«Куда же мне теперь податься? — спросил он себя. Подальше отсюда, с тем, чтобы все это постепенно затихло само собой? Это можно было бы сделать ради них; идея в принципе неплохая — гуманное, человечное, справедливое решение.
А могу я уехать? — задал он себе вопрос. — Разумеется, поскольку задействованные здесь силы были, по меньшей мере, до известной степени доступными. Теперь, когда ему известно об их существовании, он может воспользоваться ими снова. И то, что они натворили, явилось попросту следствием его неведения. Возможно, посредством интенсивного психоанализа он узнал бы о них и раньше, и тогда всех этих потрясений можно бы было избежать. Но теперь поздно сожалеть об этом. — Блутгельд повернулся и пошел в обратную сторону. — Я легко могу пройти сквозь этот поток машин и покинуть этот район, — уверил он себя. Чтобы доказать это, Бруно шагнул с тротуара прямо в плотную вереницу машин. Другие люди поступали так же — другие пешеходы, многие из которых тащили на себе разный домашний скарб, книги, лампы, даже птичьи клетки и кошек. Он сделал им знак, чтобы они следовали за ним, поскольку именно его воля позволит им всем преодолеть преграду.
Движение почти замерло. Можно было бы подумать, будто причиной тому поток машин, выворачивающих из боковой улицы, но так казалось лишь на первый взгляд. Он-то знал истинную причину — его желание перейти улицу. Прямо перед ним между двумя автомобилями вдруг образовался приличный зазор, и доктор Блутгельд перевел остальных на противоположную сторону.
«Куда же я отправлюсь? — спросил он себя, не обращая больше внимания на искренне благодарящих его людей, которые наперебой пытались сказать, как они ему обязаны. — В сельскую местность, подальше от города? Я слишком опасен для города, — осознал он. — Нужно отъехать миль на пятьдесят или шестьдесят на восток, возможно, даже добраться до гор, до какого-нибудь уединенного места. Или, можно бы было двинуться в Уэст-Марино. Там живет Бонни. Я мог бы пожить с ней и с Джорджем. Вроде бы это достаточно далеко отсюда, а если нет, я могу поехать дальше. Короче говоря. Я должен убраться как можно дальше от всех этих людей, которые не заслуживают дальнейшего наказания. Если нужно, я буду продолжать переезжать до конца дней своих. И никогда не стану подолгу задерживаться на одном месте.
Вот только, — вдруг понял он, — мне никогда не добраться до Уэст-Марино на машине. Все эти машины больше стоят, чем едут — уж слишком велики пробки. А мост Ричардсона наверняка рухнул. Придется идти пешком. Это займет несколько дней, но я все равно рано или поздно дойду. Сначала нужно добраться до Блэк-Пойнт-Роуд, потом до Вальехо, а дальше по проселочной дороге. Впрочем, там кругом поля, и я всегда запросто смогу срезать угол.
В любом случае, это искупление того, что я натворил. Это станет добровольным паломничеством, средством исцеления души».
Блутгельд двинулся дальше, по пути разглядывая разрушенный город. Только теперь он его разглядывал, прикидывая, как восстановить разрушенное, как вернуть город, если это возможно, в первоначальное состояние. Дойдя до рухнувшего здания, он остановился и произнес: «Пусть это здание восстанет!». Увидев раненых, воскликнул: «Да будут эти несчастные признаны невиновными, и прощены!». Каждый раз при этом он рукой делал придуманный им незадолго до этого особый жест рукой. Этот жест должен был свидетельствовать о его решимости понимать, что вещи вроде этих больше никогда не повторятся. «Возможно, они усвоили урок навсегда, — думал он. — И теперь, наконец, оставят меня в покое».
Но тут ему пришло в голову еще кое-что. Возможно, они изберут диаметрально противоположный образ действий. Выбравшись из развалин своих домов, они, вполне возможно, воспылают к нему еще большей ненавистью, и желанием уничтожить его. Это, со временем может лишь усилить, а не рассеять их враждебность.
