Брат старший увлекался спортом, играл в футбол, потом стал увлекаться штангой. Помню, в подростковом возрасте он не отходил от зеркала, да и будучи взрослым. Возьмет швабру, представляет себе, как будто это штанга и перед зеркалом тягает, что-то фантазирует. Жил тоже в в виртуальном мире. А почему тянуло настолько к зеркалу, я потом уже позже стала понимать.

Он был добрым малым, но про таких говорят – глупый, недалекий. Он плохо изъяснял свою мысль, неважно запоминал и был постоянно под колпаком у матери. Ни за себя, ни за других постоять не мог. Одним словом, тихоня. А внешне был достаточно привлекателен. Рост – 175 см, нетолстый и нехудой, нормального телосложения. Смуглый, карие глаза, черные волосы. Единственное, что портило – это отцовский нос картошкой. Мама им руководила жестко. Ладно, была бы мудрой, понятно. А то такое нагородила. Страшное дело, когда человек думает, что он во всем прав, то не хочет никого слушать, орет, скандалит, командует. И что с таким делать? Слава подчинился. Я стала воевать, подчиняться не хотела. Но потом пришлось. Об этом позже.

Я помню отцовские слова:

Что ты делаешь с моими детьми? – он глянул на меня и слезы покатились.

Глава 6 – «Отрочество»

Эти годы в нашей семье пировали. Я надеюсь, вы понимаете, о ком идет речь. Я их стала называть не бесами, а гадами. После рождения младшего брата, мама часто болела – камни в почках. Она часто лежала в больнице, много операций перенесла. Я была предоставлена сама себе, училась, как могла. Скиталась по подружкам, где от меня быстренько хотели избавиться. Я хотела людям нравиться, желала, чтобы меня принимали, начинала врать, играть в хорошую воспитанную девочку, но меня быстренько выставляли.

Я их понимала. Однажды в лагере познакомилась с двумя хорошенькими девочками-сестрами. Они пригласили меня к себе в гости. Захожу к ним в квартиру, где пахло чистотой, уютом, а тут бабушка из кухни. Я сразу поняла, что она была верующей, взглянув на меня:

Пусть она идет домой…

Бабушка, пусть Ира с нами поиграет, что ты ругаешься?

Пусть уходит домой, – бабушка была в ярости.

Мы обменялись взглядами. И я поняла, что взгляд у меня был злым. Мы вышли на площадку, немного там поиграли. Бабушка забрала внучек, а я поплелась домой. По дороге шла и плакала. Придя домой, стала жаловаться маме.

Меня отовсюду гонят, почему?

Она расплакалась:

Меня тоже отовсюду гнали.

Я ей рассказала, что со мной произошло.

Где они живут?

Мама, да не надо, не помню.

Мама хотела воевать за детей, бороться, но она совсем не понимала, что происходит. И какое оружие нужно в таких случаях. Это смирение, терпение, прощение. Но никак не гордыня, крики, мат. Я как-то раз видела, что эти гады делали с моей мамой. Она мало, что понимала, когда очухалась. Я кричала:

Не подходи ко мне.

Бедная моя мама, что они творили с ней и с нами. Отцу тоже доставалось. Он часто выпивал, как и многие живущие соседи-мужики. Они не просто выпивали, а пили до такого состояния, что еле до дому доползали. Татьяна Андреевна своего мужа спасать не захотела, развелась. А тот, покинув Сахалин, уехал жить в Подмосковье и бросил пить, стал писать картины, стихи, выставлял свои работы на выставках. В общем, мужик зажил нормальной жизнью.

Дядь Петю соседи по лестничной клетке, офицера, преподавателя в мореходном училище, так подкосило, что он просто валялся на лестничной площадке. Да бывало и отделанный. На следующий день соседям в глаза смотреть было стыдно. Жена увезла мужа во Владивосток, продав квартиру. И слышали, что мужчина зажил нормальной жизнью, перестал пить. В этом доме происходили невероятные истории. Однажды, папа разбудил меня утром, весь избитый. Я спросонья перепугалась, мне тогда было лет тринадцать. Мама лежала в больнице.

Папа, что с тобой? – плакала, смотрев изумленно на него, а там живого места не было.

Да, вот ночью шел с работы, хотели забрать деньги, избили. Ира, ты отведи Женьку в детский сад.

