«До чего же на коршуна похож, – подумала она, – особенно когда сидит вот так, нахохлившись, на ветке!» И она приветливо помахала ему рукой и улыбнулась.
Тенар так и не забыла того вопроса, который задала Геду, когда они лежали на каменном полу у очага, накрывшись курткой из овчины. Она снова задала его несколькими днями позже – время для них теперь пролетало легко и приятно в этом доме с мощными каменными стенами, окруженном зимними снегами.
– Ты так и не объяснил мне, – сказала она, – как же все-таки тебе удалось услышать, о чем они говорили тогда, на верхней дороге.
– По-моему, я рассказывал тебе, что шел по обочине, почти невидимый, когда эти люди нагнали меня.
– Почему по обочине?
– Потому что я был один и знал, что на дороге хозяйничают бандиты.
– Да, конечно… Но, значит, когда они поравнялись с тобой, Треска уже говорил о Терру?
– По-моему, в этот момент он говорил о Дубовой Ферме.
– Возможно. Во всяком случае, звучит очень убедительно.
Понимая, что это не потому, что она не верит ему, он решил подождать, что она скажет еще.
– Такое порой случается – но только с волшебниками, – сказала Тенар.
– И с другими людьми тоже.
– Возможно.
– Дорогая моя, ты ведь не хочешь… убедить меня в том, что силы мои вернулись?
– Нет. Нет, совсем нет. Это было бы просто глупо с моей стороны. Ведь, если бы ты снова стал волшебником, тебя бы здесь уже не было, верно?
Они лежали на широкой кровати с дубовой рамой, тепло укрытые овечьими шкурами и пуховыми одеялами, потому что в этой комнате не было очага, а ночь стояла морозная, да и снег давно уже выпал.
– Я вот что хочу понять: нет ли чего-то еще, помимо того, что вы называете волшебной силой, такого, что появляется как бы до нее? Или чего-то большего, чем волшебная сила, которая сама по себе является только частью этого большего? Ну вот, например, Огион говорил, что еще до того, как ты успел чему-то научиться, познал волшебную премудрость, ты уже был магом. Прирожденным магом, так он говорил. Так что мне всегда казалось, что для того, чтобы обладать волшебной силой, чтобы воспринять ее, нужно иметь в своей душе какое-то особое место. Некую пустоту, которую необходимо заполнить. И чем больше будет в душе этого места, тем больше поместится там волшебной силы. Но если волшебной силы вообще не дать, или если ее отобрать, или если самому ее отдать, то место-то для нее в душе все равно останется?
– Только пустота, – сказал Гед.
– «Пустота» – это всего лишь слово, одно из тех, которыми можно назвать это незаполненное место в душе. Может быть, и не самое правильное слово.
– Способность? – полувопросительно произнес он и покачал головой. – Предрасположенность?..
– Мне кажется, что ты оказался там, на верхней дороге, именно в том месте и именно в тот час, благодаря этому качеству – благодаря тому, что с тобой такое может произойти. Ты не сам заставляешь события свершаться. Ты их не вызываешь. И тот случай тоже не был связан с твоей «волшебной силой». Это просто с тобой случилось. Из-за твоей способности… из-за этой «пустоты» в твоей душе.
Помолчав немного, он сказал:
– Все, что ты говоришь, очень похоже на то, чему меня в юности учили на острове Рок: настоящая магия призывает делать только совершенно необходимое. Но этот закон имеет свое продолжение: не делать что-то самому, а быть вынужденным что-то сделать…
– Не думаю, что это так уж верно. Больше похоже на объяснение причин великих деяний. Разве ты не пришел и не спас мне жизнь? Разве не проткнул этого мерзавца вилами? Вот это и было «действием», настоящим, таким, которое ты должен был совершить…
Гед снова задумался и наконец спросил:
– Этой премудрости тебя учили, когда ты была жрицей Гробниц?
