Как много тех, чьи лица в забытье,

Уходят вдаль и образуют тени,

Наш взгляд всегда удерживает тех,

Кого захочет лицезреть в нетлении.

Глава 1.

Египетское солнце в декабре греет, но не согревает. Воздух на улице тяжелый. Вбираешь его грудью и ощущаешь странную нехватку кислорода. Словно кто-то невидимой рукой немного сжал ноздри. Пробуешь вобрать воздух ещё раз. Затем ещё раз. Потом дышишь в пол силы. Как в те минуты, когда случается потрясение в жизни человека. Начинаешь ощущать каждый вздох. Схоже с желанием выйти на улицу из душного пространства клуба, где жар тел смешался с запахом алкоголя и давит духотой. Только здесь выходить некуда.

Когда не можешь смириться с тем, что случилось. Хочешь перемотать время к тому моменту, где мог дышать не задумываясь. Когда еще не знал, как может не хватать воздуха и туманиться сознание. Тогда начинаешь ценить покой и размеренное течение жизни. Долго-долго не хочется заново начинать жить. Нигде не обнаруживается средства, которое может вернуть тебя прежнего. Однажды приходит кристальная ясность. У тебя всего два пути. Признать и смириться. Ты не пережил. Оказался слабей и проиграл свою битву. Или стал сильнее. Горе как шакал, который исподтишка нападает на одинокого путника, когда он менее всего готов дать отпор.

Египетским воздухом не надышаться. Ничем не схож он с тем, что несётся с гор, вливаясь в легкие проворно и живо. Вспоминая об этом, смотришь вокруг себя по сторонам. Снега нет, как и нет дождей. Стоит тоскливая погода. Зябко и неприветливо. С Красного моря дует холодный, противный ветер, от которого хочется укрыться. Временами он пробирает до костей. Очень хочется белого снега и той свежести, которая словно прочищает голову и делает мысли ясными. Этим притягивает снег. Свежестью, чистотой и дыханием в полную силу. Снежная ночь успокаивает, делает мысли тягучим и утягивает человека в сон. Он как море там, где его нет. Синоним счастья, в котором снежинки кружатся и оседают на землю.

Сложно поверить в снег как символ счастье, когда он всё время за окном. Если он выпадает в сентябре, а сходит только в июне. Когда он падает в таких обстоятельствах, то появляется лёгкая грусть. Впереди будет зима, холодная, снежная, с метелями и сильными морозами.

В Заполярье мечта только о лете. Однажды солнце появится после долгих полярных ночей. Однажды сам не узнаешь себя после перенесенного горя. У каждого оно своё. У кого-то оно как смертельный удар стали, холодное и бескомпромиссное. У кого-то как легкий порез. Каждый видит жизнь ограниченно, цепляясь взглядом за свой опыт. Один вопрос общий вопрос остается на всех, какой выбор предпочтёшь сделать. Превратиться в свет или потухшую звезду?

–Это кошмар! – донеслись до меня слова, сказанные с раздражением. Этот же голос саркастически добавил: “Ещё и название придумали: “Тропа Моисея!”. Почти никто не обернулся на него. Все слишком устали, чтобы обращать внимание на чьё-то недовольство.

Это бурчание доносилось от одной из туристок, переутомленной длительным ночным восхождением на Синайские горы. Она ругалась на тех, кто отправил её испытывать на прочность силы ослабленного организма. Выглядела она лет на шестьдесят. Её выкрашенные краской обесцвеченные белые волосы походили на солому. Она ещё какое-то время перечисляла все свои тяготы. Ругала верблюда, погонщика верблюда, и того гида, продавшего эту экскурсию.

Верблюды лежали недалеко от нас. Мальчик-бедуин раздавал им колючки. Они смотрели на нас безразличным взглядом и неспешно двигали челюстями.

Картины с ними продавались повсюду. Они лишь немного напоминали их реальный вид. Мне запомнилась одна. Караван, идущий по пустыне. Ярко-оранжевое солнце садится в закат и длинные тени на песке. Вся картина в оранжево-коричневых красках удивила меня россыпью звёзд опускающихся на пустыню. Их писали золотом. Они ярко блестели на той картине. Утратили ли они блеск позже?

