Пролог

Андрей никогда не любил историю. Жизнь должна происходить здесь и сейчас – до всего остального ему нет дела. Он нравился сам себе. Более того, это была не совсем здоровая симпатия, граничившая с тем, что в народе называют, нарциссизм.

В это погожее утро, он просто потихоньку раскачивался после тяжелой ночи, в которую ему так и не удалось заснуть – очередной рейв, затем они гоняли по городу с громко орущей музыкой и гигиканьем в надежде вырвать очередной кусок горячих летних воспоминаний. Вершили историю.

Разумеется, после таких приключений ему нужно было похмелиться, что стало возможным благодаря заботе его девушки – они коротали сонные утренние часы в подлеске недалеко от кампуса, она за проверкой его заданий, он в надежде на то, что в оставшиеся до пар полчаса Меланья будет в достаточно благодушном настроении для короткого соития. Здесь каждый мог себе это позволить, избежав неприятных расспросов – преподаватели сюда не заходили, а из студентов в такую ранищу здесь могли быть только товарищи по похмельному несчастью. Андрей лакал третью бутылку пива.

Лежа под брезентом, он явно ощущал, что ему чего-то не хватало. Он следил за Меланьей, слегка прищурившись, хотя солнце и не попадало на его загорелое лицо. Он хорошо знал ее. Ему нравилось, как она закусывала конец ручки и задумывалась. Важно, разумеется, было не то, что это милая, детская привычка. А то, как она это делала. О боги! Было в этом что-то похотливое. Сучье.

Андрей выхватил конспект из ее рук, заставив ее растерянно махать руками в воздухе.

– Зацени мою бандану! – сказал он, по-ребячьи надвинув красный платок Мелани себе на уши, они начали топорщиться.

– Ты выглядишь как ушлепок!– рассмеялась она.

Потом, закатив глаза, она поправила его импровизированную повязку, и немного взлохматила волосы.

– Хватит, – сказала Меланья – это делает тебя более человечным. Меня бросает в дрожь.

– Я настолько привлекателен, что ты сразу приписала меня к Легиону Тьмы? – изумился парень, хотя, безусловно, опять играл.

– Поверь, ты не похож на человека высоких моральных принципов, скорее, на высококлассного афериста.

Андрей задумался – может именно этим объяснялся его успех у девушек? Его всю жизнь раздирали внутренние противоречия – то он представлял себя главным героем какого-либо приключенческого фильма и полагал, что люди должны к нему прислушиваться, то, метался в изнеможении между образом неистового смутьяна и пугливого скромника. В целом он не определился. Ему нравилось немного манипулировать другими людьми в своих целях, но пока это не переходило границу безобидных посяганий на личную свободу той или иной молодой особы, что имела несчастие зацепить его сложную натуру.

Последней была Меланья Кузнецова, студентка журфака, красивая до дрожи в коленках, да и к тому же неглупая. В сферу ее интересов входила не только современная живопись и альтернативное кино, но и философия Гегеля, работы Фейербаха, двигатели внутреннего сгорания и химическая физика. Она могла часами рассуждать о применении эпоксидной смолы, а затем вмиг переключалась на работы Довлатова. Поразительный интеллект позволял ей с одинаковой уверенностью парировать вопросы по любой тематике. А природная скромность и застенчивость лишь добавляла шарма ее своеобразному умению выражать мысли. Андрей понимал, что нашел в ее лице абсолютный идеал – в тумбочке около его кровати, заваленное стопкой журналов Men’s Health уже было припрятано то самое заветное кольцо, которое вмиг обращало любую тигрицу в послушную кошку. Андрей подумывал про октябрь, месяц его рождения – до дня рождения Меланьи было слишком долго ждать.

– О чем ты думаешь? – Меланья подняла глаза от конспектов.

Андрей закатил глаза. Какой банальный вопрос.

– О том, что ты идеал, – не менее банальный ответ.

– Фу, – Меланья сморщила нос. – Не называй меня так! Тебя родители в детстве не учили, что идеалов не бывает?

– Мой папашка был слишком занят, зажимая свою секретаршу в салоне V.I.P., – промурлыкал Андрей, наклоняясь к девушке и целуя ее. – Косячил по-крупному. А моя мать, тратила все время на шопинг и накачивалась Шардоне по самые брови, пока эта хрень не доконала ее.

