— Товарищ Ефремова, вы же понимаете, что Чапыра привел себя в порядок только из-за сегодняшнего мероприятия! — возмутился Юров.

— Я понимаю совершенно другое, — не позволила собой рулить моя спасительница, — по-моему Чапыра просто повзрослел, перерос длинные волосы и броскую одежду. Молодой человек осознал, что обучение подходит к концу, впереди его ждет взрослая жизнь и профессиональная деятельность. Именно по этой причине он и стал вести себя как взрослый человек. Это жизнь, Федор Александрович. Люди взрослеют и меняются.

— А о поцелуе необходимо вообще забыть. Не упоминать о нем. Не было его и точка! — веско произнес Марк Артурович. — Нам еще не хватало впутать в эту вашу историю сами знаете кого! Да с нами всеми за такое знаете, что сделают? — обкомовец покраснел лицом от нервного напряжения. — Воспитали тут юристов, а они нам сейчас судом грозят! Это ваша недоработка, товарищ Юров. Как воспитали — то и получили!

Юров тоже покраснел и задергал туго затянутый галстук, расслабляя узел.

— Но тогда получается, что студентки подрались не из-за чего, без причины — это же абсурд! — всплеснув руками, возмутилась Вера Степановна.

"Абсурд — это то, что мы все это обсуждаем", — зло подумал я.

— Может сделаем вид, что и драки не было? — неуверенно предложил Рогачев.

— И что этому мерзавцу все сойдет с рук?! — вновь возмутилась Вера Степановна. Ее глаза метали молнии.

— Перестаньте меня оскорблять! — достала уже эта старая ведьма. — Я не ваш крепостной, а свободный человек. И зовут меня Альберт Анатольевич. Вам понятно, Вера Степановна? — ее имя я словно выплюнул.

— Что-о?! — опешила она от наезда.

— Чапыра! — ударил кулаком по столу председатель экзаменационной комиссии. — И вы, Вера Степановна, прекратите уже кидаться оскорблениями, — уже более спокойно попросил он.

— Да что он себе позволяет?! — не желала та успокаиваться.

— Давайте уже заканчивать. Хочу напомнить, что мы уже больше часа здесь сидим, — недовольным тоном произнес обкомовец, и Вера Степановна заткнулась. — Вопрос о поведении студентов, вы товарищ Юров, могли бы решить вчера, но зачем-то перенесли его на защиту дипломных работ. Видимо, вы посчитали, что уместно будет эти два мероприятия совместить. Так вот, вы просчитались! Студент до защиты был допущен, он ее блестящим образом защитил, чему я был свидетель. Более того, он отмел все ваши обвинения и сделал это тоже весьма умело, хотя здесь более применим эпитет эффективно. Из-за чего я делаю вывод, что обучение на юридическом факультете поставлено хорошо, — Марк Артурович кивнул в сторону председателя экзаменационной комиссии, после чего вернул свое внимание Юрову. — А вот воспитательная работа в университете хромает. — секретарь комитета резко сменил красноту на бледность. — Да, Федор Александрович, хромает! Не справляетесь вы со своей работой. Ваши студентки устраивают массовые драки, а ваши студенты вместо того, чтобы осознать свою вину, косвенную вину, — продавил меня взглядом обкомовец, видимо решил, что я сейчас опять взбрыкну, — и извиниться, пообещав исправиться, ведут себя словно оказались в стане врага, и начинают использовать неприемлемые способы защиты — угрожать и манипулировать фактами, — на этом месте Марк Артурович посмотрел на меня неодобрительно. — Нездоровая у вас здесь атмосфера, не советская, — подвел итог своего выступления товарищ из Обкома. — Прямо вам скажу, я начинаю склоняться к мнению Альберта Анатольевича, что у вас к нему, товарищ Юров, личные счеты.

— Марк Артурович, уверяю вас, это не так, — принялся оправдываться секретарь комитета, — Вы же сами отметили, что Чапыра умело манипулирует фактами. Это как раз тот случай.

— Посмотрим, Федор Александрович, Посмотрим. Если я окажусь не прав, я перед вами извинюсь, — не стал спорить обкомовец. — А сейчас давайте уже закончим с этим студентом и пригласим следующего. Время не резиновое, а у меня есть еще и другие дела.

