этой новейшей историей, потому что там еще очень много политизированного, не все раны даже зажили еще, особенно если взять Гражданскую войну, противостояние красных и белых. Но тем не менее все равно надо с этим разбираться, надо стремиться к максимальной объективности, и, безусловно, нужно знать наше ближайшее прошлое.

В. Путин

Глава первая

Далеко за городом

Усадьба «Гальяново»,

22 версты к западу от г. Екатеринбурга, июнь 1918 г.

В это утро Александр Дмитриевич Аксенов проснулся первым, раньше всех своих домочадцев. Он бы мог еще поспать, ведь спешить на службу в Азово-Черноморский банк, перешедший при новой власти в управление советам, теперь не было нужды. Однако сказывалась многолетняя привычка, да и терять попусту прекрасные минуты солнечного летнего утра совсем не хотелось.

Для начала он решил прогуляться к роднику, чтобы умыться, вдоволь черпая ладонями студеную ключевую воду. Затем он вышел в луг, поправил косу и с восторгом начал косить сочную, в пояс ростом, густую траву… Сколько поэзии, сколько музыки в звенящем шуршании остро заточенного лезвия о срезаемую стерню. А запах, чудный луговой запах, пьянящий своим волшебным ароматом! Вжик, вжик – падает ряд за рядом, ложится трава ровным слоем. Пот заливает лицо и шею. Обтираешь косу пучком сена, оглаживаешь ее ладонью и вновь встаешь в работу. Оглянешься – а за тобой уже целая поляна ровной зеленой щетины.

Вскоре принялся накрапывать дождик. Но был он совсем не докучливым, грибным, изливавшимся редкими каплями из одинокой тучки, зависшей на фоне голубого неба. Однако для Александра Дмитриевича эта небольшая смена погоды послужила своеобразным сигналом: пора возвращаться в дом.

Домашние к тому времени уже встали. Обожаемая супруга Маргарита Павловна колдовала у плиты. А дочь Ольга уже успела убежать в сад – конечно, девушке, только что окончившей гимназию и переполненной предвкушениями грядущих приятных перемен, совсем не сиделось в четырех стенах.

Поставили самовар. И хотя по скудости текущих дней стол был небогат, позавтракали плотно и с удовольствием.

– Когда Аничковы и Погодины обещали приехать? – спросила Маргарита Павловна после того, как последняя чашка чая оказалась допитой. По старой традиции, которой в семье Аксеновых придерживались весьма строго, разговаривать во время трапезы не полагалось.

– Они надеялись выехать из города поутру, так что ближе к обеду у нас уже должны быть. Да только нынче, сама знаешь, неспокойно. Могут и задержаться…

В этот момент стеклянная дверь, выходящая в сад, поддалась молодому напору, и в комнату буквально ворвалась босоногая молодая девушка в сиреневом ситцевом платье, во множестве покрытом кружевами. Темные неширокие брови, поднимающиеся чуть удивленными дугами над светящимися голубыми глазами. Изящный маленький носик с тонкой переносицей и слегка расширенным основанием. Алые, слегка припухшие губки. Нежный румянец на щеках. Ее длинные русые волосы были собраны в две косы, рыхло перевитые бирюзовыми лентами. Цвет этот казался не вполне уместным, но разве что-либо способно испортить прелесть молодости!

– Как хорошо, как привольно в саду, – девушка не нашла подходящих слов для того, чтобы в полней мере рассказать о чувствах, переполнявших ее в эту минуту. – А когда из города все приедут, будет совсем весело.

Порхнув по гостиной и походя отказавшись от завтрака, она взбежала по лестнице и скрылась в своей комнате.

– Ах, молодость, молодость, – вздохнула Маргарита Павловна, не отдавая себе отчета в том, насколько банальна эта фраза.

Тем временем дождик совсем прекратился и Александр Дмитриевич решил снова прогуляться, но теперь не с какой-то определенной целью, а так, ради праздного удовольствия. В двадцати – тридцати саженях от дома Аксеновых, за узкой, но очень высокой каменной грядой проходила железная дорога. Когда-то он любил туда хаживать, рассматривать поезда, проносящиеся в дальние края и уносящие в ухоженных, великолепных классных вагонах своих пассажиров к жизни большой и, как ему тогда казалось, неизменно праздничной.

Но теперь от былой красоты не осталось и следа. Поезда ходили редко, зато с большим количеством вагонов, среди которых пассажирские почти не встречались – все больше скотовозы, теплушки и открытые платформы, забитые всяким хламом. Закопченные паровозы тянули их с натугой, словно бы скрежетом колес и свистом вырывающегося пара проклиная нынешнюю худую долю.

Нет, идти туда не хотелось. И Александр Дмитриевич отправился в противоположную сторону. Там, за скальным останцем начинался подъем в гору, на вершине которой виднелось причудливое нагромождение камней, именуемое в народе «Кроликами». Действительно, их очертания отдаленно напоминали фигурки прелестных домашних животных, правда изрядно одичавших и обзаведшихся хищными оскалами. Над им мордами в разные стороны торчали заостренные краеугольные «уши».

Как ни странно, но эти природные скульптуры очень нравились Александру Дмитриевичу, он находил в них поэзию, созвучную духу нынешнего времени. В восторг его приводил и великолепный черничник, захвативший здесь все окрестные поляны. Разумеется, до сбора урожая было еще далеко. Но вполне сформировавшиеся зеленые ягоды, наливающиеся живительной энергией, казались просто прекрасными.