– Нет, – она потянулась, глядя в темноту, – Ару учили: для того чтобы быть могущественной, нужно приносить жертвы. Себя и других людей. Сделка такая: отдай – и получишь. И не могу сказать, что это так уж неверно. Но душе моей тесно в этих рамках – око за око, зуб за зуб, смерть за жизнь… Есть некая свобода за пределами этого порядка. За пределами неизбежной расплаты, неизбежного возмездия, неизбежного искупления – за пределами всех сделок и всякого равновесия сил – там, за пределами всего этого существует свобода…
– Есть дверь меж мирами, – сказал он тихонько.
В ту ночь Тенар снился сон. Ей снилось, что она видит эту дверь меж мирами из «Создания Эа». Она была похожа на небольшое окошко из толстого пузырчатого мутного стекла, прорубленное низко в западной стене какого-то старого дома, стоящего над морем. Окно было крепко заперто и закрыто прочными ставнями. Тенар хотела открыть его, но существовало какое-то слово, какой-то ключ, что-то в этом роде, что она позабыла – слово ли, ключ ли или чье-то имя, – и никак она не могла открыть окошко. Она искала и искала этот потерянный, забытый ключ в комнатах с каменными стенами, и комнат становилось все меньше, и стены все сдвигались, и со всех сторон наступала темнота… И тут она почувствовала, что Гед обнимает ее, пытаясь разбудить и успокоить, и все приговаривает:
– Все в порядке, родная моя, успокойся, все будет в порядке!
– Я не могу стать свободной! – заплакала она, прижимаясь к нему.
Он успокаивал ее, гладил по голове, потом они снова улеглись, прижавшись друг к другу, и он прошептал:
– Посмотри.
Светила полная луна. Ее сияние, отражаясь от только что выпавшего снега, наполняло комнату холодным белым светом, потому что, несмотря на мороз, закрывать ставни Тенар не хотелось. Светился весь воздух вокруг. Изголовье кровати было в тени, но казалось, что потолок над их головами всего лишь тонкая прозрачная вуаль, за которой открываются бесконечные серебристые спокойные глубины света.
В ту зиму на Гонте выпали глубокие снега, да и сама зима была долгой. Урожай был очень хорош. Для людей и животных еды хватало, а дел особых зимой не было, разве что готовить еду да сохранять тепло в доме.
Терру выучила «Создание Эа» до конца, а после нее – «Зимнюю песнь» и «Сказания о подвигах Молодого Короля». Она умела сделать аппетитно румяной корочку пирога, умела отлично прясть, знала даже, как изготовить мыло. Она знала название и применение каждой травинки, что появлялась из-под снега, и выучила много еще всего о травах и народной мудрости и о том, что Гед хранил в своей памяти с тех пор, как сам учился у Огиона и в Школе Волшебников. Но он так и не снял с полки Книгу Рун, как и ни одну другую книгу Огиона, и не научил девочку ни единому слову из Речи Созидания.
Они с Тенар часто говорили об этом. Она рассказала ему, как однажды пыталась научить Терру одному-единственному слову – «ток», а потом вдруг бросила это занятие: что-то смущало, даже пугало ее, хотя она и не понимала, что именно.
– Я тогда решила, что, может быть, это потому, что сама я никогда по-настоящему не пользовалась Истинной Речью и никогда не занималась магией. И наверно, девочке лучше учиться Языку Созидания у настоящего волшебника, который им пользуется постоянно.
– Такого волшебника не существует.
– А уж волшебницы и подавно.
– Я хотел сказать, что только драконы пользуются Истинной Речью как своей родной.
– А они учат этот язык?
Застигнутый этим вопросом врасплох, он ответил не сразу, по всей очевидности припоминая все то, что ему когда-либо довелось узнать о драконах.
– Не знаю, – сказал он наконец. – Да и что мы, в сущности, знаем о них? Испытывают ли они желание передавать знания – как это делаем мы – от матери к ребенку, от старшего к младшему? Или они, подобно животным, чему-то учатся в процессе жизни, но большую часть знают от рождения? Нам ведь неведомо даже это. Но на мой взгляд, сам дракон и речь его суть едины. Одно существо.
– И они не говорят ни на одном другом языке?
Он кивнул.
– Они ничему не учатся, – сказал он. – Они просто существуют.
