Её глаза распахиваются, а затем сужаются.

— Трея тоже не было всё утро, — невысказанная мысль повисает в воздухе, как ядовитая змея, готовая напасть.

Я пожимаю плечами.

Она ахает, выдёргивая руку.

— Ты была с Треем? — в её глазах отражается разочарование, и я чувствую себя виноватой. Скольких я сегодня ранила правдой?

Она заправляет свои короткие русые волосы за ухо и выдавливает улыбку:

— Не знала, что он тебе нравится.

— Нет, — отвечаю я. — Это я не знала, что он тебе нравится.

Трина пытается возразить, но слабая улыбка исчезает с лица.

— Он мне как брат…

— Да, — перебиваю, — ты говорила. Но разве это так?

Она колеблется, прежде чем кивнуть.

— Конечно. И если ты счастлива, то всё ок.

Мы доходим до кухни и задерживаемся на входе. Я рассматриваю её лицо, пытаясь понять, врёт ли она, и насколько сильно я её ранила.

— Трина, — тихо говорю я, пока Кейли — девушка со светлыми волосами, собранными в хвостик, которую Трей извлёк из лаборатории Харлоу, — выходит из кухни с корзиной яблок. — Если бы я знала, как он тебе нравится, то я бы никогда…

— Не поцеловала его? — заканчивает она за меня с кривой улыбкой.

— Именно, — говорю я и жалею, что не прикусила вовремя язык. Теперь она знает, что мы с ним целовались.

Она хватает меня за руку и поглаживает её.

— Я в порядке. Честно. Я рада за тебя, — она наклоняется с лукавой усмешкой. — Ну и как оно?

— Нетушки, — улыбаюсь я. — Некрасиво сначала целоваться, а потом трепаться об этом, — мы заходим на кухню и встречаемся взглядами. — Но, по правде говоря… Это было здорово.

Она смеётся. На этот раз улыбка затрагивает и её глаза. Я облегчённо выдыхаю.

— Ни секунды не сомневалась, — говорит она, ухмыляясь.

Мы проводим следующие два часа, работая бок о бок. Нарезаем помидоры, и она учит меня их консервировать. Как стерилизовать банки, снимать кожицу и готовить на водяной бане.

Я рада возможности занять свои руки и мысли. Не хочу думать о своей маме и тех военных, которые промыли ей мозги. Не хочу чувствовать страх, печаль или безнадёжность.

Вместо этого я полностью погружаюсь в истории Трины. Она делится со мной своей жизнью как гема, о том, каково это учиться в школе только для девочек. Рассказывает, как встречалась с парнем по имени Джастин каждый вечер у ограды, разделявшей две школы, и как они пытались поцеловаться через металлическую решётку.

— Вы не боялись, что вас засечёт камера? — спрашиваю её, закручивая крышку на последней банке с помидорами.

Группа девочек-подростков, занимающихся консервацией клубники за другим столом, громко хихикает. Похоже, они дразнят Кейли, судя по её красному лицу.

— Нет, тогда подобные мелочи меня не волновали. Что бы они нам сделали? Выпороли? Вряд ли.

На кухне жарко от работающего генератора и печи. Впервые, с тех пор как я отрезала свои волосы, я рада, что они короткие.

— Раньше я ненавидела таких девчонок, как ты, — признаюсь ей.

Глаза Трины округляются.

— Почему?

— Потому что вы слишком идеальные. Слишком красивые. Слишком спортивные. Слишком умные. Как нормальная девчонка с веснушками и рыжими волосами, я ужасно завидовала, ведь вам было проще в жизни, — я опускаю глаза. Впервые признаю это вслух. Я всегда знала об этих чувствах внутри меня, они были не так уж глубоко, но одно дело думать об этом и совершенно другое — сказать вслух, а уж тем более генетически модифицированной девушке.

— Сиенна, — резко обращается Трина.

Её тон заставляет меня поднять глаза.

— Никогда больше не говори так. Посмотри на себя. Ты потрясающая. Ты завидовала таким, как я? Ну, тогда для тебя станет новостью то, что я завидовала тебе и всем нормальным людям. Людям, у которых есть выбор. У кого впереди вся жизнь, полная возможностей, право любить тех, кого хочется, и жить по своему выбору, к лучшему или к худшему, — она тяжело вздыхает. — У меня никогда не было такого выбора. Я не выбирала стать генетически модифицированной. Я могу только поблагодарить своих стариков за это.