Тени верблюдов с той картины сличались с живыми верблюдами, жующими рядом жвачку, только одним. Обреченностью. Все верблюды там были одногорбыми. Эти же были разными. Одногорбыми и двугорбыми, голодными и изнурёнными от ночного подъёма в Синайских горах.

Время подходило к десяти утра. Зимний ветер, колкий как свитер из жёсткой пряжи, сновал между столами для туристов. Он ворошил бумажные салфетки, подхватывая их своими порывами, вырывая у тех, кто совсем нерасторопен и в мгновение сдувал на землю.

Группа около сорока человек, получившая от остроумного гида название “Али-Баба” с неспешностью утомлённых и обозлённых людей разбирала свои коробки с сухим завтраком. Кто-то ворчал про пропажу полноценного утра в отеле. Кто-то жаловался на тяжелое самочувствие. Бессонная ночь оставила на всех свой заметный след. Большинство предпочитало молчать. Стоянка для туристов около автобусов, выстроенных в ряд, мало напоминала кафе. Это были десятки наскоро сколоченных столов, установленных под навесом и белые пластиковые стулья, которые поскрипывали под туристами.

Тот же голос, с заметными нотками напряженности, снова озвучил претензию: “Я эту поездку никогда не забуду! Целая ночь мучений и какое-то солнце под ногами”. Никто не отозвался, не ринулся поддержать разговор. Снова воцарилась тишина. Многие смотрели в одну точку. Кто-то сидел, подпирая подбородок и потихоньку вздыхал.

В Египте начинаешь мечтать о снеге. Как и в Индии. Да и в других жарких странах. Такая духота и неприятный ветер. Он не приносит прохладу. Только делает всё вокруг неуютным. Как красиво, когда хлопья снега кружатся в свете вечерних фонарей. Снег словно искрится, переливается. Такой белый и чистый. Это почти первозданный мир. Обновление и радость. Всё словно начинается заново. Ведь однажды после долгих-долгих дождей и серой грязи на землю ложится белый снег. Каждый раз падая, он напоминал мне об этой возможности. Начать всё с белой, чистой страницы.

Мы те, в кого поверил первый снег,

Кто не забыл, что есть мы друг у друга,

Есть образ, есть оригинал,

Всё остальное лишь потуга.

Про образ и оригинал я рассказала Максу в прошлом году, пока мы ели суши где-то на Никитской улице в центре Москвы. Декабрь 2019 года оказался невероятным. Очень долго не было снега. И когда он выпал, я вспомнила про Египет. Теперь снег стал счастьем. Не тем, чем он был в моём детстве. Снежным покровом, который держал город в своём холодном плену.

Картины художников с видами тундры и полярной ночи. Холодом веяло от одного взгляда на них. Почему люди восхищались оленьими рогами? Одно время они весели у нас при входе в квартиру. Какому-то оленю представлялось мне, спилили часть головы с этими рогами. Поэтому рогатая вешалка, удерживающая меховые шапки, вселяла в меня ужас. На самом деле, олени сбрасывают свои рога. Хотя, возможно, какие-то изверги могли действовать по сюжету из моих детских страхов.

У меня сохранилось к оленям детское отношение. Маленькие олени и оленята, ищущие мох в тундре. Они вроде пингвинов в Антарктиде вызывают во мне жалость. Я помню эти морозы, от которых вымораживаются глаза. Однажды я утратила способность их выносить. Я стала леденеть на улице. Меня тянуло лечь прямо на снег. Холод сковывал меня, забирая в свой плен. На последних минутах я успела забежать в магазин. Больше я не выносила север.

В Художественный салон с картинами я любила заходить, учась в школе. Тогда я ещё могла гулять в сорок градусов мороза. Запросто пройти пешком несколько кварталов за новыми ручками, красками и наклейками на тетради. Я грелась, рассматривая картины со злой колдуньей-зимой из местных поверий. Кому они могут понадобиться?

Только годы спустя, оказавшись в аэропорту Хельсинки, ко мне пришло понимание. Серое небо Ваантау напомнило мне детство. Особый холодный цвет. Мох, который рос за посадочной полосой. Всё во мне улыбалось моему детству и прошлому. Мне даже вспомнился тот воздух из тунды, который доносился в нашу часть города. Видимо поэтому я покупаю домой свечи со смоляными ароматами. Только до посещения Финляндии такой выбор казался мне случайным.