В истории нет и не может быть невыгодных, неудобных страниц, она нужна в совокупности как единое целое для нас и для будущих поколений, без всяких прикрас и изъянов… Память и гордость должны объединять нас, делать сильнее, помогать молодым людям в полной мере осознать свою сопричастность Родине, великим делам своих предков, ответственность за будущее России!
В. Путин
Пролог
Москва, январь1950 г.
Николай Николаевич Селивановский всегда запросто заходил в кабинет своего непосредственного начальника, Виктора Семеновича Абакумова, что, на первый взгляд, казалось вполне естественным. Однако, кабинет этот был совсем непростой. Одна только возможность очутиться в нем приводила в трепет иных членов Политбюро ЦК КПСС, откровенно робевших перед обитателем здешних покоев, Министром государственной безопасности СССР.
С грозным чекистом, в данный момент олицетворявшим карающую длань партии, Николай Николаевич был знаком давно и накоротко. Они вместе прошли суровыми дорогами войны, успели великолепно сработаться в военной контрразведке «СМЕРШ». Между ними установилась не только взаимная симпатия, но, что оказывалось несоизмеримо более ценным в их профессиональной среде, отношения подлинного доверия друг к другу.
Даже внешне они были очень похожими: одинаковый жесткий, уверенный взгляд, темные брови вразлет, высокий, слегка покатый лоб, заглубленная линия волос, к сожалению, с годами все далее и далее отступавшая к макушке. Николай Николаевич казался несколько более рыхлым, одутловатым (недоброжелатели сказали бы даже, что он щекастый, «наетый») – видимо, сказывалось небольшое старшинство в возрасте. Однако эти различия нивелировались мундиром, придававшим своему владельцу дополнительную статность и молодцеватость.
Сидя друг напротив друга за небольшим приставным столиком, предназначенном для совещаний, эти люди являли собой великолепное зрелище: звон медалей, блеск шитых золотом генеральских погон со множеством звездочек – настоящие символы незыблемой мощи и величия отечественных правоохранительных органов, стоящих на страже завоеваний пролетарской революции!
Под стать им оказывался и интерьер просторного, вытянутого в длину кабинета: стены покрыты панелями из благородной карельской березы, слева на стене – огромная карта СССР, а рядом с ней – шкафы с книгами, корешки которых даже не примяты. Чуть ниже на подставке покоится большой глобус, за которым притаилось огромное кресло…
– Владимир Семенович, – решился первым прервать немного затянувшееся молчание Селивановский, – у нас появилась идейка, которая, как мне кажется, будет вам интересна… В свое время, еще до войны НКВД занималось поисками царских сокровищ, когда-то увезенных Николаем II в тобольскую ссылку. Кое-что им сделать удалось, но основная работа, думаю, до конца доведена не была. И если сейчас мы осторожно вытянем оборвавшиеся тогда ниточки, то мы можем сработать очень эффектно, вернув «народной достояние».
– Действительно, это интересно… – блеснул глазами Абакумов. – Хозяин (так он за глаза называл И. В. Сталина) будет очень доволен. Да и самому Лаврентию шлею как следует вставим1. И в чем суть дела?
– Началось все с того, что бывший сотрудник НКВД Малецкий переслал докладную записку, – Селивановский протянул заранее заготовленную бумагу… – Вот она:
Тов. Юринсу
27 декабря 1931 г.
В 1922-24 г. в бытность мою в Тобольске велась разработка бывшего Ивановского монастыря… Было обнаружено много спрятанного (замурованного в могилах, в колокольнях, в стенах монастыря) имущества, среди которых и… ожерелье царицы. Его прятала бывшая игуменья Дружинина, которая умерла при аресте. И еще знала одна схимница, очень старая, и больше никто2.
Абакумов был старый чекист и поэтому на услышанное внешне никак не прореагировал. Его выдала торопливость, с которой он пододвинул к себе пухлый скоросшиватель, наполненный старыми документами. Селивановский, между тем, невозмутимо продолжил:
– Расследование не начиналось более года. Наверное, Малецкому просто не поверили. Но потом схимницу, о которой он говорил, все-таки взяли. Она оказалась не такой уж и старой. Ее допросили с пристрастием. Поначалу она отпиралась, но в итоге созналась во всем.