Впервые я посмотрела на её жизнь с такого ракурса, на жизнь каждого генетически модифицированного ребёнка. У них нет выбора. Их принудили к такой жизни. И даже брак, решённый ещё до рождения. Ни любви, ни романтики… ни свободы

Теперь я понимаю, что имела в виду моя мама тогда, когда сказала, что папа хотел, чтобы я была свободной от общественного давления. Он хотел защитить меня от такой жизни.

— Прости, — говорю я. — Наверное, я никогда не пыталась взглянуть на это твоими глазами, — подмигиваю ей. — Но ты всё ещё слишком красива, слишком умна…

Она кидает в меня мокрую тряпку, которой протирала руки. Я смеюсь, бросая тряпку обратно. Девчонки за столом напротив разворачиваются с удивлёнными глазами. Они на пару лет младше нас, и когда видят двух девушек, кидающих друг в друга мокрую тряпку, они тут же решают присоединиться к веселью. В такой жаре ловить мыльные мокрые вещи даже приятно.

Я смеюсь и швыряю какую-то тряпку в Кейли, но попадаю в её подругу с тёмными кудряшками. Кухня взрывается смехом, и на долю секунды я понимаю, каково это быть беспечной. Быть девочкой-подростком, чьи подружки болтают о парнях и поцелуях у металлического забора. На несколько секунд я стала кем-то другим.

— Воу! Что здесь происходит? — знакомый хриплый голос раздаётся со стороны дверей.

Весь смех замолкает, мы одновременно разворачиваемся с распахнутыми глазами к Трею, стоящему в дверном проёме с огромным ящиком на широких плечах. Его взгляд скользит по комнате и останавливается на мне.

— Твоих рук дело? — улыбается он.

— Это всё она начала, — указываю пальцем на Трину, а та краснеет.

Трей смеётся и заходит в комнату, ставит ящик на дальний край столика.

— Здесь зелёная фасоль. Её тоже законсервируете?

— Наверное, уже не сегодня, — отвечает Трина. — Думаю, Люсиль со своей командой уже готовы приступить к приготовлению ужина, — она улыбается ему, и у меня внутри всё переворачивается. — Мы можем заняться этим первым делом с утра.

Он отвечает улыбкой.

— Спасибо, Трина, — разворачиваясь ко мне, он спрашивает: — У тебя найдётся минутка?

Я выхожу с ним в коридор, но успеваю оглянуться через плечо, чтобы увидеть реакцию Трины. Она выглядит так, словно лимон проглотила, и меня терзает совесть. Если бы я знала… имело бы это значение?

Трей прислоняется плечом к стене, я повторяю то же самое напротив него.

Он говорит тихим, низким голосом:

— Один из наших грузовиков не вернулся с вылазки. Я и ещё пара парней собираемся выехать за ним.

Мои глаза распахиваются, а сердце начинает быстро стучать, как кувалда в моей груди. Разве не так был убит его отец? Во время обычной вылазки за припасами?

— Меня не будет за ужином, — он замолкает и прикусывает губу, мой взгляд задерживается на его губах. Его мягких, пухлых губах. От которых в моей груди разгорается пламя, когда они прикасаются к моей коже.

— Так или иначе, я просто хотел, чтобы ты знала и не теряла меня.

— С тобой всё будет в порядке?

— Конечно. Но можешь никому больше не говорить? Не хочу, чтобы остальные беспокоились. Пока что.

Моё горло сжимается. Звучит опасно.

— Могу я поехать? — спрашиваю на всякий случай. — Думаю, я уже доказала, что хорошо стреляю.

— Однозначно нет, — говорит он, поджимая губы. Губы, которые я бы очень хотела поцеловать. — И надеюсь, что никому не придётся сегодня стрелять.

Он ладонью касается моего лица, большим пальцем проводит по скуле, посылая мурашки по позвоночнику, несмотря на жар, доносящийся с кухни. Он оглядывает коридор, прежде чем наклониться ко мне. Его губы дразнят мои. С улыбкой он отстраняется и чмокает в щёку.

— Скоро увидимся, — и с этим словами он уходит.

А я возвращаюсь на кухню, вытираю томатный сок со стола, мою разделочные доски. Не обращаю внимания на любопытство во взгляде Трины и шепотки девочек, включая Кейли, которую больше всех съедает любопытство, зачем же Трей позвал меня.