— Согласен, надо заканчивать с Чапырой, — поддержал председатель экзаменационной комиссии. — Итак, товарищи, слушаю ваше мнение об оценке.

— Я свое мнение уже высказала и его не изменю. Студент Чапыра защитил свою дипломную работу на "отлично", — первой высказалась Любовь Михайловна.

— Более чем "неудовлетворительно" Чапыра не заслужил. Я свое согласие на положительную оценку не дам! — мстительно высказалась Вера Степановна.

— Это не объективно, товарищ Меркушева, — попытался ее образумить председатель, но та уперлась.

— Тем не менее это мое мнение, как члена экзаменационной комиссии! — заявила она.

— Марк Артурович? — председатель посмотрел в сторону обкомовца.

— "Хорошо". Снижаю на бал из-за неподобающего поведения студента, — объяснил он свою позицию.

— Вадим Андреевич? — председатель перевел взгляд на моего научного руководителя.

Было видно, что внутри Рогачева сейчас идет нешуточная борьба.

— "Хорошо", — наконец, решившись идти в кильватере у товарища из Обкома, ответил он.

— Осталось высказаться мне, — произнес председатель экзаменационной комиссии. — По моему мнению, студент защитился блестяще и даже сумел продемонстрировать нам свои теоретические познания, так сказать, на практике, — на этом месте председатель усмехнулся, — с меня — "Отлично". Значит в итоге получается оценка "хорошо".

— Почему это "хорошо"? — вновь возмутилась Меркушева, — получается "удовлетворительно".

— Вера Степановна, объясняю, — тяжелый вздох и председатель вновь продолжил, — "хорошо" в связи с вероятностью обжалования оценки "удовлетворительно" по причине необъективности и личной неприязни одного из членов экзаменационной комиссии. Студент Чапыра сегодня нам уже доказал, что не боится отстаивать свои права в том числе и путем обжалования неугодных ему решений. Вы хотите скандала? — проникновенно спросил он ее.

Казалась, Меркушева сейчас взорвется от переполняющей ее злости и возмущения.

Не дожидаясь ответа, председатель продолжил:

— Товарищ, Чапыра, поздравляю вас с защитой дипломной работы на оценку "хорошо".

— Спасибо, — искренне поблагодарил я его и еще троих членов экзаменационной комиссии, обойдя взглядом Меркушеву, словно пустое место.

— О месте вашей будущей работы, узнаете через пару дней. Информация о дате, когда состоится Комиссии по распределению будет вывешена в нашем корпусе на информационном стенде, — сообщил председатель, бросив нетерпеливый взгляд на дверь, и я послушно попрощался.

Двери, что я толкнул, выходя из аудитории, на что-то напоролись Сразу же послышались женские взвизги и быстрый топот удаляющихся ног, причем далеко не одной пары ног.

— Что здесь происходит?! — вслед за мной выскочила секретарь экзаменационной комиссии.

Она строгим взглядом обвила раскрасневшихся от неожиданности студенток, особым вниманием одарив парочку, что, морщась, потирали ушибленные уши и лбы.

У самой стены, прикрытая от взора секретаря худосочной фигурой Алексея сидела на корточках Елена Голдобина и со страдальческим выражением лица, массировала голень.

Мужская часть курса с невозмутимым видом стояла у окна и курила. Лебедевой не наблюдалось.

Секретарь начала говорить о регламенте и очередности, завладев вниманием студентов, и я, воспользовавшись моментом прошел к лестнице, что вела со второго этажа. Желание удовлетворять любопытство сокурсников, я не испытывал, да и вообще устал я что-то, а мне еще в травмпункт ехать.

Татьяна нашлась буквально сразу, как я вышел на лестницу. Девушка заняла стратегически верную позицию на лестничной площадке между первым и вторым этажами. При моем приближении, она спрыгнула с подоконника.

— Рассказывай! — потребовала она. Было видно, что Лебедева очень нервничает, но старается не показывать слабость.

— Нормально всё, разрулил, — успокоил я ее.