– Так, так, так, – Абакумов быстро пролистывал одну страницу за другой, цепким взглядом выхватывая важные детали. Им овладевало буквально охотничье возбуждение… – Конечно, куда ей отмалчиваться было. Видишь… – он подчеркнул ногтем какую-то закорючку, стоявшую в конце очередного документа, – Это дело вел Авторканов. Когда-то я лично его знал. Из своих подопечных он способен был душу за раз вытрясти. Сам Кобулыч3 про него говорил, что он и чайник способен разговорить.
– События, действительно закрутились с бешеной скоростью, согласился Селивановский. – Начались аресты, допросы. И уже 20 ноября 1933 г. в Тобольске был обнаружен настоящий схрон драгоценностей, о чем было незамедлительно доложено в Москву.
Спецзаписка экономического отдела ПП ОГПУ по Уралу
Сов. секретно
Среди изъятых ценностей имеются: 1) брошь бриллиантовая в 100 карат. 2) три шпильки головные с бриллиантами в 44 и 36 карат, 3) полумесяц с бриллиантами до 70 карат (по некоторым сведениям, этот полумесяц был подарен царю турецким султаном), 4) диадемы царских дочерей и царицы и друг[ие]. Всего изъято ценностей по предварительной оценке наших экспертов на сумму в три миллиона двести семьдесят тысяч шестьсот девяносто три золотых рубля.
– И это старые полновесные золотые рубли, – невольно почесал затылок Абакумов. – Теперь такое богатство вообще несметных денег стоит. Но если все изъяли, наша-то корысть в чем заключается? После тех мастодонтов, которые рулили дела в 30-е годы, нам подбирать уже нечего.
– Может быть, Виктор Семенович, вы несколько преувеличиваете мастерство старых специалистов? Какие тогда были методы дознания, тем более в провинции?.. В морду дать, да по почкам. При такой ветхозаветной примитивности не могли не случаться сбои. И перед нами, не сомневаюсь, именно такой случай.
В конце весны 1934 г. прихватили некую Аниль Викентьевну Печекос, – Селивановский указал на очередной документ. – С ней долго бились, правда, к тому времени дело вел уже не отмеченный вами Авторканов, а какая-то размазня. Наконец, 5 июня она согласилась сотрудничать со следствием, пообещав указать место хранения романовских ценностей. На радостях сотрудники бросились в ее камеру, но нашли ее умирающей. Оказывается, она накануне разломала на части алюминиевую ложку и проглотила обломки, которые застряли в гортани и вызвали гнойный плеврит. Откачать ее так и не удалось, через 12 дней она умерла.
Тогда взялись за ее мужа Печекоса Константина Ивановича. Тот сопротивлялся совсем недолго, а потом пообещал привести к тайнику, оборудованном в его бывшем домев Омске. Оперативники повезли его на место. Там он долго бродил по комнатам, пока не привел к невзрачной каморке на пятом этаже. Оперативники начали ломать стены. Между тем, арестант, усыпив бдительность охраны, выпрыгнул из окна…
– Вот, сволочь, – не смог скрыть своих эмоций Абакумов. – Улизнул, все-таки… Тут ты, Николай Николаевич, прав. Бывают еще в нашем деле недоработки.
– Я больше того скажу, – подхватил ободренный своим начальником Селивановский, – налицо расхлябанность, преступная халатность… Этот Печекос, благо, что с шестого этажа спрыгнул, ко всеобщему удивлению не только не сдох, но и отделался одними переломами да сотрясениями, как будто был богом береженый. В тюремной больничке его обратно собрали, да на ноги подняли. Спустя какое-то время с ним снова стали работать. Но он на контакт со следствием больше не шел, да еще и прытким оказался. Ему руки ломают, а он – прыг в обморок! Его в карцер сажают, на стойке растягивают, а он – бух на землю и коньки откинуть хочет. Так ничем его взять не удалось. Через год, намучавшись, решили его отпустить. Установили слежку, чтобы он к царскому золоту сам привел (думали, что не удержаться ему, чтобы еще разок на драгоценности ни взглянуть). Да только не вышло ничего, как будто и вправду при падении память у него совсем отшибло. Когда же война началась, в неразберихе его и вовсе упустили.