– Андрей! Так нельзя говорить о своей матери… ты же знаешь…

– Да, да, о мертвых либо хорошо, либо никак. Но в любом случае воспитательно-просветительская функция моих родителей пострадала, думаю… – он наклонился и отхлебнул пива, – еще при моем зачатии.

– И все же… – Меланья посмотрела на него с чем-то вроде осуждения, граничившего с нежностью. – Твои родители много дали тебе, ты учишься в хорошем ВУЗе, твой отец обеспечивает тебя сверхнеобходимого. Хотя да, наследственность у тебя так себе.

– Имей это в виду, – он подобрался к ней ближе и схватил ее за обнаженную талию.

Она закатилась смехом. В тишине весеннего утра он звенел переливисто и беззаботно, как будто вся ее жизнь была впереди. Хотя колесо кармы, раскручиваясь, может задеть случайно любого, даже своих неизменных фаворитов.

***

По радио играет Диско восьмидесятых. Это создает какой-то тревожный фон. Надя не любит диско, оно принадлежит прошлому – такое ощущение будто поет хор призраков. Хотя теперь понятие о времени у нее размыто – сравнительно недавно, открыв для себя страшную правду, она отказалась делить свою жизнь на прошлое и будущее – теперь ее хронометр четко отмеряет лишь моменты ее непосредственного присутствия. Это делает жизнь более упорядоченной, но, к сожалению, и более страшной тоже. Она в любой момент может исчезнуть.

И вот опять паника подкатывает к горлу… Она ненавидела сумерки. Это дурацкое время недоночи, кажется, будто даже воздух вибрирует от напряжения и какой-то безысходности. Она не понимала, что именно заставило ее так нервничать. Надя посмотрела на экран дорогого Андроида – несколько пропущенных вызовов. Надя содрогнулась, – из-за музыки она ничего не слышала. Он наверняка волнуется из-за того разговора – необходимо срочно перезвонить. Девушка дрожащими руками набирает номер, можно вызвать автоматически, но Надя помнит последовательность цифр наизусть.

– Это я. Да, мне тоже кажется странным, что он узнал, – она подперла трубку плечом и отодвинула штору, чтобы взглянуть в окно – на улице пустынно. – Нет, никто не приходил. Слушай, я подумала, это все-таки была плохая идея, наверное, я просто стрессанула, не надо приезжать…

Надежда слушает внимательно. Кажется, абонент на том конце провода взволнован, поскольку она повышает голос.

– Нет, я не собираюсь прятаться и скрываться, это уже не важно! Никто не причинит мне вреда, я… – она кинула взволнованный взгляд на дверь за секунду до того, как раздался звонок. Ее лицо исказила гримаса тревоги.

– Ладно, я перезвоню тебе.

– Не открывай дверь, Надя! – доносится из трубки. Бессмысленно, девушка уже направилась к двери.

Звонок тут же вылетел из ее головы, она выдохнула. Сердце стучало так, будто отбивало бравурный марш по ее такой короткой жизни. Бывают моменты, когда ты что-то делаешь помимо собственной воли, как загипнотизированный. Хотя голос интуиции был сильным, но какое-то смутное желание покончить со всем этим было сильней во сто крат. Она открыла дверь.

Оружие было направлено прямо в ее конопатое лицо. Надя успела подумать лишь о том, насколько больнее было бы получить пулю в сердце, а не в голову и успела мысленно за себя порадоваться. Потом прогремел выстрел, и незамысловатая песенка Ottawan оборвалась для нее на строчке “let me take you to the Milky Way”.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

НЕЗНАКОМЕЦ С ОБОЧИНЫ

Глава 1

Бентон ненавидел свою фамилию. Она досталась ему в наследство от пьющего папаши, предки которого были выходцами из Поволжских немцев. В отделе его прозвали Бентонит за его спокойный характер и способность сохранять хладнокровие даже при расследовании самых жестоких преступлений. Никто не знал, что Бентон практиковал йогу по вечерам после особенно загруженных дней, используя тазик с кипятком – он опускал туда ноги и терпел ровно до тех пор, пока вода не остынет. Затем он шел в душ, и, включая ледяную воду орал что есть сил. И да, такая практика не научила его выдержке, но выработала особый вид иммунитета к чужим страданиям.