Подумав об их возможной мести, он даже испугался. «Может, мне лучше вообще сбежать куда-нибудь, — размышлял Бруно. Оставлю себе этот псевдоним, мистер Три, или в целях лучшей конспирации, возьму какой-нибудь другой. Сейчас они еще побаиваются меня, но, скорее всего, это ненадолго».
Но все равно, на ходу, он продолжал подавать им свой особый знак. Единственным его желанием продолжало оставаться возрождение прежней жизни. В душе он не испытывал к несчастным ни малейшей враждебности — он был выше этого. Только в их сердцах таилась ненависть.
На берегу Залива доктор Блутгельд, наконец, сумел выбраться из моря машин и увидел на противоположном берегу белый, разрушенный, будто залитый стеклом Сан-Франциско, лежащий в руинах на противоположной стороне бухты. Там не осталось ни одного целого здания. Над огромным городом стояло облако черного дыма, в котором то и дело мелькали сполохи огня. Зрелище было просто невероятное. Город был похож на полено, превратившееся в печке в головешку. И все равно, из него бежали люди. На воде он увидел множество самых разношерстных плавсредств, люди использовали все, что попадало под руку, отчаянно цеплялись за все, что способно было плавать, и отчаянно гребли в направлении Марино.
Доктор Блутгельд оцепенело смотрел на все это, совершенно забыв о своем паломничестве. Сначала нужно исцелить этих людей, а уж потом, если удастся, и сам город. Блутгельд совершенно забыл о себе, и полностью сосредоточился на городе, делая руками какие-то новые жесты, о которых до сих пор не имел ни малейшего понятия. Он испробовал все средства, и через некоторое время заметил, что дым начинает рассеиваться. В его душе затеплилась надежда. Но людей, отчаянно гребущих через залив, становилось все меньше и меньше, пока, наконец, на поверхности воды не остался плавать лишь какой-то мусор.
Тогда он сосредоточился на спасении исключительно людей. Он подумал, что самым разумным для них было бы бежать на север, но при этом они будут остро нуждаться прежде всего в воде и пище. Возможно, припасы для них могла бы доставлять армия и Красный Крест. Кроме того, попадающиеся по дороге небольшие городки тоже могли бы хоть как-то делиться с ними своими запасами. И, наконец, его желания медленно, неохотно, но все же начали исполняться. Он еще долго оставался на прежнем месте, способствуя этому процессу. Положение мало-помалу улучшалось. Люди находили средства для лечения своих ожогов — он позаботился об этом. Кроме того, он позаботился и о том, чтобы избавить их от непреодолимого страха. Это было особенно важно. Он позаботился и о том, чтобы они вновь почувствовали хоть какой-то проблеск надежды на благоприятный исход, пусть даже и очень слабой.
Но самым забавным было то, что, за то время, которое он посвятил улучшению их состояния, к вящему удивлению он заметил, что значительно ухудшилось его собственное состояние. Он пожертвовал всем ради общего блага — его одежда превратилась в лохмотья, а из туфель торчали пальцы ног. Лицо украшала клочковатая борода, а на верхней губе топорщились усы. Волосы закрывали уши и ниспадали на плечи, а зубы — вообще отсутствовали. Он вдруг почувствовал себя очень старым, больным и опустошенным, но дело того стоило. Сколько же он простоял здесь, всецело погруженный в работу? Потоки машин на дорогах давным-давно иссякли. Только справа от него на обочине виднелись остовы брошенных автомобилей. Должно быть, он здесь уже несколько недель. А то и месяцев. Он почувствовал, что ужасно проголодался, а ноги совершенно окоченели. Поэтому, он решил снова пуститься в путь.
«Я отдал им все, что у меня было, — думал Бруно, и при этой мысли почувствовал легкую обиду, даже немного рассердился. — А что я получил взамен? Мне требуется стрижка, хорошая еда и медицинская помощь; кое-что необходимо и мне самому. И где я все это получу? Нет, — решил он наконец, — сейчас я слишком изможден, чтобы идти в Уэст-Марино. Придется некоторое время пробыть здесь, на этой стороне Залива — до тех пор, пока я как следует не отдохну и не наберусь сил. Блутгельт шел и шел, и чувство обиды все усиливалось.