Он пошел, прилег в комнату, кровь была везде. Я, судорожно плача, стала мыть пол, стены. Отвела брата в детский сад. А домой идти боюсь. Вид был у отца отпугивающий. Да, отцу доставалось. Он не мог оставаться без жены. Если мамы дома не было, когда она отвозила младшего брата на лечение на материк или лежала в больнице, то он начинал сильно выпивать. И от собутыльников получал незаслуженно.

В общем, штормило. А мама дома – все мы пьем, всё у нас вроде как нормально. Мать умудрялась переругаться со всеми, с кем начинала более-менее общаться и даже дружить. С отцовой сестрой (тетей Ксенией), которая жила на Украине, в городе Ровно. Мама, я и мой младший брат в зимний период по путевке поехали в санаторный город Трусковец, а по дороге заехали в Ровно к сестре папы.

Я уже о ней писала. Работала она бухгалтером, муж Валерий был пилотом, работал в гражданской авиации. Их старшая дочь Татьяна училась в педагогическом институте. Сын Алексей на один год младше меня. Мне было 12 лет, а ему 11. Встретили они нас хорошо. Дома было уютно и чисто. В доме звучала грамотная речь. Нам там было полегче. Они очень полюбили младшего брата, возились с ним.

Спал он на полу с дядей Валерой, как-то тянулся к нему. С братом Алексеем я сдружилась сразу, постоянно с ним бегали в парк гулять, за что мне частенько попадало. Я вечно хотела было куда-то идти гулять. Дома не сиделось. Это раздражало мою тетушку, она мне частенько поддавала. Да, и права была. Я была несносной. С такими детьми тяжело. Оставив младшего брата с родней, мы с мамой отправились в Трусковец. Путевка была одна – на маму. Чтобы дочка оставалась вместе с ней, приходилось всем давать взятку, включая даже уборщицу, которая приходила делать уборку в номер. Номер был на двоих. С нами проживала молодая женщина из Литвы. Я уже не помню, как её звали. Хорошо помню, как меня раздражала её речь с акцентом. Я её постоянно упрекала:

Вы что, не можете правильно говорить?

А она мне:

Нет, не получается.

Ну, попробуйте.

Я её просила повторить предложение, она со смехом повторяла. Я почему-то думала, что она притворяется.

Помню, вонючую воду «Нафтусил». Так по-моему она называлась. Пахла тухлым яйцом. И что вы думаете?! Я мучалась энурезом. Удивительно, но все прошло. На руках были бородавки, тоже сошли. Мама питалась в санатории, а я в хорошей столовой, где кушали отдыхающие, приехавшие в Трусковец дикарями. За одним столиком со мной сидела семейная пара из Ленинграда (сейчас Санкт-Петербург) – тетя Римма и её муж Степан.

Они ко мне очень привязались, приглашали в гости, где временно проживали в частном доме. Что-то рассказывали про свою жизнь. У них не было своих детей. Это была пара очень интеллигентных людей, спокойных и сдержанных. Тётя Римма меня увидела. Мы когда вместе обедали за одним столиком, она всегда смотрела на меня с любовью. Маму это раздражало. А я тянулась к такого рода людям, мне было с ними хорошо, уютно, спокойно. Мама этого не понимала. Она всегда повторяла:

Нельзя быть такой. Нужно быть пробивной, добиваться своего.

Когда мы вернулись домой на Сахалин, тетя Римма часто мне писала письма.

Вон, тебе письмо, – с какой-то недовольной гримасой мама швыряла мне письма.

Она очень ревностно относилась к тому, что я тянулась к другим тётенькам, болтала с ними. А что делать? Когда дома ты не можешь найти общего языка ни с папой, ни с мамой. Отец вечно молчал, как я уже писала, а у матери не хватало знаний и мудрости. Гордыня, крик, шум, гам. Я думаю, она думала, что поймала удачу за хвост. Выкарабкавшись из своей семьи, одна из всех сестер вышла замуж. Муж работящий, выполняет все её требования, зарплату отдает до копейки. Но Бога не обманешь. Как-то мама пришла от своей родни вся расстроенная:

Детей забрали.

Каких детей? – удивился отец.

Веркиных и Любкиных. Забрали в детские дома.

А старшего сына Веры Бориса отправили в интернат для трудных подростков.